— А я и не поступил, меня отдали в вашу школу, если хочешь знать. Ну… Выслали на поселение, как когда-то Пушкина! — похвалился Тынис.

— Так ты, стало быть, великий поэт? — пошутила я. — Или революционер?

— Сама ты… — Тынис махнул рукой.

«Кто бы он там ни был, но все-таки сверстник», — подумала я и попыталась перевести разговор на более близкие темы.

— Скажи, где ты научился играть на гитаре? В музыкальной школе?

— Нет, это так, один дяденька научил. — Тынис опять махнул рукой. — Послушай, а ты всю школу обшарила?

— Как это?

— Ну подвалы, погреб, чердак…

— Конечно, я бывала на чердаке, да и в погребе — там хранят школьный картофель и капусту. Да там почти все школьники работали. Весной в погребе жутко противно воняет, долго там не выдержишь.

— А в потайной ход лазила? Не станешь же ты утверждать, будто не знаешь, где он находится?

— Да нет тут никакого потайного хода, серьезно — нет. Если ты имеешь в виду дверь в погребной горке, ту, на которой висячий замок, то там был в старину молочный погреб господской усадьбы. Если не веришь, сходи в уголок краеведения, посмотри план дома, вот и увидишь.

Меня возмутило, что этот новенький, который тут всего-то недели две, выставляет себя большим знатоком нашего школьного здания. И я сказала, что, будучи малышами-первоклашками, мы тоже верили таинственным рассказам старшеклассников о спрятанных сокровищах и длинных подземных ходах в погребном холме рядом со школой, и что мы с Олавом даже решили заняться поиском этих сокровищ. Но едва забрались в погреб, где было жутко холодно, и, двигаясь на ощупь, стали спускаться по каменным ступеням, как меня охватил страх, я разрыдалась, и школьная нянечка, услыхавшая это, вывела нас обоих за руку обратно на дневной свет. С тех пор на двери погреба висит амбарный замок, и, хотя я быстро разведала местонахождение ключа, у меня не возникало больше ни малейшего желания снова лезть в эту сырую и темную каменную конуру.

Тынис выслушал меня, но, похоже, мои слова его ни в чем не убедили, ибо он сказал высокомерно:

— Неудивительно, что ты своим девчоночьим умишком поверила этим рассказам о молочном погребе, но странно, что парни позволили так провести себя. Или они все тут немного чокнутые? По крайней мере, Мадис точно выглядит дебилом. Несет жуткий бред, и штаны у него доисторические, в таких штанах можно выступать в «Пещере ужасов» — пугать маленьких детишек!

И вовсе наш Мадис не дебил! Просто он ужасно много читает и говорит иногда книжным языком. Слыхал бы ты его, когда он читал «Следопыта», тут бы и у тебя под скальпом похолодало!

Немножко чудно было пользоваться словами Мадиса, его же защищая, но надо же этого Тыниса как-то поставить на место! Что с того, что он в модных «варенках» и в рекламной рубашке, с Эйфелевой башней на груди, но ведь его отправили сюда в «ссылку»!

— Ладно, ладно! — огрызнулся Тынис устало. — Мадис прекрасный принц, а штаны его — художественная ценность и охраняются государством. Меня Мадис и не интересует. Меня интересует, как заполучить ключ от погреба. Если достанешь мне ключ, четверть клада будет твоя.

— Ишь какой делитель сокровищ нашелся! Подумаешь, большое счастье — получить четверть ржавого ведерка или бидона!

— Ну ладно — получишь одну пятую! — пообещал Тынис.

— И по-твоему, одна пятая больше четверти, господин Умник?

Тынис ухватился за обе мои руки и сжал больно.

— Не принесешь ключ, получишь по шее!

Он был ненамного выше меня, но вцепился в мои руки так, что было очень больно. И хотя я никогда ни с кем не дралась, а глядя, бывало, на мальчишескую возню, думала, до чего же глупо они могут толкаться и препираться, но теперь, чтобы вырваться, попробовала сама подставить Тынису подножку. И… Ух ты! Он полетел кубарем на траву.

«Сейчас он поднимется, и тогда мне несдобровать!» — мелькнуло в голове. И, уперев руку в бок, я объявила:

— Между прочим, мой отец — директор школы! — Говоря это, я быстро глянула по сторонам — не дай бог, чтобы услыхал еще кто-нибудь. Передадут отцу, и тогда…

— Знаю, знаю, — пробормотал Тынис, стряхивая рукой землю со штанов. — А моя тетка — змея-завуч!

— Тали — твоя тетка? Честно?

— Ну да, к ней-то меня и прислали, — ответил Тынис хмуро. — Вроде того, чтобы привести меня в чувство. Иначе… мне бы светила спецшкола.

— Что ж ты натворил?

— Ах, да так… У меня просто мерзкий характер, иногда и самому противно думать, чего только я могу наговорить и наделать. Иногда с мальчишками отнимали у маленьких деньги. Да и с училками разговаривали не слишком вежливо. Ну и вообще…

Мне стало прямо-таки жаль Тыниса. Вспомнила, что отец частенько говорил: «Ни один индивидуум, а ребенок и подавно, не может быть столь испорчен до мозга кости, чтобы нельзя было сделать из него более-менее нормального человека. Конечно, перевоспитывать труднее, чем воспитывать, однако ничего невозможного нет».

— Но на гитаре ты играешь хорошо. Знаешь, в нашем классе мировецкие мальчишки, ты наверняка с ними поладишь. Ну и на классных вечерах можешь играть на гитаре. А то всегда только магнитофон или грампластинки, живая музыка — это все же совсем другое. Честное слово, когда ты играл там, в автобусе, Труута сказала, что теперь наконец-то в наши классные вечера удастся вдохнуть жизнь.

— Ах, это ведь так… самодеятельность. Тот дядечка, который меня учил, он и сам нот не знает, просто показал некоторые аккорды и… Он, между прочим, новый муж моей матери и пытается со мной быть своим парнем, но на деле никуда не годится… Отец нашел себе новую жену, а она меня терпеть не может, якобы я пачкаю ее ковер. Такая ведьма, что…

— Ну не беда, — попыталась я утешить его, но не знала, о чем сказать дальше. — Знаешь, например, у нашей Тийны вообще отца нет, то есть, значит, вообще-то он где-то есть, был когда-то, но Тийна его никогда не видела. Только об этом не стоит никому даже и заикаться. Тийна однажды доверила мне это, и я дала честное слово, что никому больше не скажу. Ну, или возьмем хотя бы Мадиса — его родители хотя и вкалывают на работе, но отец-то — пьяница, поэтому у них дома иногда даже и хлеба нет. Так что дело не в том, есть ли у тебя родители и кто они, а в том — кто ты сам!

— Ах, чем мое положение лучше! — Тынис махнул рукой. — Не представляю себе, как я тут с теткой уживусь, она ведь такой сухарь и придира.

— Да, она ужасно точная и порядочная. Но это вовсе не значит, будто она человек скучный. Мама всегда говорит, что, слушая рассказы Линды Тали о путевых впечатлениях, забываешь и о еде.

— Быть не евши, конечно, плохо, но если лишаешься родного дома, делается не по себе. Ну, когда видишь, что каждый радуется, если ему удается отделаться от тебя.

— Знаешь что, — возникла у меня утешительная мысль, — я пойду и поищу этот ключ от погреба. Тогда ты, по крайней мере, убедишься, что, кроме шестидесятилетнего запаха молока, там ничего нет.

— Посмотреть-то можно. — Тынис пожал плечами. — Однако, если ты так уверена…

— Я-то уверена, но ты-то мне не веришь!

Я забежала в школу и заглянула через приоткрытую дверь в зал. Учителя, выдававшие учебники, разговаривали о школьных и домашних делах, очевидно, рабочий день шел к концу. Дверь отцовского кабинета была приоткрыта. Я постучала и, не дожидаясь ответа, вошла.