Для нагуаля нет никакой разницы между травинкой и слоном, между москитом и человеком, мастером магического намерения и почтальоном. Но достижение нагуаля в качестве совершенно необходимого условия требует мастерского отражения в человеческом существе такого же безличного беспристрастия, которое характеризует саму Реальность. Почему сновидящий или сталкер должны считать себя лучше, совершеннее физиков, биологов, врачей? Мы по привычке наклеиваем на себя тот или иной социальный ярлык вместе с соответствующей ценой, чтобы перед лицом смерти сказать: "Жизнь не прошла даром".
Неправда. В конце концов жизнь всегда и у всех проходит одинаково. Достижения и неудачи на последнем пороге приводят социального человека к одному и тому же итогу. Для Реальности все в равной степени неважно. Если мы избрали магический путь толтеков, то это значит лишь одно: мы предпочли Неведомое Известному. Но что здесь лучше или важнее? Нет ответа, и нет никакой специальной цели у Орла — если вам понравился этот дон-хуановский миф. Равнодушное безмолвие окружает человечество, прилепившееся к своему миру, и тех немногочисленных скитальцев, что отправились бороздить "темное море осознания".
Здесь бы и пожалеть себя. Но и это нам более недоступно. Устранение из сознания критериев оценки делает жалость к себе чем-то совершенно абстрактным. Ведь жалость всегда опирается на сравнение. Изнурительный или монотонный труд может вызвать усталость — это естественно. И лишь мысль о том, что "кто-то другой" все это время отдыхает или развлекается, вызывает жалость к себе. Одни всю жизнь купаются в роскоши, другие — прозябают в нищете. Одни рождаются со здоровым и сильным телом, другие вечно страдают от слабости и болезней. Каждый человек всегда имеет пожалеть себя, поскольку знает, что кто-то другой родился под более счастливой звездой. Стремление к справедливости, вызванное жалостью к себе, порождает насилие и еще большую несправедливость. Социальный человек обречен вертеться в этом безумном колесе, не прекращающем своего движения с начала времен. "Что такое капитан по сравнению с великолепием природы?" — вопрошал один из философствующих персонажей знаменитого романа о Швейке. Что такое наши страдания по сравнению со страданиями всего рода людского?
Нет ничего важного и некого жалеть — вот пугающий нормального человека итог толтекской концепции безупречности. Возможно, моралисты даже найдут в этом заявлении нечто бесстыдное. Дон Хуан, рассуждая с Кастанедой на тему жалости, порою повергал его в шок. Мне легко понять ужас, вызванный этой не-человеческой бесчувственностью, но способен ли социальный человек понять пафос безупречности?
Техники безупречности разные авторы описывали по-всякому. Есть и такие, что понимают слово «безупречность» буквально — то есть как способ максимально эффективного, безошибочного действия в мире первого и второго внимания. Безошибочное действие, конечно, — естественный результат состояния безупречности, и мы не должны забывать об этом. Такой способ действий может служить важным критерием того, насколько глубоко вошел маг в требуемое состояние. Но причина безупречности, т. е. ее сущность, ее природа лежит в другом. На мой взгляд, в любом случае все сводится к рекомендациям сформировать определенное настроение. Что же касается настроения, то оно плохо поддается техническим процедурам или комплексу специальных упражнений. Кажется, что состояние безупречности теснее всего связано с искусством формирования намерения. Я не вижу возможности описать это как-нибудь иначе. Мы провозглашаем намерение избавиться от страха смерти, чувства собственной важности и жалости к себе — и это работает. В последней главе данной книги приводятся некоторые техники вхождения в контакт с намерением. Связанные с «идеологией» и настроением безупречности, они могут дать ощутимый практический результат. Общий итог культивирования в себе психоэмоциональных реакций, образующих комплекс безупречности, кратко и точно выразил дон Хуан в единственной фразе:
"И не имеет значения, какой будет наша собственная судьба, пока мы встречаем ее с предельной отрешенностью".
Отрешенность — вот символ ожидающей воина свободы от тоналя. С другой стороны, погруженность в нагуаль спасает его внутренний мир от застоя, очерствления, аутизма. Встреча с Нагуалем здесь же, в мире первого внимания, раскрывает свободному осознанию огромный мир новых эмоций, неожиданных, глубоких, необычно ярких и разнообразных.
Соблюдение позиции безупречности само по себе расширяет объем перцептивного поля. Мы воспринимаем больше и ярче, поскольку снимаем с поступающих впечатлений серую пелену умственных идей, оценок и вызванных этими оценками забот. Для безупречного воина прежде всего характерно возвращение к чистому чувствованию, незамутненному переживанию мира. Во-первых, происходит непроизвольное «снятие» темпорального модуса восприятия. Обычный человек почти никогда не живет целиком и полностью «здесь» и «сейчас». Часть его поглощенного внутренним диалогом ума всегда пребывает в переживании прошедшего отрезка времени (т. н. ментальной реверберации) и пред-ощущении насущного будущего (проекции). Безупречность освобождает психическое пространство от этих бессмысленных нагромождений и обнажает насыщенность и красоту настоящего момента.
Побочным эффектом той же практики становится отказ от целенаправленности и целесообразности социально обусловленных действий. Значительная часть ментализации, рационализации и вербализации опыта оказывается излишней. Это, конечно, приводит к уменьшению интенсивности внутреннего диалога и даже к его временному затуханию. Устранение из жизни самой идеи борьбы, «войны» с миром и другими людьми во многих ситуациях создает паузу в реагировании, необходимую для осуществления контроля.
Воин, избавившийся от трех «монстров», управляющих человеческим поведением, логическим образом приходит к особой разновидности смирения: он отказывается от надежд и ожиданий и признает себя таким, каков он есть в Реальности. Он также перестает испытывать разочарование или бояться утраты чего-либо — ведь все его «имущество» сводится к продуктам эго, интеллекта, "описания мира".
В трансформированной психике доминирует новое чувство — восприятие жизни как она есть, без оценок и предубеждений. Исчезает важная и неотъемлемая часть рефлексирующей психики обычного человека — сам наблюдатель, наличие которого формирует стремление к экспансии и сохранению безопасности одновременно. Эти тонкие и незаметные на первый взгляд чувства прочно держат точку сборки в плену привычного режима восприятия. Избавившись от них, мы разворачиваем невидимые «крылья» и уже почти готовы к полету в Неведомое.
Процесс восприятия становится все более очевидным для незамутненного сознания. Основное внимание осознания невольно концентрируется на той части внутреннего мира, где доминирует чистое ощущение, т. е. собственно происходит сборка. Энергетически это выражается в том, что «свечение» точки сборки еще больше усиливается, а «гало» распространяется на зоны эманаций, ранее пассивных. Плавное смещение самой точки сборки вглубь кокона — одновременно и причина, и следствие вышеописанных процессов. Результатом этой трансформации становится принципиально новый эмоциональный спектр, сопровождающий безупречного воина на его пути.
Его жизнь отныне движется в богатом эмоционально-чувственном пространстве. Только поверхностному взгляду может показаться, что дисциплина безупречности ведет к прагматичной холодности. Религиозный человек скажет, что в ней нет места Божественной Любви. Да, таких слов учение Кастанеды действительно не знает. Но есть нечто очень похожее, по крайней мере по своим эффектам. Так, воин смотрит на мир: а) с чувством восхищения его красотой; б) с чувством любви и благодарности за то, что ему дана возможность испытывать это восхищение; в) с чувством уважения к миру, поскольку он всегда помнит о его тайне и его принципиальной непостижимости.
