«20 июля 1919 года, бой на Урале, – Истомина передёрнуло. – Да что сегодня – день встреч Ведь это же, но, ну точно, он, тот самый командир красного отряда, с которым они меньше недели назад рубились. В том предпоследнем бою, где он, штабс-ротмистр Истомин, шашку сломал, своим коронным ударом, руку красному отрубив, и вот теперь он этого же самого красного, но уже в другом времени вместе с золотом от немцев спас. А пред этим своего бывшего однополчанина, что к немцам служить ушёл, казнил. Во дела. Это как же выходит..»

– Что с вами, Василий Андреевич – с тревогой в голосе спросил Рублёв. – Вам плохо, вы что-то вдруг сразу так побледнели  Да нет, всё нормально, – мотнул головой Истомин. Просто представил, каково это в день рождения такой  подарок получить. Удовольствие куда ниже средне-го.

– Согласен, опять вздохнул Рублёв, – но если учесть перспективу, что могло бы быть и хуже, то всё не так уж и плохо получилось. Гражданскую пережил, на счетовода выучился, семью завёл, дочку вырастил, внучка недавно родилась, должность хорошая. И чего бы ни жить, а тут война. Хорошо, что хоть семейство в конце мая по случаю к родственникам на Урал погостить отправил. Повезло. Эх, если бы не рука, сейчас бы уже в ополчении немцев стрелял. А так…

– Ну ничего, Фёдор Иванович, не расстраивайтесь, вы и так для фронта большое дело сделали, – подбодрил Рублёва Истомин. – На то золото, что у вас в ранце лежит, не одного немца подстрелят, но не исключено, что и вам самому ещё пострелять придётся, когда линию фронта переходить будем. Вот, возьмите, – и с этими словами Истомин передал Рублёву «Парабеллум». Как-никак, а напарника надо вооружить, мало ли что.

– За пистолет Василий Андреевич, спасибо – поблагодарил Истомина Рублёв. – Теперь я, считай, полноценный боец, хоть и два десятка лет не стрелял, но по этим… уж точно не промахнусь. Так что вы ложитесь отдыхать, а я на часах.

Утром снова двинулись к линии фронта, и тут случилось одно маленькое происшествие из разряда тех, что время от времени бывают на войне. Исключительно по чистой случайности Истомину и Рублёву удалось уничтожить двух солдат противника и один пикирующий бомбардировщик. А произошло это так. Не успели они отойти и километра от места ночлега, как услышали впереди немецкую речь. «Немцы, вот теперь действительно влипли, у нас же золото. Ну ничего, спрячемся, может не заметят, – решил Истомин, – а если нет, я буду отвлекать, а Фёдор Иванович попробует уйти».

Укрылись в зарослях папоротника, приготовили оружие и стали ждать. Через несколько минут между деревьями показались два немца, одетые в лётные комбинезоны. Весело переговариваясь, они шли в направлении того места, где скрывались Истомин и Рублёв. «Так, лётчики не иначе со сбитого самолёта, – догадался Истомин. – Эх, пристрелить бы обоих, да шуметь неохота, может, они здесь не одни. А нам сейчас шуметь никак нельзя. Ладно, пусть живут, пока».

Но пошуметь всё-таки пришлось и исключительно по вине самих немцев. А всё потому, что один из них невнимательно смотрел под ноги или вообще не смотрел, а зря. Здесь же лес, а не автобан. Короче говоря, зацепился он за торчащий из земли корень и споткнулся. Второй повернулся к упавшему товарищу и увидел в кустах Рублёва. Если бы не гражданская одежда, может быть бы и не обратил внимания, а так сразу заметил, что в кустах человек прячется. Схватился немец за кобуру, да поздно. Её ведь ещё расстегнуть надо. А у Рублёва «Парабеллум» уже наготове был, вот он и всадил немцу пулю аккурат между глаз и тут же второму, что с земли подниматься начал, две пули в бок. Не прошло и секунды как оба немца без признаков жизни распластались по земле. Истомин повёл стволом автомата. Оба готовы, добивать не надо.

– Ну что же, поздравляю вас, Фёдор Иванович, считайте, что вы в ополчении, – Истомин улыбнулся. – Двое, конечно, немного, но на войне не каждому и одного врага уничтожить удаётся. Некоторые ещё до начала боя под бомбами гибнут.

– Спасибо, Василий Андреевич, – Рублёв тоже улыбнулся. – А теперь, думаю, побыстрее уходить надо, вдруг они здесь были не одни.

– Согласен, – кивнул Истомин. – Берём их документы и уходим, нам здесь больше делать нечего.

Но всё же им пришлось на некоторое время задержаться. На их пути оказалась неширокая, но длинная лесная просека, на которой стоял, зияя многочисленными пробоинами в крыльях и фюзеляже, «лаптёжник». Фонари кабины пилота и воздушного стрелка были открыты, кругом никого. «Всё ясно, – сразу понял Истомин, – это тех немцев «Юнкерс». Они не с парашютами прыгали, а на вынужденную вчера вечером сели. В лесу переночевали, а утром к своим за помощью. Технику, значит, починить. Ну всё, теперь не выйдет. Больше ему бомб не бросать. А хорошо, в общем-то, его наши зенитки или истребители потрепали, – подумал Истомин, осматривая полученные вражеским самолётом повреждения. – Но, видно, недостаточно. Ничего, мы добавим». Не имея взрывчатки и бикфордова шнура, Истомин и Рублёв решили уничтожить пикирующий бомбардировщик старым как мир способом, а именно сжечь. Быстро насобирав сухих веток и используя для растопки один из парашютов, они сложили в кабине «Юнкерса» довольно большой костёр, после чего Истомин для верности добавил ещё и лимонку, а Рублёв, щёлкнув зажигалкой, поджог импровизированную огневую мину. Пламя быстро разгоралось, потом от его жара сдетонировала лимонка и почти тут же взорвался топливный бак, превратив «лаптёжник» в пылающий факел.

– Вот теперь точно не починят, – констатировал Истомин, поднимаясь с земли. – Всё, Федор Иванович, уходим.

В небе вспыхнула очередная ракета, мертвенно бледным светом озарив нетралку. Истомин вжался в землю только бы сейчас не достали, до своих траншей – всего ничего. Где-то справа коротко простучал немецкий пулемёт. Ракета погасла. Всё, вперёд, последний бросок остался и, считай, дома.

– Стой, кто идёт – послышался в тишине шёпот, и почти синхронно клацнули два затвора.

– Свои, окруженцы, не стреляйте, –  так же шёпотом ответил Истомин.

– Ползите сюда, – тихо раздался голос из темноты, – и не дурить, стреляю без предупреждения.

А вот и передний край, Истомин и Рублёв, перевалившись через бруствер, скатились на дно окопа. В небе вновь вспыхнула ракета, в её мерцающем свете Истомин увидел трёх бойцов с трофейными немецкими автоматами, держащими их на прицеле.

– Оружие, – потребовал боец с петлицами сержанта.

– Вот, возьмите, – Истомин отдал автомат и штык-нож, а Рублёв «Парабеллум» и лимонку.

– Тимофеев, – отдал приказ сержант стоящему рядом автоматчику, – отведи их на КП, там как раз особист, он разберётся, что это за окруженцы такие, в цивильном.

Шли долго, петляя по ходам сообщений, пока наконец не оказались перед входом в землянку, где, очевидно, и располагался командный пункт. Часовой приподнял кусок брезента, заменявшего входную дверь, и они вошли внутрь. «Ох ты, как интересно, не иначе разведка только что языка доставила», – сделал вывод Истомин, оглядев землянку. Внутри кроме четырёх наших, двое из которых были офицерами, пехотный капитан и лейтенант госбезопасности, судя по синему верху фуражки, находился ещё и немец.

– В чём дело – капитан окатил незваных гостей ледяным взглядом. – Я же приказал никого сюда не пускать.

– Товарищ капитан, эти двое от немцев через линию фронта приползли, говорят, что окруженцы, а один из них в гражданском и без руки. Мне сержант велел их к вам доставить, – виноватым голосом произнёс сопровождавший Истомина и Рублёва боец.

– Так, я, – капитан, снова открыл рот, но Рублёв не дал ему договорить.

– Товарищ капитан, товарищи красноармейцы, – произнёс он. – Я кассир госбанка Фёдор Иванович Рублёв, у меня в ранце находятся государственные ценности. Восемь килограммов золота в слитках. Их необходимо немедленно под охраной отправить в тыл. И с этими словами Рублёв одним движением фокусника снял ранец со спины и, открыв застёжки, вывалил его содержимое на стоящий в углу землянки стол.