– Скажите, а Оля Носова у вас в какой палате лежит – задал вопрос уже собиравшейся уходить медсестре Истомин, – какие у неё ранения
– Носова, – медсестра на секунду задумалась. – Да, есть такая, она на третьем этаже, там из подсобки двухместную женскую палату сделали, пятьдесят первую, а ранения нетяжёлые, ходит уже. Передать что
– Да, да, передайте… – Истомин улыбнулся, – скажите ей, что Вася Лаптев живой, он в двадцать седьмой палате.
– Хорошо, хорошо, – медсестра тоже улыбнулась, – после обхода обязательно передам.
А через полчаса в палату вихрем влетела Оля.
– Васенька, живой, мой хороший, живой, – шептала она, целуя Истомина. – Но как, я же сама видела, что тебе осколками всю грудь изодрало, а один так прямо в сердце попал.
– Есть немного, – согласился Истомин, – аж целых шесть штук вынули, а насчёт сердца, так у меня в кармане гребешок был латунный, подарок тебе, вот в нем осколок и застрял. Но со мной, врач сказал, всё нормально будет.
Ты-то как – Я, ну я, – Оля замялась, – правую руку и бок зацепило, но
бок несильно, подживает уже, а вот руку – кость ниже локтя перебило в двух местах.
– Оленька, а что с пальцами – Истомин вдруг совершенно неожиданно обратил внимание на то, что висящая на перевязи загипсованная рука Оли имеет слишком короткую ладонь.
– Оторвало все четыре, – Оля всхлипнула. – Только один большой остался. Но ты не волнуйся, Васенька, мне и одного хватит, главное, что ты живой.
К горлу Истомина подкатил колючий ком. Инвалид, а хотя, может оно и к лучшему, ведь теперь Олю наверняка по ранению спишут и война для неё закончится, ибо, как не цинично это звучит, но на войне раненый покалеченный значит живой. Вот так же и она, живая.
– Да, Оленька, – Истомин попытался перевести разговор в более приятное и практическое русло. – Помнишь, о чём мы тогда на нашей последней охоте говорили Так как насчёт подать рапорт командованию, ведь ты же мне тогда так ответить и не успела
– Рапорт Оля от неожиданности округлила глаза, потом скосила взгляд на свою изуродованную загипсованную руку и посмотрела на Истомина, как бы говоря так я же теперь… Истомин кивнул «Неважно, что бы ни случилось…» Оля улыбнулась, наклонилась к нему и прошептала на ухо «Да».
– Носова, тебе кто разрешал вставать – грянуло как гром среди ясного неба.
В дверях палаты появился врач.
– Ой, – Оля побледнела и съёжилась. – Я, я, я больше не буду, правда. Но тут мой Вася, он живой, оказывается. Мне медсестра сказала, и мы с ним поженимся скоро.
– Живой, значит, – врач улыбнулся. – Ну, если живой, то ладно, а вот насчёт пожениться – с этим ещё подождать придётся. Всё, иди к себе, на сегодня свидание окончено.
– Так, Васенька, я пошла, – Оля поправила у Истомина одеяло, – скоро ещё приду.
Ну что же, всё хорошо, что хорошо закончилось. Истомин, окинув взглядом палату, прочитал в глазах соседей немой вопрос когда и торжественным тоном произнёс «Скоро, очень скоро, неделю гулять будем».
Но, как известно, человек предполагает, а Господь располагает, и в связи с тем, что, как оказалось, Истомину после излечения полагалась демобилизация, то они с Олей решили не подавать рапорт о заключении брака прямо здесь, в госпитале, а сыграть свадьбу дома, как и положено. И так бы оно, наверное, и случилось, если бы совершенно неожиданно не возникло одно очень важное обстоятельство, которое перевернуло отношения Истомина и Оли с ног на голову.
– А, вот вы где, голубки, – к сидящим на скамейке госпитального парка Истомину и Оле подошла медсестра. – Как самочувствие
– Наилучшим образом, – Оля хихикнула, – дышим свежим воздухом, как и положено выздоравливающим.
– Ну и отлично, тогда держи, письмо тебе из дома пришло, да такое толстое, прямо целая бандероль.
«Да, действительно бандероль», – подумал Истомин, взглянув на довольно большой конверт, нисколько не напоминающий стандартные фронтовые треугольники.
«Так там, наверное, мои фотографии для пионеров, – тут же догадалась Оля. – Хорошо, что они прийти вовремя успели, а то ведь мы завтра домой уезжаем». Она протянула Истомину конверт.
– Открой, Васенька, посмотрим, что там мне мама с папой прислали.
И действительно, в конверте оказалось полным полно фотографий, как и просили пионеры, собиравшие материалы о войнах Красной армии.
– Так, вот тут я на стрелковых курсах ОСАВИАХИМА, а тут наш десятый класс, а это меня в комсомол принимают,
– давала Оля пояснения к фотографиям.
«Да, неплохо, неплохо», – думал Истомин, разглядывая фотоснимки. Прямо настоящая фото летопись. Пионеры будут довольны.
– А это я совсем маленькая, с мамой и папой, – прокомментировала Оля очередную фотографию. – Кстати, Вася, как я тебе тут, хорошенькая Ну что молчишь, или не понравилась
Но Истомин молчал, ибо то, что он увидел на фотоснимке, повергло его в глубокий шок, и было от чего. С фотокарточки вместе с маленькой Олей на него смотрели его родители. Да, да, родители, но тогда… Он глянул на Олю, всё точно так и есть, вот кого она ему постоянно напоминала. Она на маму похожа, она его сестрёнка.
– Вася, тебе что, плохо – с тревогой в голосе спросила Оля, – я сейчас медсестру позову.
– Нет, нет, – мотнул головой Истомин, наконец придя в себя. – Просто душно как-то, наверное, гроза будет.
– Будет, конечно, будет, – согласилась Оля, – по всем признакам погода меняется, да и рука у меня теперь как барометр. Я давно заметила, при изменении погоды ныть начинает. Ладно, пошли в палату, тебе всё-таки полежать надо.
«Кошмар, вот это влип». Истомин, бухнувшись на койку, закрыл глаза. «Нет, конечно, попав в иное время, он думал о родителях, ведь двадцать два года не два века, и если бы не война, давно бы начал поиски. Но чтобы найти их вот так, да ещё и с сестрёнкой, да при таких обстоятельствах… Это уж, как говорится, ни в какие ворота. Ну ладно, с первым вопросов нет, как, чего и что было он отцу и матери объяснит, расскажет. Но Оля, с ней-то как Ей-то что, рассказывать, правду Не приведи Господи, уж лучше пулю в лоб. Да и потом это в принципе не вариант, потому как не поверит она. На последствия ранения спишет, а во-вторых, даже если и поверит Родители, к примеру, подтвердят, и что с того Всё ведь как было останется. Даже ещё хуже. Мало того что за любимого человека замуж не вышла, так ещё и такое о себе и близких узнала. Что она – не совсем она и под чужой фамилией живет, и не из пролетариев, а из рода дворянского. Нет, однозначно нет, – решил Истомин. – Ни о какой правде не может быть и речи, во всяком случае пока». И хотя за всё время знакомства с Олей он не заметил за ней какой-либо особой приверженности к большевистским взглядам, как у некоторых, он всё же абсолютно не хотел ломать её жизненные идеалы. Особенно в свете своего собственного опыта революционной катастрофы, а потому, не откладывая дела в долгий ящик, Истомин начал разрабатывать версию, которая бы позволила объяснить его столь чудесное появление.
И тут весьма кстати оказалась детдомовская биография Васи Лаптева, поскольку давала довольно широкое поле для манёвра, и возраст подходил. «1916 года рождения, а Гражданская в двадцатом закончилась, так почему бы не предположить, что из-за какого-либо события, крушения поезда, например, родители, то есть мама, его потеряла. Ранило её тяжело, а он в детдоме оказался и только вот сейчас, по чистой случайности родителей на фотографии узнал. Что же, хотя и с натяжкой, но вполне правдоподобно, – немного поразмыслив, решил Истомин. – На этом и остановимся. А что до конкретных деталей, то тут уже дома, в узком, так сказать, кругу обговорить надо, чтобы впросак не попасть. Но это вряд ли, ведь Оле не до деталей услышанного будет, после того как он ей про всё расскажет. Жалко, конечно, что всё вот так получилось. Как бы им хорошо вместе было, но с другой стороны, не слишком ли много он от судьбы требует. Три войны прошёл, во времени перекинуло, родители нашлись, сестрёнка, завтра домой уезжает, новая жизнь впереди. Грех, как говорится, жаловаться. А Оля пусть и не жена, но ведь всё равно вместе будут».
