– Послушай. Если ты будешь держать свои руки вокруг моей шеи, то я не смогу дать тебе никаких денег.

Это сработало. Она ослабила свою хватку, но только для того, чтобы с улыбкой протянуть свою руку.

– Спасибо, господин.

Маленькая грязнуля! Я решил ее немного подразнить. Я притворился, что не понимаю. Очередной взрыв, на этот раз намного ближе. Девушка забыла о том, что просила подаяние. Она действительно была напугана, сильно дрожала, уткнувшись лицом в мой китель. Я же был достаточно спокойным. Я привык к бомбам, но утратил привычку иметь дело с женщинами при таких обстоятельствах.

Я провел рукой вниз по ее плечам и подумал: «Какая замечательная фигура. Жалко, что у нее вши. Два часа под душем и добрая щетка, хорошая прическа и в вечернем платье с низким декольте…» О боже! Достаточно, чтобы захотеть стать художником.

Поскольку цыганка снова немного отпустила меня, я спросил ее:

– Как твое имя?

– Вы не сможете его произнести.

– Я уверен, что не Ангел в любом случае.

Она произнесла свое имя и улыбнулась, по-прежнему вися на моей шее и хлопая ресницами. Имя прозвучало как нечто похожее на «Snijomulchka». Я не смог запомнить, но это не имело значения. Она не изменила своего положения.

Люди, сидящие на земле, смотрели во всех направлениях, кроме нашего. Девушка, казалось, забыла, что несколькими минутами ранее возник некий вопрос о деньгах. Я сказал сам себе: «Хорошо, в данный момент я не испытываю зуда. Возможно, цыганским вшам не нравится мое тело».

– Сколько тебе лет, Sinomo… Sunimo?..

Я попытался угадать. Она подняла свою руку и начала считать на пальцах.

– Один, два, три, четыре… четырнадцать.

– Так-так, четырнадцать, и такая фигура.

Я вздохнул и подумал: «Четырнадцать, а она уже вовсю использует свое обаяние. Если я не ошибаюсь…» Я сунул руку в карман и продолжил прерванную беседу:

– Вот, возьми это за твои красивые глаза.

Ее глаза округлились, когда она смотрела на банкнот, не смея его взять.

– Живей, не валяй дурака, – сказал я. – Бери. Это твое. Ты хотела этого. Поторопись, иначе я положу это обратно в карман.

Она посмотрела на меня умоляющим взглядом, который тронул бы даже сердце из камня. Я не могу описать этот взгляд, он был лучшим в мире.

– Пожалуйста, господин, пожалуйста.

Без колебаний я засунул банкнот ей за пазуху, под платок. Никто не смог бы вообразить такой звонкий смех. Фейерверк. Белые зубы и лучистые глаза. Нет, она совершенно не была оскорблена. Напротив. Она еще плотнее сомкнула свои руки на моей шее. Настолько плотно, что банкнот в сотню лей захрустел. Мурлыкая словно кошка, она начала играть с пуговицами моего мундира, в то время как зенитная артиллерия вела огонь в полную силу. Я больше и не думал отталкивать девушку. Она подставила свои губы, и я почти не обратил внимание на то, насколько грязной она была. Цыганка поцеловала меня мягко, стыдливо и робко. Я подумал: «Скорей бы стемнело». Но затем взял себя в руки.

– Теперь, Sinomi… Sunimi… я должен идти.

Каким грустным взглядом она посмотрела на меня. Он смутил меня, но она быстро отвела глаза. Я взял ее за запястья и снял со своей шеи ее руки. Тогда она села на землю у меня в ногах и выглядела весьма пристыженной, едва осмеливавшейся поднять голову.

Наконец «путь был свободен», и я собрался уезжать, когда остановился, ошеломленный. Играя со своим платком и гладя им ногу, девушка умоляюще взглянула на меня.

– Вы возьмете меня с собой? – спросила она.

Я задумался и пришел к выводу, что это невозможно. Очевидно, я мог разместить ее сзади в автомобиле и спрятать под одеялом. Но предположим, что меня остановил бы патруль. Это было слишком опасно. А потом, что я делал бы с ней, когда вернулся?

Я с остановками произнес:

– Ну, будь разумной, моя девочка. С деньгами, что я дал тебе, ты сможешь купить кое-что для своего удовольствия. Я думаю, что немного моющих средств было бы хорошим приобретением. В любом случае я не могу взять тебя с собой. Иди и найди свой табор. Если же ты останешься со мной, то должна будешь ждать, а я уверен, что ты слишком многого хочешь. Хотя в нашей квартире замечательная ванна… Нет, я несу вздор. Я должен вернуться в штаб, и я действительно не нуждаюсь в тебе.

Если посмотреть на нее, то можно было подумать, что она в самом деле несчастна. Я почувствовал, что должен сказать нечто хорошее.

– Ты, конечно, самая прелестная девушка, которую я встретил за долгое время. Если бы это произошло до того, как я… – Я резко остановился. – Теперь до свидания, я уезжаю.

Я сел в автомобиль и выехал из подворотни. Девушка сделала за мной несколько шагов, опустив руки и следя за тем, как я выруливаю. Вскоре я потерял ее из виду.

Немного позже в столовой штаба я заказал себе завтрак. Когда я закончил есть, ординарец принес счет:

– Это будет сто лей, герр лейтенант.

Моего бумажника нигде не было. Поиски и ощупывания оказались бесполезными. Он пропал. Я начинал все больше и больше нервничать. В конце концов, смущенно вздохнув, я сказал ефрейтору:

– Эта маленькая грязнуля обокрала меня.

– Прошу прощения, герр лейтенант?

– Хорошо… Да, я потерял свой бумажник.

Я сжал кулаки, чтобы удержать себя в руках и не ударить в грязь лицом. Я должен был оставить свой адрес и обещать прислать деньги, которые задолжал, со следующим же курьером.

Тем же вечером я вернулся домой в совершенно отвратительном настроении.

В Италии линия фронта проходила теперь к северу от Рима, а нефтепромыслы Плоешти были в огне. Наша истребительная группа металась по кругу между Румынией, Болгарией и Сербией, отдельные звенья распылялись во всех направлениях. Бомбардировщиков же из Фоджи становилось все больше.

Ситуация в Германии становилась все более и более запутанной, а на Западном фронте со дня на день ожидалась высадка союзников.

Однажды, когда так случилось, что вся группа целиком была в Нише, ко мне подошел Зиги.

– Старик собирает совещание.

Наш командир был очень бледен и смотрел на своих пилотов, входящих в его канцелярию.

– Мальчики, – сказал он, – у меня есть некоторые новости для вас. Сегодня я получил из министерства авиации распоряжение. Они формируют для противовоздушной обороны рейха специальные авиагруппы, составленные из добровольцев. Вы все знаете, что положение очень серьезное. Мы просто должны продержаться, пока на сцене не появится новое оружие. Четырехмоторные бомбардировщики слишком многочисленны, а число побед, одерживаемых люфтваффе, продолжает уменьшаться. Рейхсмаршал приказал, чтобы были сформированы подразделения смертников[146].

Он замолчал, а я искоса посмотрел на Зиги.

– Каждая истребительная группа должна предоставить двух добровольцев, – продолжил он. – Но возможно, будет лучше, если я прочитаю вам текст приказа.

Он повозился в своих бумагах, вытащил листок и начал читать:

– «Бесстрашные пилоты, готовые рисковать жизнью за свою немецкую Родину…» Хорошо, мы можем это пропустить. Короче говоря, речь идет о следующем. Те, кто станут добровольцами, получат дополнительное денежное содержание, более высокую оплату за летное время, дополнительный паек, а также сигареты и вино, сколько они захотят. Вероятно, их переучат на «Фокке-Вульф-190», и они должны будут возвращаться из каждого вылета по крайней мере с одной победой на своем счету. Не имеет никакого значения, как она будет достигнута. Обязательно только одно: «чтобы они сбивали союзнические самолеты. Когда они исчерпают свой боекомплект, то предполагается, что лучший способ одержать победу состоит в том, чтобы протаранить врага, что все еще дает шанс выпрыгнуть с парашютом. Самый эффективный метод – это зайти противнику в хвост и попытаться разбить его рули своим винтом и крылом. Если пилот потеряет во время этой попытки оба крыла, то у него есть девяносто шансов из ста уцелеть в фюзеляже и падать вместе с ним. Выпрыгнуть с парашютом возможно всегда. Или же пилот может сверху «посадить» свой «ящик» на крыло бомбардировщика. Крыло оторвется, и бомбардировщик войдет в штопор. В этом случае есть множество возможностей выпрыгнуть с парашютом.