Такова была ситуация, когда я был направлен в группу истребителей-бомбардировщиков, находившуюся в Силезии[163] на испытательном аэродроме, где личный состав проходил инструктаж по применению нового оружия[164].

Впервые в истории немецкой авиации самолеты обстреливал «наземные цели ракетами. В своей основе это была неплохая идея. Было много доводов за то, что это лучший способ превращения танков Т-34 и ИС в груды старого железа, но идея оказалось несбыточной мечтой – лишь доводом. Практика опровергла теорию. Едва ли могло быть иначе, поскольку это уже стало нормой.

Группы была вооружены «Фокке-Вульфами-190», модернизированными истребителями[165]. Оснащенная радиальным двигателем с воздушным охлаждением, эта машина очень подходила для атак наземных целей. Двигатель был менее уязвим, чем двигатель Me-109, имевший жидкостное охлаждение; единственного попадания в радиатор было достаточно, чтобы вывести тот из строя.

Под крыльями были смонтированы направляющие, на которых устанавливались ракеты[166]. После нажатия на кнопку пуска ракеты запускались при помощи электросистемы. Первоначально они создавали лишь психологический эффект, поскольку большинство пилотов неизменно не попадали в цель. Наконец наступил день, когда некий гений заявил, что на малых высотах шансы поразить цель значительно возрастают. Траектория выхода в атаку была изменена, угол пикирования уменьшен и вероятность попадания ракет увеличилась.

Когда моя новая группа достаточно уверилась в эффективности этой тактики и цели поражались учебными ракетами, был отдан приказ о первом боевом вылете.

«Вылетайте на Западный фронт. «Шерманы» на Рейне, около Страсбура».

Группа отправилась туда и поднялась в атаку с аэродрома в районе Баден-Бадена. Чтобы быть точным, она попыталась начать атаку – ее миссия потерпела полный провал. В чем причина? Абсолютно ужасающий заградительный огонь вражеских зениток.

Лейтенант Юпп, который прибыл в группу в то же самое время, что и я, подвел итог этой попытки: «Еще два или три вылета, подобных этому, и мы должны будем ходить в атаку пешком».

Все мы знали о том, чем это должно было закончиться. Уже в течение долгого времени было очевидно, что мы проиграли войну, но мы продолжали летать. Мужество не оставило нас. То есть еще нет. Мы все еще действительно полагали, что, возможно, может случиться нечто невероятное. Ни один из нас не знал, не смогло бы некое непредвиденное политическое решение изменить курс войны[167]. «Может быть» – неизменное «может быть».

Тем временем мы должны были стиснув зубы продолжать летать. Было лишь три возможности уклониться от полетов: смерть, ранение или плен. Конечно, об отпуске можно было даже и не мечтать.

Я случайно узнал, что несколько пилотов по ошибке приземлились в Швейцарии, взяв ночью неправильный курс или сбившись с пути в сложных погодных условиях после того, как их рации вышли из строя. Эсэсовцы немедленно арестовали всех членов их семей, от дедушки до самого маленького ребенка. Коллективное заключение.

Иногда кто-то попадал в плен, где-нибудь около Ахена или в Эйфеле[168]. Обычно о них говорили: «Если он смог совершить аварийную посадку, тем лучше. Би-би-си[169] уже объявила, что он жив. Война для него закончилась».

А мы продолжали летать.

В один из дней произошло большое событие, которого мы все ожидали. Зимнее наступление в Эйфеле началось неожиданно, словно вспышка молнии. Мы собрались, чтобы выслушать приказ по войскам. «Вперед, товарищи. Направление – Ла-Манш». Послышался глухой гул обсуждения. «Где Париж? О да, вот тут. Под моим пальцем. Вперед. Танки снова на пути к нему. Наши передовые части находятся в окрестностях Динана. Вперед»[170].

Снова каждый был переполнен энтузиазмом, собирая свои силы – последние силы – для последнего удара после месяцев и месяцев ожидания. Мы летали над Эйфелем день за днем, исполненные решимости, сражаясь с численно превосходящим противником. Нам сказали: «Бросьте свои ракеты. Сейчас нет никакой потребности в противотанковом оружии. На линии фронта находятся новые танки «Тигр», вооруженные 88-мм пушками. Они уничтожают все, что оказывается у них на пути. Вешайте под свои машины бомбы и сбрасывайте их на последние углы, где еще держатся американцы. Бомбы на Бастонь».

Командир группы собрал нас.

– Наша группа имеет только одну цель. Единственный объект. Бастонь. Все, что мы можем нести, мы должны поднять в воздух и на Бастонь. Этот опорный пункт окружен. Противник окопался. Мы должны выгнать его оттуда. Немецкая пехота окружила Бастонь и вынуждена ждать, когда плод созреет. Немногочисленные американские подразделения не пытаются вырваться оттуда. Они ждут, когда их освободят. Мы должны дать понять им, что они ждут напрасно. Мы должны вывести их из строя как можно быстрее, чтобы войска, окружившие это место, смогли атаковать и занять их позиции. Сбросьте свои бомбы. Бастонь должна пасть.

Союзники ясно понимали, какое значение для них имеет этот опорный пункт. Они цеплялись за него, упираясь руками и ногами в бельгийскую землю. Их зенитная артиллерия создавала жуткий заградительный барьер огня перед истребителями-бомбардировщиками, когда те появлялись. Никто не отступал. Время от времени «Фокке-Вульфы» возвращались и опять начинали штурмовку, словно свора спущенных с привязи собак.

Я помнил Априлию и очень хорошо знал, что означают эти удары по мирному небольшому городку, поднимающие высоко в небо дома, столбы земли и облака дыма.

Бастонь должна была быть стерта с лица земли. Это был наш последний шанс. Вражеская авиация была застигнута врасплох. В этот момент она находилась на аэродромах вдали от линии фронта. Ей потребуется несколько дней, чтобы перегруппироваться, не больше. Сейчас же, когда воздух в последний раз был свободен для немецких крестов, имела значение лишь одна вещь: бомбы на Бастонь.

В то же время число зенитных батарей вокруг небольшого городка увеличивалось. Они также становились все более мощными. Между двумя вылетами я спросил у Юппа:

– Однако как они ухитряются доставать боеприпасы?

Он ответил очень быстро:

– Это очень просто. В течение ночи там приземляются полностью загруженные планеры. Разве вы не видели их? Они снабжают окруженных людей всем необходимым. У нас нет никаких ночных истребителей, чтобы помешать им. Они все позади, в Германии, обороняют наши города. Если бы мы только могли позаимствовать у противника одну-единственную ковровую бомбардировку, то вы увидели, что произошло бы. Экипажей бомбардировщиков, способных выполнять подобные операции на своих «летающих сковородах», больше не существуют. Они переведены из авиации. Некоторые из них управляют теми танками перед Динаном. Этого достаточно, чтобы заставить вас рвать на себе волосы. Мы никогда не сможем покончить с этой дырой.

Командование продолжало давить на нас. Бастонь должна пасть. «Садитесь в свои «ящики»; ваши бомбы подвешены. Отправляйтесь в ваш следующий боевой вылет. Бастонь должна пасть».

Но Бастонь держалась.

Крепость оставалась твердой, как скала, и это был конец наступления[171]. Из-за отсутствия топлива танки остановились посреди сельской местности. Они были на острие наступления и оказались неспособными преследовать отступающего врага. Большинство из них были окружены, в то время как остальные боязливо ползли по полям. Противник отрезал передовые наступающие части фланговыми ударами одновременно с севера и юга. Несколькими днями позже линия фронта вернулась на свое прежнее место.