Его ноги дрожали, колени непроизвольно подгибались, будто тело пыталось найти опору там, где её не существовало. Руки, всё ещё обхватывающие шею, сжимались так, что суставы белели, а пальцы, казалось, теряли свою форму. Лицо Эмиля, покрытое потом, выглядело так, будто он пытался вырваться из собственного тела.

Его бледная кожа отражала свет лампы, делая его образ ещё более жутким. Тени, отбрасываемые его телом, будто вырывались из стен, накладывались друг на друга, создавая видение чего-то зловещего, чего-то, что никто не смог бы описать.

Всё в комнате замерло. Но этот покой был обманчивым. Он был пронизан ужасом, который нельзя увидеть или услышать, но который ощущался на коже, как электрический разряд. Казалось, что само время остановилось, наблюдая за тем, как душа Эмиля борется со своей невидимой тенью.

Никто не видел, как его тело выгибается в последнем усилии. Никто не слышал, как слабые хрипы постепенно затихают, растворяясь в этой неестественной тишине. Комната была пустой, её стены молчали, а тени оставались верными свидетелями происходящего, зловеще застыв в своём странном танце.

Эмиль открыл глаза, и на мгновение всё вокруг словно утратило связь с реальностью. Его взгляд остановился на фигуре, которая склонилась над ним. Это была Луиза, но не та, которую он помнил. Её лицо было неестественно бледным, будто вырезанным из воска, а глаза сияли зловещим светом, полным осуждения и гнева. Её губы остались неподвижными, но голос раздался чётко, как будто он исходил не из её рта, а из самого пространства.

– Ты должен был помочь, – произнёс голос, наполненный ледяным упрёком.

Эмиль хотел ответить, но не смог. Его горло сдавливали невидимые силы, и он чувствовал, как каждая попытка вдохнуть превращается в агонию. Его руки продолжали крепко сжимать собственное горло, но теперь казалось, что это не он управляет ими. Пальцы, будто чужие, оставляли глубокие следы, впиваясь в кожу всё сильнее.

Он пытался отвести взгляд, но глаза Луизы удерживали его. Они горели, словно два угля, наполненные бессмертной яростью. В этих глазах не было ничего человеческого, только нескончаемый упрёк, который проникал глубже, чем боль в его теле. Он видел в них всю тяжесть своей вины, всю беспомощность, от которой он пытался бежать, и всё, чего он боялся.

Его ноги судорожно дёрнулись, тело изогнулось в последней, отчаянной попытке освободиться. Ему казалось, что его душу вытягивают из тела, погружая её в бесконечную пустоту. Каждый нерв горел, каждый вдох становился всё более болезненным. Его разум кричал о спасении, но голос Луизы заглушал всё.

– Ты оставил меня, – продолжал звучать голос, становясь громче и резче. – Ты знал, но ничего не сделал.

Её лицо стало ещё ближе, её светящиеся глаза заполнили весь его мир. Он чувствовал, как остатки его сил покидают его тело. Тьма, уже окружавшая его, теперь проникала внутрь, заполняя каждый уголок его сознания. Ещё одно судорожное движение ног, ещё один хрип – и всё прекратилось.

Эмиль застыл. Его тело обмякло, но руки всё ещё оставались на горле, словно замёрзшие в последнем движении. Глаза, открытые и застывшие, выражали ужас, который нельзя было описать словами. Лицо Луизы исчезло, но её присутствие осталось в комнате, тяжёлое, зловещее, как холодный ветер, который больше никто не почувствовал.

Теперь всё было тихо. Тишина, наполненная гнетущим ощущением, казалась громче любых звуков. Лишь тусклый свет лампы падал на застывшее лицо Эмиля, подчёркивая искажение его черт, как будто его душа всё ещё пыталась вырваться из той бездны, в которую её втянули…

Утро в «Ля Вертиж» было пропитано тяжестью, которая ощущалась с первых мгновений. Снаружи метель бушевала так яростно, что казалось, будто само время замерло внутри отеля. Гости, собравшиеся в гостиной, пытались не смотреть друг на друга, но молчание стало настолько ощутимым, что каждый звук – будь то скрип стула или звон чашки – казался слишком громким.

Пьер, стоявший у камина, глядел в огонь, словно пытаясь найти в его пляшущих языках ответ. Его взгляд стал острым, лишь когда он обернулся к столу. За ним уже сидели Катрин и Ренар. Только Эмиль отсутствовал.

– Он всё ещё в своей комнате? – пробормотал Пьер, но его голос был больше похож на риторический вопрос.

– Странно, – забеспокоилась Катрин.

Ренар посмотрел на Пьера, затем на Катрин.

– Возможно, он просто решил остаться в комнате, – предположил он, но его тон был слишком натянутым, чтобы прозвучать убедительно. – Или…

Пьер отвернулся, его пальцы крепче сжали подлокотник кресла.

– Что-то здесь не так, – глухо сказал он. – Слишком много тишины.

Дверь гостиной тихо распахнулась, впуская инспектора Дюрока. Он остановился на пороге, его взгляд сразу скользнул к пустому месту за столом.

– Где Эмиль? – спросил он коротко.

Катрин подняла глаза, её руки нервно скользнули по краю чашки.

– Не спускался, – ответила она, её голос прозвучал чуть громче, чем она ожидала.

Дюрок промолчал, но его челюсть напряглась. Его взгляд стал мрачнее. Он шагнул к двери, его движения были быстрыми, но сдержанными, как у человека, который знал, что идёт к чему-то ужасному.

– Я проверю, – бросил он через плечо.

Катрин и Ренар тут же поднялись, последовав за ним. Пьер, немного поколебавшись, пошёл следом. Их шаги звучали гулко в тишине, наполняя коридор звуком, который напоминал удары сердца.

Подойдя к двери комнаты Эмиля, Дюрок остановился. Он постучал, но ответа не последовало. Постучал ещё раз, сильнее.

– Эмиль, это Дюрок. Откройте дверь, – произнёс он, его голос был холодным, как зимний ветер.

Ответа всё так же не было. Катрин подошла ближе, её взгляд был полон тревоги.

– Может, вы уже откроете дверь? – спросила она, обращаясь к Пьеру.

Пьер молча вытащил из кармана связку ключей, его пальцы дрожали. Он передал ключ инспектору. Дюрок вставил его в замок, и дверь со скрипом распахнулась.

Внутри комнаты было прохладно, а воздух казался застоявшимся. Занавески были плотно задвинуты, лишь небольшой поток света пробивался через щель. Слабое свечение настольной лампы бросало на стены длинные, искажённые тени.

Кровать Эмиля стояла прямо посреди комнаты. На первый взгляд всё выглядело обычным, но когда их взгляды остановились на теле, все замерли. Эмиль лежал на спине, его руки крепко сжимали собственное горло. Его лицо было искажено до неузнаваемости. Широко раскрытые глаза выражали ужас, который нельзя было описать словами.

– Боже… – прошептала Катрин, её голос дрожал. Она прикрыла рот руками, сделав шаг назад.

Ренар остановился у двери, его лицо стало пепельно-серым.

– Это… нереально, – выдавил он.

На шее Эмиля были глубокие, красные следы, как будто его душили сильные, нечеловеческие руки. Эти отметины были слишком чёткими, слишком симметричными, чтобы принадлежать его собственным пальцам. Они походили на следы чего-то, что не должно было существовать.

Дюрок подошёл ближе, в его глазах читалась скрытая ярость. Он опустился на колено, внимательно осматривая тело.

– Он не сам задушил себя, – сказал инспектор ровно, его голос был наполнен холодной уверенностью. – Здесь замешано что-то другое.

Пьер, стоящий чуть в стороне, сжал кулаки. Его взгляд метался по комнате, но он не смотрел на тело.

– Это место убивает нас, – пробормотал он.

Катрин повернулась к нему, её глаза наполнились слезами.

– Это все картина, – ответила она, её голос звучал, как шёпот. – Это картина. Она не отпустит нас, пока не завершит своё.

Катрин, резко развернулась и побежала из комнаты. Её шаги, гулко отдававшиеся в коридоре, разносились эхом нарастающего страха. Ренар хотел остановить её, но не успел – она уже исчезла за поворотом. Он и сам знал, куда она направилась.

Вестибюль встретил Катрин тусклым светом и мёртвой тишиной. Картина маркиза де Сада, висевшая на своём привычном месте, словно ожидала её. Она остановилась, её дыхание было тяжёлым, а ноги казались налитыми свинцом. Картина, казалось, жила собственной жизнью. Её краски становились ярче, а фигуры, стоящие вокруг маркиза, становились всё более отчётливыми.