Но в тот день Леофрик ошибся. Корабли викингов не ушли, они все еще стояли возле Хейлинсига, все семь – их взял в плен отлив. Теперь они ждали, когда вода поднимется и освободит их, но мы явились раньше и вошли в море, ставшее озером, через узкий рукав, начинавшийся у северного берега Соленте. В этом рукаве судно оказывалось среди топей, песчаных банок, островков и отмелей, не то что в водах Гевэска. У нас на борту был уроженец этой местности, который знал, как надо идти, а вот у датчан такого лоцмана не было. Их ввел в заблуждение ряд ив, воткнутых в песок при отливе для обозначения фарватера, и сейчас они прочно засели в илистом берегу.

И это было замечательно. Мы поймали их, словно лис в норе, нам оставалось только бросить якорь у выхода в море, понадеявшись, что якоря выдержат сильное течение, дождаться, пока датчане отчалят, а потом перебить их. Но Альфред торопился. Он спешил вернуться к своему войску и требовал, чтобы мы высадили его в Гемптоне до темноты. Поэтому нам приказали атаковать немедленно, хотя Леофрик был против.

Атака – это тоже замечательно, только мы не могли просто взять и подойти к илистому берегу: по узкому каналу нам пришлось бы идти по одному, и тогда первому кораблю выпало бы биться сразу со всеми семью драккарами. Потому мы долго гребли, чтобы приблизиться к врагам с юга; но таким образом мы открыли им выход из озера. Само собой, они выйдут, как только прилив поднимет их суда. Леофик ворчал в бороду, что мы все делаем неверно, и страшно злился на Альфреда.

Альфред между тем был зачарован видом вражеских кораблей, которых никогда не видел вблизи.

– Эти животные изображают их богов? – спросил он, указывая на чудищ, драконов и змеев на носу и корме кораблей.

– Нет, господин, это просто чудовища, – ответил я.

Я стоял рядом с королем, оставив рулевое весло на человека, знающего здешние воды. Когда я рассказал Альфреду, что резные головы можно снять с кораблей, чтобы не распугивать духов земли, он велел священнику:

– Запиши. А флюгеры на мачтах? – спросил король, глядя на ближайший, с нарисованным на нем орлом. – Тоже призваны отпугивать духов?

Я не ответил. Глядя на семь кораблей, застрявших в илистом берегу, я узнал один из них. «Летучий змей». Светлая полоса на обшивке была хорошо заметна, но я бы и без того его узнал. «Летучий змей», чудесный «Летучий змей», корабль-мечта, здесь, в Хейлинсиге.

– Утред? – окликнул король.

– Это просто указатели ветра, господин, – сказал я. Если «Летучий змей» здесь, то здесь ли Рагнар? Или Кьяртан захватил корабль и нанял рулевого?

– Кажется, на украшение судна уходит много лишних усилий, – раздраженно заметил Альфред.

– Они любят свои корабли, – ответил я, – они сражаются за них. Тому, что любишь, оказываешь почести, господин. Нам тоже нужно украшать свои суда.

Я сказал это грубо, потому что считал – мы бы больше любили свои корабли, если бы на них были головы животных и они носили бы правильные названия, например: «Кровавый убийца», «Морской волк» или «Оставляющий вдов». А вместо этого «Хеахенгель» вел за собой по неверным водам «Керуфина» и «Кристенлика», а за ними следовали «Апостол» и «Эфтвирд», то есть «Судный день», – пожалуй, лучшее название во всем нашем флоте, потому что «Эфтвирд» отправил в объятия моря не один датский корабль.

Датчане копали, надеясь углубить предательский фарватер и поднять корабли на воду, но, когда мы подошли, поняли, что им не завершить столь грандиозное дело. Тогда они вернулись на корабли за доспехами, шлемами, щитами и оружием. Я натянул свою кольчугу – кожаные ремни на ней пахли застарелым потом, – закинул за спину Вздох Змея и привесил к поясу Осиное Жало. Это будет не морской бой, а обычный, на суше, клин на клин, свалка в грязи, но у датчан имелось преимущество: они могли встать там, где мы будем высаживаться. Они встретят нас, когда мы будем сходить с кораблей, – и мне это не нравилось. Я видел, что Леофрику тоже это не нравится, но Альфред сохранял спокойствие, натягивая шлем.

– Бог на нашей стороне, – сказал он.

– Он нам понадобится, – пробормотал Леофрик и закричал рулевому:

– Придержи корабль!

Это было непросто, удержать «Хеахенгеля» неподвижно в бегущей воде, но мы стали табанить, и корабль крутнуло на месте, пока Леофрик вглядывался в берег. Полагаю, он выжидал, пока подтянутся остальные суда, чтобы высадиться всем вместе, но при виде полоски грязного песка у берега понял: если мы пришвартуем там «Хеахенгеля», мы успеем высадиться, не столкнувшись нос к носу с клином из семи команд викингов. Полоска песка была узкой, на ней могли встать в ряд три-четыре человека, и биться там сможет только равное число противников с обеих сторон.

– Подходящее местечко, чтобы умереть, Эрслинг, – сказал он мне и пошел вперед.

Альфред заторопился с нами.

– Жди! – рявкнул Леофрик на короля с такой яростью, что тот послушался. – Правь на эту косу! – проревел Леофрик рулевому. – Быстрее!

Рагнар был там. Я увидел орлиное крыло на шесте, а потом я заметил и его самого – в тот миг он выглядел в точности как отец, и мне показалось, что я снова стал мальчишкой.

– Готов, Эрслинг? – спросил Леофрик.

Он собрал полдюжины лучших своих воинов, все мы стояли на носу, за нами выстроились лучники, готовые прикрыть нас стрелами от датчан, которые спешили на узкую полосу грязного песка. Мы рванулись вперед, когда нос «Хеахенгеля» ударился о берег.

– Пора! – заорал Леофрик, и мы попрыгали с борта в воду, доходившую нам до колен, и интуитивно сомкнули щиты, строя клин.

Я схватился за Осиное Жало, когда к нам подбежали первые датчане.

– Убейте их! – заорал Леофрик, и я выбросил щит вперед.

Раздался оглушительный грохот железного умбона по дереву, топор промелькнул над моей головой, но человек, стоявший за мной, принял его на свой щит. Я ударил из-под щита, целя коротким мечом вверх, но угодил в щит датчанина; высвободил клинок, ударил снова и ощутил боль в правой ноге, когда лезвие проткнуло под водой мой сапог. Кровь окрасила воду, но я устоял на ногах и рванулся вперед, чуя датчан. Над головой кричали чайки, подбегало все больше викингов, но и наших становилось все больше, некоторые стояли по пояс в воде, и положение передних рядов теперь сравнялось, потому что никому не хватало места, чтобы достать оружие. Это был пыхтящий от натуги, чертыхающийся клин. Леофрик рядом со мной издал вопль, мы дружно нажали, и датчане отступили на полшага; наши стрелы полетели над головами, я ударил Осиным Жалом, ощутил, как оно прорезает кожу или кольчугу, повернул клинок в плоти, потянул назад, упираясь щитом и не высовывая головы из-за края, снова оттолкнулся щитом, снова вонзил клинок… Одна лишь грубая сила, толстый щит и отличная сталь, ничего больше. Мой противник тонул, кровь ручейками бежала от дергающегося тела. Наверное, мы что-то кричали, но я никогда не помнил – что. Запоминаются только удары, запах, оскаленные бородатые лица, злость.

Потом нос «Кристенлика» въехал в берег, ударил в задние ряды датчан, опрокидывая людей в воду, топя и калеча, и команда спрыгнула в мелкую волну с копьями, мечами и топорами. Подошел третий корабль, высадились новые люди, я услышал позади голос Альфреда, который кричал, чтобы мы прорвали ряды датчан, чтобы убили их.

Я всаживал Осиное Жало из-под щита в чью-то ногу, колол и снова толкал щитом, пока человек не падал.

Потом наш клин двинулся вперед, и мой враг попытался ударить меня в пах, но Леофрик обрушил на него топор, превратив его лицо в кровавую маску с раскрошенными зубами.

– Навались! – завопил Леофрик.

Мы теснили врага, а потом вдруг прорвались и побежали.

Мы не сломили их. Они бежали не от наших мечей и копий, а просто потому, что прилив поднял их корабли и датчане кинулись спасать суда, а мы ковыляли за ними. Точнее, я ковылял: правая лодыжка кровоточила и болела. У нас по-прежнему не хватало людей на берегу, и мы не могли окружить врагов. Они грузились на корабли, но одна команда – все как один храбрецы – осталась на берегу, чтобы нас задержать.