– Терпеть не могу блуждать в темноте, – проворчала Дженнифер.

Энди снова взял в руки упакованную в пластик записку и поднес к глазам.

– А что, в архиве действительно есть дела за тысяча восемьсот девяносто четвертый год? – поинтересовался он.

– Трудно сказать, так далеко мы еще не заглядывали, – ответила Дженнифер.

– Значит, придется посмотреть, – вздохнул Энди. – С девяносто четвертого по тридцать четвертый – это ровно сорок лет, придется перебрать дела за все эти годы!

– При условии, что они сохранились, – заметила Дженнифер, а Скотт зажмурился и застонал.

– Знаешь, Энди, боюсь, что нам самим придется ездить по другим участкам и рыться в хранилищах, потому что рыться в грязи, дышать пьшью и искать неизвестно что никому неохота.

– Почему – неизвестно что?

– Потому что я никому не рассказывал, что мы разыскиваем и зачем. Ну а если быть до конца откровенным, то я и сам представляю это довольно смутно. Одно дело – знать, что мне нужно, к примеру, дело номер 222/16 за тридцать четвертый год, и совсем другое – просить своего же брата-полицейского отобрать все дела об убийствах, напоминающих наши случаи и совершенных с тридцатого по сороковой год. Все это выглядит довольно, гм-м…

– …расплывчато? – подсказала Дженнифер.

– Скорее, странно, если называть вещи своими именами, – ответил Скотт. – К тому же мне кажется, что посвящать в наше открытие посторонних пока не следует. Ведь мы еще не нащупали ничего конкретного, и им вовсе незачем знать, почему нас так интересуют старые дела.

– Вот что, парни, давайте-ка не будем распространяться об этом, даже когда у нас появится какая-то зацепка, – распорядился Энди. – Я не намерен раскрывать наши козыри раньше времени. Если Окулист действительно подражатель, если он выбрал определенные рецепты, и нам посчастливилось разыскать его поваренную книгу, жизненно важно, чтобы об этом знало как можно меньше людей. Иначе кто-то может проболтаться, и тогда все наши секреты окажутся в городских газетах.

– Значит, придется копаться в архивах самим, – подытожила Дженнифер.

При этом она тяжело вздохнула, но лицо ее отнюдь не выглядело расстроенным. Напротив, глаза поблескивали, губы подрагивали, словно она едва сдерживала улыбку.

– В таком случае нужен предлог, – добавила она. – Иначе наше поведение привлечет ненужное внимание. Копы из других участков будут гадать, что это мы затеяли.

Энди задумался. Внезапно лицо его прояснилось.

– Знаю! – воскликнул он и щелкнул пальцами. – Всему городу известно, что наш лейтенант честолюбив, как манекенщица. План повышения эффективности полицейской работы – его любимое детище, с помощью которого он надеется привлечь благосклонные взоры начальства на свою персону. Вот мы и скажем, что Драммонд велел нам поднять старые дела для сравнительного анализа коэффициентов раскрываемости тяжких преступлений за прошедшие сто лет. И поскольку этой работой придется заниматься вам со Скоттом, никому и в голову не придет связать ее с нашим расследованием.

– Тем более что всем давно известно: детективы третьего класса Коуэн и Ситон годятся только для черной работы, – вздохнул Скотт.

– Вовсе нет, – усмехнулся Энди. – Просто меня несколько раз показывали по телевидению, и теперь весь город знает, кто возглавляет поиски Окулиста. К счастью, остальные члены нашей команды пока остаются в тени, и я хочу, чтобы подобное положение сохранялось как можно дольше. Вот почему я прошу вас: каждый раз, когда будете рыться в архивах, делайте скучающие лица и почаще зевайте. Быть может, тогда нам удастся сохранить в тайне наши планы.

– А лейтенанту ты скажешь? – спросила Дженнифер.

– Пока нет. Драммонду незачем об этом знать, во всяком случае пока. Я пойду к лейтенанту, только если нам удастся доказать, что между жертвами Окулиста и четырьмя девушками, убитыми неизвестным преступником много лет назад, существует вполне реальная связь.

– Увы, мы можем проделать эту титаническую работу, но так ничего и не найти, – сказала Дженнифер. – Я очень боюсь, что, даже если мы будем точно знать, скольких женщин Окулист собирается изнасиловать и ослепить, мы вряд ли сумеем разыскать их раньше, чем он. В конце концов, это очень старые дела. Нам крупно повезло, что в них сохранились и портреты, и достаточно точные описания примет убитых. В других папках может не быть даже этого.

– Иными словами, – вставил Скотт, – какая нам будет польза от того, что мы найдем эти старые дела? Если найдем…

– Польза может быть, и очень большая, – сказал Энди. – Если Окулист копирует эти старые преступления, значит, у него должен быть доступ к информации о них! Необходимые сведения он может черпать либо из книг, либо непосредственно из полицейских досье, которые хранятся в наших архивах. И в том и в другом случае Окулист должен оставить какой-то след. Это может быть или библиотечный формуляр, или запись в регистрационной книге полицейского архива – дескать, дело такое-то выдавалось такому-то лицу или организации для исследования. – Энди усмехнулся. – Разумеется, я не рассчитываю, что по этим записям можно будет сразу узнать фамилию и домашний адрес Окулиста, но это, по крайней мере, хоть что-то.

– Неужели ты думаешь, что Окулист не подумал о такой возможности? – покачала головой Дженнифер.

Энди улыбнулся.

– Окулист, бесспорно, умен и осторожен, но никто не может предвидеть всего, – сказал он. – Я даже не знаю, кем нужно быть, чтобы заранее знать, что двое детективов третьего класса сунут нос в дела шестидесятипятилетней давности.

Примерно в то же самое время на другом конце города Бью Рафферти работал в своей студии над картиной. Вооружившись самой тонкой кистью, он прописывал мелкие детали. По складу характера Бью всегда был немножечко педантом. Во всяком случае, он всегда и во всем стремился к совершенству, хотя и знал, что достичь его невозможно. Кроме выдающихся художественных способностей, он был наделен необычайно острым восприятием окружающего, своего рода встроенным радаром, который не выключался даже во сне. Именно этот радар и подсказал ему, что он в доме не один. Бью не слышал, как открылась дверь черного хода, не слышал осторожных шагов в коридоре – он просто чувствовал приближение другого человека.

– Пожалуй, я скоро начну запирать двери, – сказал он, не оборачиваясь.

– Давно пора, – отозвался вошедший. – Слишком уж неспокойные времена настали.

– Жить всегда было опасно. Люди меняются медленно. – Бью бросил взгляд через плечо. – Зачем ты пришел?

– Разве ты не знаешь?

Бью подправил на портрете линию подбородка.

– Нет. Я вообще не знал, что ты в городе, хотя мог бы и догадаться. Ты всегда появляешься, когда грядут настоящие неприятности.

– Они уже начались.

– Да, начались. Так из-за чего ты здесь? Неужели из-за Мэгги?

– Ты удивлен?

Бью задумался.

– Нет. Не особенно. Ты ведь был на востоке, не так ли?

– Правильно.

– Когда все началось, никому просто не пришло в голову сложить два и два. – Бью вздохнул и покачал головой. – Впрочем, этого, наверное, следовало ожидать. Он всегда был очень осторожен. К тому же ему везло.

– Он не хотел, чтобы они его видели.

Бью отвернулся от мольберта и, нахмурив брови, принялся мыть кисти.

– Мэгги увидит его. Рано или поздно, но обязательно увидит. Теперь весь вопрос только в том, кто кого увидит первым.

– Я знаю.

– И я хочу ей помочь.

– Кто бы сомневался! Но ты не можешь.

– Я, по крайней мере, мог хотя бы намекнуть. Подсказать, чего следует опасаться и кому можно доверять.

– Нет, – резко сказал гость. – Это запрещено. Ты знаешь это не хуже меня, Бью Рафферти. Свободная воля, помнишь? Ты и так открыл Мэгги слишком многое.

Бью отложил кисти и криво улыбнулся.

– Не волнуйся, о тебе я ей не рассказывал.

– Я что, должен тебя поблагодарить?

– Нет, но… – Бью тряхнул головой. – Впрочем, не важно. Честно говоря, я и сам пока не решил, действительно ли я хочу знать. Так зачем ты пришел? Ты хотел о чем-то со мной поговорить?