<1906 Париж>
«Я здесь расту один, как пыльная агава…»
Я здесь расту один, как пыльная агава,
На голых берегах, среди сожженных гор.
Здесь моря вещего глаголящий простор
И одиночества змеиная отрава.
А там, на севере, крылами плещет слава,
Восходит древний бог на жертвенный костер,
Там в дар ему несут кошницы легких Ор...
Там льды Валерия, там солнца Вячеслава,
Там брызнул Константин певучих саламандр,
Там снежный хмель взрастил и розлил Александр,
Там лидиин «Осел» мечтою осиян
И лаврами увит, там нежные Хариты
Сплетают верески свирельной Маргариты...
О мудрый Вячеслав, Χαιρη![26] – Максимильян.
Апрель 1907
Коктебель
«Дубы нерослые подъемлют облак крон…»
Дубы нерослые подъемлют облак крон.
Таятся в толще скал теснины, ниши, гроты,
И дождь, и ветр, и зной следы глухой работы
На камне врезали. Источен горный склон,
Расцвечен лишаем и мохом обрамлен,
И стены высятся, как древние киоты:
И чернь, и киноварь, и пятна позолоты,
И лики стертые неведомых икон.
<1909 Коктебель>
«Я не пойду в твой мир гонцом…»
Я не пойду в твой мир гонцом,
Но расстелюсь кадильным дымом —
В пустыне пред Твоим лицом
Пребуду в блеске нестерпимом.
Я подавил свой подлый крик,
Но я комок огня и праха.
Так отврати ж свой гневный лик,
Чтоб мне не умереть от страха...
Сиянье пурпурных порфир
Раскинь над славе предстоящим.
...И кто-то в солнце заходящем
Благословляет темный мир.
<1910>
«День молочко-сизый расцвел и замер;…»
День молочко-сизый расцвел и замер;
Побелело море; целуя отмель,
Всхлипывают волны; роняют брызги
Крылья тумана.
Обнимает сердце покорность. Тихо...
Мысли замирают. В саду маслина
Простирает ветви к слепому небу
Жестом рабыни.
<22 февраля 1910 Коктебель>
Надписи на книге
<1>
Богаевскому
Киммериан печальная страна
Тебя в стенах Ардавды возрастила.
Ее тоской навеки сожжена,
Твоя душа в горах ее грустила,
Лучами звезд и ветром крещена.
7 марта 1910
Феодосия
<2>
Алекс. Мих. Петровой
Тысячелетнего сердца семь раз воскресавшей Ардавды
Вещий глухой перебой, вещая, слушаешь ты!
6 марта 1910
Феодосия
<3>
Сергею Маковскoму
В городе шумном построил ты храм Аполлону Ликею,
Я ж в Киммерии алтарь Горомедону воздвиг.
7 марта 1910
Феодосия
«В полдень был в пустыне глас:…»
В полдень был в пустыне глас:
«В этот час
Встань, иди и всё забудь...
Жгуч твой путь».
Кто-то, светел и велик,
Встал на миг.
В полдень я подслушал сны
Тишины.
Вестник огненных вестей,
Без путей
Прочь ушел я от жилищ,
Наг и нищ.
И среди земных равнин
Я один.
Нет дорог и граней нет —
Всюду свет.
Нету в жизни ничего
Моего,
Розлил в мире я, любя,
Сам себя.
Всё, что умерло в огне, —
Всё во мне.
Всё, что встало из огня, —
Часть меня.
Толща скал и влага вод —
Всё живет.
В каждой капле бытия —
Всюду я.
Влажный шар летит, блестя,
Бог-Дитя.
Пламя радостной игры —
Все миры.
9 апреля 1910
«К Вам душа так радостно влекома…»
Марине Цветаевой
К Вам душа так радостно влекома!
О, какая веет благодать
От страниц «Вечернего альбома»!
(Почему «альбом», а не «тетрадь»?)
Почему скрывает чепчик черный
Чистый лоб, а на глазах очки?
Я заметил только взгляд покорный
И младенческий овал щеки,
Детский рот и простоту движений,
Связанность спокойно-скромных поз...
В Вашей книге столько достижений...
Кто же Вы? Простите мой вопрос.
Я лежу сегодня: невралгия,
Боль, как тихая виолончель...
Ваших слов касания благие
И в стихах крылатый взмах качель
Убаюкивают боль... Скитальцы,
Мы живем для трепета тоски...
(Чьи прохладно-ласковые пальцы
В темноте мне трогают виски?)
Ваша книга странно взволновала —
В ней сокрытое обнажено,
В ней страна, где всех путей начало,
Но куда возврата не дано.
Помню всё: рассвет, сиявший строго,
Жажду сразу всех земных дорог,
Всех путей... И было всё... так много!
Как давно я перешел порог!
Кто Вам дал такую ясность красок?
Кто Вам дал такую точность слов?
Смелость всё сказать: от детских ласок
До весенних новолунных снов?
Ваша книга – это весть «оттуда»,
Утренняя, благостная весть...
Я давно уж не приемлю чуда,
Но как сладко слышать: «Чудо – есть!»
