Аксакал уже собирался повернуть к садовым домикам, как вдруг заметил еще один листок. Он лежал у ограды ближе к реке и был придавлен камушком… Камушком! Аксакал обрадовался этому серому обломку, как будто нашел алмаз. Первый листок из книжки Митек мог незаметно выбросить, когда его тащили в особняк. Но этот положил специально, положил не спеша. Конечно, преступники не стали бы ждать, пока он оставит сигнал своему напарнику. Значит, Митек на свободе!

Аксакал подошел к листку — тоже пустой, — и на самом берегу реки увидел третий. Этот был нанизан на обломанную ветку.

Вот и все. Маячки напарника привели его на берег, на узкую полоску сырого песка, и здесь кончились. Что хотел сказать Митек?

Ока показалась Аксакалу очень широкой. Он мысленно уложил поперек нее лагерные бассейны, и получилось три или даже четыре — точно больше семидесяти пяти метров.

На дальнем берегу возвышалась дощатая пирамида непонятного назначения, кое-как вымазанная белой краской. Напротив нее почти на середине реки плавала резиновая лодка. Сидевший в ней рыболов пытался встать на якорь в каком-то ему одному известном месте. Он бросал за борт трехлапую «кошку» на шнуре, но лодку все равно сносило течением. Тогда рыбачок выуживал «кошку» и, включив почти бесшумный моторчик, возвращался на то же место напротив пирамиды и снова бросал якорь за борт. От его брезентового плаща с капюшоном поднимался парок. Судя по всему, рыбачок и в дождь был здесь, на реке.

Аксакал хотел спросить, не видал ли он Митьку, но побоялся. Пришлось бы кричать, а дача была рядом. Сообщник Султана расслышал бы опасный вопрос даже скорее, чем рыбачок в его надвинутом на голову капюшоне.

Тут Аксакал сообразил, что искать напарника нужно поблизости от тайника. Дачная ограда была из стальных прутьев; он прекрасно видел ангела. Мысленно проложив линию на север, Аксакал прикинул, что от ангела до ограды шагов двадцать, стало быть, пятнадцать взрослых. Он пошел дальше, отсчитывая: двадцать один, двадцать два…

Сто сорок пятый шаг Аксакала — то есть примерно сто десятый взрослый — ничем не отличался, скажем, от пятидесятого. Он и раньше видел, что шифровка приведет его на луг и что поблизости нет ничего на букву «Ф». Прохор не записал, в какую сторону идти по этой или по этому «Ф». Налево — бултыхнешься в реку. Прямо — тоже бултыхнешься, потому что река здесь поворачивает. Остается идти вправо.

Он прошел двадцать шагов (то есть шестнадцать взрослых). Под ногами была такая же трава, как везде. Мокрая, между прочим. Пока Аксакал вышагивал по ней, у него в кроссовках опять начало хлюпать.

Нет, что-то здесь было не так. Или шифровка врала, или Аксакал неправильно ее понял. Пока у него выходило, что Прохор на открытом месте, среди снегов, зарывал мешок с кокаином в мерзлую землю. Ломом он ее долбил, что ли? Это было и трудно, и глупо: его же могли заметить. Пускай соседей не было, но ведь Прохор скрывал тайник от своего шофера. А тому ничего не стоило посмотреть в окно, чтобы увидеть, как хозяин ковыряется на заснеженном лугу.

Может, он зарыл кокаин на берегу? А что! Стоило проверить. Там невысокий обрывчик, с полметра. Если его подмыло водой, то Прохор мог просто затолкать мешок под берег и обрушить глыбу мерзлой земли.

Аксакал вернулся на место, с которого Прохор сворачивал на загадочную «Ф», и зашагал к реке.

Плотные заросли ивняка начинались уже метрах в пяти от берега. Проламываясь сквозь ветки с невысохшими каплями дождя, Аксакал снова промок так, что хоть выжимай. Прохору было легче — за зиму нападало снега, и он шел по верхушкам кустов. А скорее, подходил к тайнику со стороны реки по льду.

Через несколько шагов Аксакал уперся в сплошную упругую стену из веток.

— Иди сюда! — громким шепотом позвал Блинков-младший. Он высовывался из куста, живой, улыбающийся, мокрый с головы до пят.

«Митек!» — хотел заорать Аксакал, но ладонь напарника зажала ему рот.

— Тихо, Седая Борода. Хочешь познакомиться с Таможенником?

— Все-таки умных преступников не бывает, — говорил Блинков-младший, удобно развалившись на пружинящих ветвях, как в кресле. — Если умный человек хочет разбогатеть, он что сделает?

— Что? — с улыбкой спросил Аксакал. Митек задирал нос, как никогда.

— Он сначала крепко подумает: «А на самом ли деле я хочу разбогатеть?»

Ответ показался Аксакалу глупым.

— Разбогатеть все хотят, — сказал он.

— Ошибаешься, Седая Борода! Все хотят, чтобы им побольше платили за работу. А чтобы разбогатеть, чаще всего надо поменять и работу, и всю свою жизнь. Вот этого многие или не хотят, или не могут. Мою маму звали в банк начальником охраны. Зарплату давали в тридцать раз больше, чем в контрразведке.

— Отказалась?

— Ясное дело, раз она до сих пор служит. Ей в контрразведке интересней… Об этом и надо подумать: «Вправду ли я хочу разбогатеть или мне нравится моя жизнь, только денег не хватает?». Если нравится, то не завидуй богатым.

— А если не нравится? — спросил Аксакал. Разговор становился любопытным.

— Тогда меняй жизнь. Вот мой сосед князь Голенищев-Пупырко Старший был инженером и захотел разбогатеть. Он продал квартиру своей матери и на эти деньги открыл киоск. Его несчастные дети мучились в одной комнате с бабкой, вреднейшей из пенсионерок нашего микрорайона. А князь и его жена торговали в киоске днем и ночью. Он сам возил продукты на машине, сам их грузил и сам пересчитывал. Киоск грабили и поджигали, князь терял всё и начинал сначала. Зато теперь у него семь таких киосков, он богатый человек. Самое интересное, что князь по-прежнему работает с утра до вечера и не купил себе дорогую машину, хотя давно бы мог.

— Жадный? — спросил Аксакал.

— Да нет, просто спешит богатеть. Он лучше купит еще один киоск, чем новую машину, хотя каждый киоск добавляет ему работы. А вот кто по-настоящему жадный, завистливый, подлый, — это преступники. Они хотят разбогатеть без труда, а без труда можно только отнять или украсть. Считают себя умными, а на самом деле даже самые умные из преступников — только хитрые дураки. Полюбуйся на этого. — Блинков-младший раздвинул ветки и не глядя ткнул пальцем на реку. Упрямый рыболов снова забрасывал якорь напротив белой пирамиды.

— Он браконьер, что ли? — не понял Аксакал.

— Нет, Седая Борода. Познакомься, это Таможенник!

— Таможенник?! — Аксакал не знал, верить или не верить. — Рыбку приехал половить, что ли?

— Нет, он приехал за кокаином. Я до последней минуты боялся, — сказал Митек. — Думал, вдруг нашелся один умный? Только нет, фигушки! Три месяца держался, но все равно прискакал.

— Почему три месяца?

— Так ведь Прохора взяли в марте! Если бы Таможенник хотел найти тайник, то еще тогда нашел бы. Видишь, он и место знает даже без моей записной книжки. Значит, до сих пор Таможенник «лежал на дне»: жил, как честный человек, поэтому его и не смогли поймать. А кокаин тоже лежал на дне и дожидался хозяина… Я думаю, контрразведчики нарочно устроили Прохору и Султану побег. Таможенник узнал, что Султан появился на даче, и вот, пожалуйста: плюнул на осторожность и кинулся спасать свой кокаин!

Аксакал немо раскрывал и закрывал рот. На языке вертелись десятки вопросов. На некоторые он сам находил ответы, не успев их задать, другие, казалось, разбивали Митькину версию в пух и прах. Скажем, такие:

— А почему он ищет кокаин в реке? Ведь север вон там. — Аксакал показал на луг. — И потом, интересно, как Прохор отмерял шаги по речке? Святой он, что ли, по воде ходить?

— А у Прохора не написано «сто десять шагов на север», — возразил Митек. — Это мы думали, что «С» — север. А тут есть другая «С»! — Он показал рукой на пирамиду на том берегу реки. — Эта штука называется створный знак. Он говорит капитанам, где начинать поворот, чтобы корабль не сошел с «Ф» — фарватера. Фарватер — это самое глубокое место реки, не обязательно середина. А Прохор не по воде ходил, как посуху, он по льду ходил! — Круглое лицо напарника сияло. — Эх, Седая Борода! Я тоже шатался тут по лугу, как ты, шаги считал. А потом дождь ка-ак хлынет, молния ка-ак даст в реку! Совсем рядом, я с ног слетел, честное слово! Поднимаюсь и вижу: ливень, буря, а рыбачок этот сидит, как ненормальный, и кидает якорь, и кидает. И створный знак у него за спиной. Тут до меня и дошло… А потом я сообразил еще одну вещь. Тебе не казалось странным, что Прохор выбрал какие-то кривые координаты для тайника? Не просто сто десять шагов прямо, а еще шестнадцать вбок?