Однако в коридоре не оказалось ничего подозрительного. Только длинные тени, искажённые слабым светом люстр, которые продолжали мерцать. Возвращаясь в гостиную, он почувствовал лёгкий холодок по спине, но решил списать это на свою усталость.

Гости начали расходиться по своим комнатам, но странные звуки не прекращались. Катрин, шедшая по одному из коридоров, остановилась. Ей показалось, что за её спиной раздался шёпот. Она обернулась, но никого не увидела.

– Катрин? – раздался голос Ренара из соседней комнаты. – Всё в порядке?

Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.

– Да, просто… послышалось, – ответила она неуверенно.

Профессор вышел в коридор, держа в руках старинную книгу.

– В таких местах лучше не доверять своим чувствам, – сказал он с загадочной полуулыбкой. – Они могут подвести.

Катрин внимательно посмотрела на него.

– Вы тоже это чувствуете? – тихо спросила она.

Ренар немного помедлил, затем кивнул.

– Да. Здесь что-то есть. И это не просто буря.

Время шло, но странности становились всё более заметными. В одной из пустых комнат Софи услышала звуки, похожие на приглушённый смех. Она открыла дверь, но никого там не оказалось. В другой момент Антуан, проходя мимо закрытой двери, ощутил холодный поток воздуха, хотя все окна и двери были заперты.

Пьер, оставшись в вестибюле, пытался понять, как справиться с ситуацией. Он понимал, что гости начинают паниковать. Однако паника могла обернуться ещё большей угрозой.

В глубине коридоров Катрин и Ренар вновь остановились у картины с маркизом де Садом. Она выглядела иначе. Очертания фигур стали чётче, как будто они медленно приобретали жизнь.

– Она меняется, – прошептала Катрин, не отводя взгляда от холста.

Ренар склонился ближе, его глаза блестели от интереса.

– Это невозможно, – сказал он, но в его голосе слышалась неуверенность. – Или же… это часть её природы.

– Что вы имеете в виду? – Катрин повернулась к нему.

– Такие картины часто создавались не для украшения, – объяснил он. – Они были инструментами. Для запечатывания чего-то. Возможно для того, чтобы удерживать. Или чтобы выпускать.

Эти слова заставили Катрин вздрогнуть. Она отвернулась от картины, но ощущение, что за ней наблюдают, не покидало её.

К ночи в отеле стало совсем темно. Электричество отключилось, и теперь весь отель освещали только свечи. Тени от их огоньков плясали по стенам, превращая их в зловещие силуэты. Каждый гость чувствовал, что отель становится всё менее гостеприимным, а их положение – всё более безнадёжным.

В фойе оставаться больше не было сил. Атмосфера, накалённая страхом и подозрениями, давила на Катрин сильнее, чем она ожидала. Она почти машинально вышла из комнаты, чувствуя, как её взгляд всё ещё тянется к зловещей картине. Позади раздались уверенные шаги, и через мгновение рядом оказался профессор Ренар. Его задумчивый взгляд под круглой оправой очков говорил о том, что он тоже искал тишину.

– Вам не по себе, – заметил он, аккуратно подбирая слова. – Я прав?

Катрин коротко кивнула, не оборачиваясь. Она остановилась у двери в гостиную, её рука дрогнула на ручке, но она всё же вошла внутрь. Огни камина мерцали в полумраке, мягко освещая просторное помещение. Катрин подошла ближе к огню и опустилась в кресло, инстинктивно обхватив себя руками.

– Странно, что в таком тепле всё равно чувствуешь холод, – сказала она, словно себе.

Ренар сел напротив, положив руку на резной подлокотник. Внимательный, но ненавязчивый, он терпеливо ждал, пока Катрин заговорит. Наконец она подняла на него глаза.

– Вы, наверное, думаете, что я из тех, кто привык к комфорту, кто всегда получал всё, чего хотел? – тихо произнесла она.

Профессор чуть приподнял бровь, но промолчал, предоставляя ей продолжить.

– Но это не так, – добавила она. – Всё, что у меня есть, я вырвала у жизни. Каждый шаг – через боль, страх и отчаяние.

Ренар не перебивал, лишь чуть наклонился вперёд, давая понять, что слушает внимательно. Катрин провела рукой по гладкой поверхности подлокотника, пытаясь найти слова.

– Я выросла в крохотной деревне. Никто не верил, что у меня есть будущее, даже я сама. Моё детство – это холодные зимы и постоянная борьба за выживание. Отец пил, а мать… – Она замялась, глядя в пламя камина. – Мать просто исчезла однажды. Ушла и не вернулась.

Профессор молчал, но его глаза выражали сочувствие, и Катрин это почувствовала.

– Когда мне было семнадцать, я сбежала. Уехала в Париж, думая, что там всё будет иначе. Но жизнь оказалась ещё жестче. Работала официанткой, жила в комнате с прогнившим полом. Каждый день – борьба, чтобы заработать хоть немного. А потом… – Она на секунду замолчала, её голос стал тише. – Потом мне повезло. Я встретила человека, который дал мне шанс. Маленькая статья в местной газете, ещё одна… Так началось моё настоящее.

Ренар осторожно спросил:

– И вы сразу выбрали журналистику? Или это был вынужденный выбор?

Катрин улыбнулась горько.

– Я хотела найти правду. Всегда. Даже когда никто не верил в меня, я знала, что правда – это сила. Она может изменить жизнь, может разрушить ложь, в которой мы живём.

Её глаза встретились с глазами профессора, и он увидел в них что-то большее – не только боль прошлого, но и внутреннюю силу.

– Но, чтобы добиться успеха, мне пришлось пройти через многое, – продолжила она. – Меня называли слишком настырной, слишком упорной. Я слышала о себе всё: что я готова продать душу за статью, что у меня нет совести. А я просто делала своё дело. Свою работу.

– И в этом вы нашли себя? – спросил Ренар мягко.

Катрин отвела взгляд.

– Нашла ли? Иногда мне кажется, что да. Но бывают моменты, как сейчас, когда всё кажется зыбким. Как будто весь мой опыт, весь мой путь – это лишь подготовка к чему-то большему, более опасному.

Она замолчала, а профессор остался на месте, давая ей пространство. Пламя камина отбрасывало пляшущие тени на стены, словно подчёркивая её рассказ.

– А вы? – неожиданно спросила она. – Вы говорите, что знаете о таких вещах, как эта картина. Но вы ведь тоже не просто так оказались здесь, верно?

Профессор чуть улыбнулся. Казалось, он выбирает, что сказать, а что оставить в секрете.

Ренар, некоторое время задумчиво глядя на пламя камина, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Его лицо приобрело тень меланхолии, словно он мысленно возвращался в прошлое.

– Вы правы, мадемуазель Лаваль, – произнёс он наконец, его голос был низким, но проникновенным. – Я тоже здесь не случайно. Хотя, возможно, моя история не столь драматична, как ваша.

Катрин слегка улыбнулась, позволяя себе немного расслабиться.

– Я родился в Лионе, в семье учёных. Мои родители были одержимы знанием: отец – археолог, мать – историк искусств. Они привили мне эту жажду открытий. В детстве я часами просиживал в их кабинете, листая древние фолианты и глядя на старинные карты. Казалось, каждая из них хранила свои тайны.

Он на секунду замолчал, а потом продолжил, слегка понизив голос:

– Но настоящий интерес ко всему мистическому появился позже, когда я оказался в Румынии. Был молодой аспирант, отправленный изучать местные народные предания. Там, в одной из деревень, я впервые услышал о картинах, запирающих души. Старая женщина, у которой я остановился, рассказала мне, что её прадед видел, как такие картины использовались в ритуалах. Это были не просто холсты, а… инструменты. Средства, связывающие мир живых и мёртвых.

Катрин внимательно слушала, сосредоточившись на словах Ренара.

– Вы говорите, что эта картина может быть связана с чем-то подобным? – спросила она.

Ренар кивнул, его взгляд на мгновение остановился на её лице.

– Я не уверен, но признаки есть. Эта работа… Она не просто произведение искусства. Она создавалась с целью. Вопрос в том, с какой именно.

Катрин нахмурилась.

– И вы думаете, эта цель – жертвы? То, что произошло с Луизой и Леоном… Это может быть частью какого-то ритуала?