– Анри, – обратился к нему инспектор. – У вас есть что добавить?

Анри слегка вздрогнул, его руки нервно скользнули по лацканам пиджака.

– В морозильной камере был шум, – наконец сказал он, его голос был тихим и напряжённым.

– Шум? – переспросил Дюрок, его глаза сузились.

– Да, – подтвердил Анри. – Это было накануне… когда погиб Антуан. Я услышал звук, как будто что-то упало.

– Вы проверили? – спросил инспектор, его голос стал ещё холоднее.

Анри замялся, его взгляд метался из стороны в сторону.

– Нет, – ответил он, тяжело сглотнув. – Я подумал, что это просто… коробка или ящик. Не придал значения.

– Вы слышали шум в морозильной камере, где позже нашли тело, и ничего не предприняли? – уточнил Дюрок, его тон был жёстким, словно он ставил последнюю точку в приговоре.

Анри отвёл взгляд, его лицо побледнело. На мгновение в комнате воцарилась звенящая тишина.

– Я не думал… – начал он, но голос дрогнул, и он замолчал.

– Вы могли спасти его, – резко сказал Дюрок.

Анри опустил голову, его руки сжались в кулаки. Остальные работники молчали, их лица окаменели, а глаза смотрели куда угодно, только не на инспектора.

Дюрок глубоко вдохнул, затем шагнул назад и достал блокнот. Его движения были размеренными, почти машинальными. Сделав несколько записей, он закрыл его и снова обвёл всех взглядом.

– Вы все здесь что-то знаете, – произнёс он тихо, но его слова прозвучали угрожающе. – Если кто-то что-то скрывает, это вскроется. Лучше скажите это сейчас.

Никто не отозвался. Работники кухни стояли молча, но их лица говорили о том, что каждое слово инспектора попадало в цель. Они боялись – не только инспектора, но и того, что могло произойти дальше.

Дюрок долго смотрел на них, затем медленно кивнул и убрал блокнот в карман пальто.

– Хорошо, – произнёс он, его голос стал холодным. – Мы разберёмся. И никто из вас не останется в стороне.

С этими словами он развернулся и вышел из кухни, оставляя работников один на один с их страхами. Тишина, которая воцарилась после его ухода, была пугающей, как и всё, что окружало их в «Ля Вертиж».

Гостиная, обычно освещённая мягким светом ламп и огня в камине, в этот раз казалась особенно мрачной. Инспектор Дюрок стоял у камина и его почти что гранитная фигура отбрасывала тень на стены. В руках он держал блокнот, куда медленно делал записи. Его взгляд был сосредоточенным, а лицо – бесстрастным. Он поднял голову и обвёл всех взглядом.

– Кто-нибудь видел или слышал что-то необычное в ночь, когда погиб Филипп Готье? – спросил он, его голос звучал низко, но в нём чувствовалась твёрдость.

Пауза, которая последовала за этим вопросом, показалась бесконечной. Никто не шевелился, никто не поднимал глаз.

– Никто? – повторил Дюрок, его тон стал жёстче. – Вы действительно хотите сказать, что в этом отеле никто не слышит, что происходит?

Катрин, сидевшая в углу ближе к окну, наконец подняла голову. Её лицо выражало усталость, а руки сжали подлокотники кресла.

– Мы все были в своих комнатах, – сказала она, её голос звучал сдержанно, но в нём чувствовалось напряжение. – Я была с профессором в библиотеке, и ничего не слышала.

Дюрок посмотрел на неё внимательно, словно пытаясь уловить нечто большее, чем просто её слова.

– Вы уверены? – уточнил он.

– Да, – коротко ответила Катрин, её взгляд был твёрдым.

Инспектор задержался на мгновение, затем перевёл взгляд на Жанну, которая сидела напротив Катрин. Её лицо было бледным, но в глазах блеснуло раздражение.

– Я тоже ничего не слышала, – быстро сказала она, будто хотела поскорее закончить этот разговор. – Мы все были в своих комнатах. Мы запираем двери.

– И не открываете их? – уточнил Дюрок, его голос стал тише, но от этого не менее пугающим.

– Нет, – отрезала Жанна. – После того, что произошло с Антуаном и Софи, никто из нас не хочет рисковать.

Пьер, стоявший чуть в стороне, шагнул вперёд. Его лицо оставалось бесстрастным, но в голосе звучала напряжённость.

– Инспектор, – начал он, – наши постояльцы запираются в своих комнатах не просто так. Этот отель… – он замолчал, подбирая слова. – Здесь происходят вещи, которые никто не может объяснить.

Дюрок внимательно посмотрел на него, затем вернулся к своим записям.

– И всё же, – бесстрастно произнёс он, – я не верю в то, что никто ничего не слышал. Здесь должен быть тот, кто знает больше.

На этот раз молчание стало ещё более давящим. Гости избегали смотреть друг на друга, каждый погрузился в свои мысли. Филипп, чьё тело нашли в котле, стал новым напоминанием о том, что в этом месте никто не был в безопасности.

– Эмиль, – обратился Дюрок к антиквару, который сидел на краю дивана, нервно перебирая пальцами. – Вы были в гостиной до позднего вечера. Что вы заметили?

Эмиль замер, его пальцы на мгновение остановились. Он поднял глаза на инспектора. Его лицо выражало смесь усталости и страха.

– Ничего, – наконец сказал он. – Я сидел здесь один. Читал.

– Никаких звуков? Шагов? – уточнил Дюрок.

Эмиль покачал головой.

– Ничего, – повторил он.

Инспектор с непроницаемым лицом сделал запись. Он повернулся к Ренару, который сидел рядом с Катрин.

– Профессор, а вы? – спросил он.

Ренар поднял голову, его лицо было мрачным.

– Я был в библиотеке, – ответил он. – Мы с Катрин изучали дневник. Закончили поздно, но ничего необычного не заметили.

– Значит, вы подтверждаете слова мадам Лаваль? – уточнил Дюрок.

– Да, – твёрдо ответил Ренар. – Мы ничего не слышали.

Инспектор снова опустил взгляд на блокнот, его рука медленно скользила по бумаге. Тишина, которая воцарилась после его вопросов, наполнила комнату тяжёлым ожиданием.

– Значит, все вы запираетесь в своих комнатах, – наконец сказал он, обводя взглядом собравшихся. – Но смерть всё равно находит вас.

Эти слова, произнесённые с холодной уверенностью, громом разорвали тишину. Гости замерли, никто не решался ответить. В глазах каждого мелькало понимание: их страхи были оправданы, а ответы, которые они искали, были ещё дальше, чем они предполагали.

Тишина в гостиной стала ещё более угнетающей, когда взгляд гостей остановился на картине. Она притягивала их, заполняя пространство невидимой силой. Теперь уже никто не мог отрицать, что каждая смерть оставляет на ней свой след, а сами изменения были столь пугающими, что казались издевательством.

– Он там, – прошептала Жанна, указывая на новую фигуру на холсте. – Это Филипп.

Её слова, произнесённые сдавленным голосом, повисли в воздухе. Никто не ответил, но все уже знали правду. Лицо Филиппа, неестественно спокойное, смотрело с картины прямо на них. Это было лицо не просто изображённого человека, а того, кто теперь навсегда остался её частью.

Катрин, стоявшая ближе всех к полотну, шагнула ещё ближе, будто надеялась, что глаза обманули её. Пальцы слегка дрожали, когда она подняла руку, но до картины не дотронулась.

– Они даже не пытаются это скрыть, – выдавила она. – Она просто показывает нам каждого, кого забирает.

– Да, – произнёс Эмиль, его голос был напряжённым, и в нём прозвучал даже отголосок отчаяния. – Она показывает. Каждый раз.

Пьер медленно шагнул вперёд, стыдясь признаться в собственном бессилии.

– Это её способ напоминать нам, – сказал он глухо. – Как будто она хочет, чтобы мы знали, кто следующий.

– И кто он? – резко спросила Жанна, обернувшись к нему. – Кто из нас будет следующим?

Никто не осмелился ответить, но каждый почувствовал, как холодный страх медленно пробирается внутрь, заполняя каждый уголок сознания.

Инспектор Дюрок, который до этого стоял у камина, наконец подошёл ближе. Его взгляд задержался на лице Филиппа на холсте. Он не отрывал глаз от картины, будто пытался найти в её красках что-то, что могло бы пролить свет на происходящее.

– Это не предупреждение, – наконец произнёс он на удивление твёрдо. – Это насмешка.