– В таком случае лучше, чтобы он никогда не настал.

– Вот именно. И я постараюсь, чтобы так и было. – Он поднялся и осмотрелся в последний раз. – Приятно у тебя тут. Но боюсь, до отъезда я больше не успею с тобой повидаться, Мерлин.

– Пусть же пребудут с тобою боги, мой милый. В этой поездке и во время твоего бракосочетания. Ну а когда-нибудь, когда сможешь, приезжай ко мне опять.

Он вышел. Комната стала опять просторной, воздух в ней взволновался и снова наполнился покоем.

Покоем была исполнена вся та весна. Вскоре после отъезда Артура на север я побывал в Камелоте, посмотрел, как там продвигаются строительные работы, и, убедившись, что все идет хорошо, оставил их завершение на Дервена, а сам с радостью возвратился в свое новое убежище, словно к себе домой в Брин Мирддин. Остальное время до наступления лета я был занят своими делами, проводил посадки в саду, писал письма Блэзу и по мере зацветания трав собирал по окрестностям целебные растения.

Артура я до свадьбы больше не видел. Гонец принес мне однажды краткую, но благоприятную весть. Артур получил доказательства измены Агвизеля и напал на него в Бремениуме. Подробности не сообщались, но Артур завладел замком и казнил Агвиэеля, однако так, что не возбудил против себя ни Тидваля, ни Уриена и никого из их родичей. Более того, Тидваль даже принимал участие вместе с Артуром в штурме Бремениума. Как Артуру удалось этого достигнуть, он не писал; но со смертью Агвизеля в мире стало чище, а поскольку наследников после Агвнэеля не осталось, Артур мог посадить в замок, охраняющий Чевиотский перевал, человека по своему выбору. Он выбрал Бревина, на которого мог полностью положиться, и, довольный, возвратился в Каэрлеон.

В назначенное время прибыла в Каэрлеон леди Гвиневера в сопровождении королевского эскорта: Мельваса, Бедуира и отряда рыцарей Артура. Кей с ними не поехал, ему, как королевскому сенешалю, долг предписывал находиться в замке, где шли приготовления к пышному празднеству. Позднее мне рассказывали, что отец невесты предложил назначить свадьбу на начало мая, а Артур, мгновенье поколебавшись, ответил «нет», притом с такой решительностью, что все просто подняли брови. Только и всего. Других разногласий не возникло. Все остальное прошло без сучка без задоринки. Ясным солнечным днем в исходе мая молодые сочетались браком, и Артур второй раз возвел новобрачную на королевское ложе, только теперь в их распоряжении было вдоволь дней и ночей. Потом, в первые недели лета, они приехали в Камелот, и тогда я смог увидеть своими глазами вторую Гвиневеру.

Королева Гвиневера из Северного Уэльса обладала не только добрым здоровьем и чистым дыханьем; она была красавица. Чтобы описать ее, потребовалось бы позаимствовать у старых бардов все их древние обороты: волосы цвета спелой ржи, очи как летние небеса, кожа нежнее цветочного лепестка и гибкий стан. Ко всему этому надо еще прибавить живость нрава, щедро расточающего вокруг радость и веселье, – вот тогда можно представить себе ее особое очарованье. Ибо она была очаровательна. На пиру по случаю ее прибытия в Камелот я весь вечер следил и видел, что не один король, но и другие не в силах отвести от нее глаз. Это будет королева, которая станет властвовать не только над Артуром, но и над всеми его рыцарями. Кроме, пожалуй, Бедуира. Он один не пожирал ее глазами, а сидел еще задумчивее, чем обычно, погруженный, наверно, в свои грезы; что же до Гвиневеры, то она едва ли раз взглянула в его сторону. И мне подумалось, что уж не произошло ли промеж ними что-нибудь неладное на пути из Северного Уэльса? Вон Мельвас ловит каждое слово, слетающее с ее уст, и взирает на нее с тем же обожанием, что и остальные рыцари, хоть и превосходит их годами.

То было, помнится, особенно погожее лето. Сияло жаркое солнце, время от времени проливались благодатные дожди и дули теплые ветры, так что в полях созрел урожай, какого не припомнят старожилы; коровы и овцы нагуляли гладкие бока, и настала наконец пора жатвы. И хотя по воскресеньям благовестили колокола христианских храмов, а у дорог, где прежде были насыпаны груды камней или белели статуи богов, теперь стояли кресты, все равно крестьяне, радостно занимаясь своими трудами, возносили хвалу молодому королю не только за мир, который он им подарил, но также и за самый урожай, столь богатый и щедрый. Для них молодой властитель был источником благ и побед, как недужный Утер в последние годы своего правления был причиной бед и недорода по всей стране. И еще простые люди повсюду – как и придворные в Камелоте – нетерпеливо ждали оповещения о том, что молодая королева затяжелела наследником престола. Но лето склонилось к концу, наступила осень, и, хотя была собрана богатая жатва, королева что ни день скакала на лошади со своими дамами по лесам и лугам, по-прежнему стройная и гибкая, и никакого оповещения сделано не было.

В Камелоте больше уже никого не тревожила память о прежней королеве, которая сразу понесла и погибла в муках. Здесь все начиналось наново, все сверкало, строилось, создавалось. Королевский дворец был уже готов, приступили к работе золотильщики и камнерезы, трудились ткачихи и вышивальщицы, каждый день в новую столицу привозили дорогие товары: вазы, серебро, золото; на дорогах не было проезда от торгового люда. То был расцвет молодости и смеха, строительства и торжества; мрачные годы были забыты. А что до «белой тени» моих печальных предчувствий, то я начал склоняться к мысли, что это ранняя кончина той, первой, миловидной Гвиневеры упала тенью поперек света и до сих пор таится, как призрак, в глухих углах. Но мне Гвиневера нигде не являлась, а Артур если и вспоминал ее, то не обмолвился ни единым словом.

Так прошли четыре зимы; дворцовые башни блестели свежей позолотой, на границах сохранялось спокойствие, урожаи собирались щедрые, и люди привыкли к миру и процветанию. Артуру исполнилось двадцать пять лет. Он сделался молчаливее, чем прежде, чаще отлучался из дома и все дольше оставался в отлучке. Потом герцогиня Корнуэльская родила Кадору сына, и Артур отправился на юг, чтобы быть его восприемником, а королева Гвиневера осталась дома. Сначала все радостно зашептались, что-де, уж наверно, у королевы есть веская причина не пускаться в путешествие; однако король со свитой уехал и вернулся и снова уехал, морем, в Гвинедд, а королева в Камелоте все так же скакала на коне, смеялась, танцевала и устраивала приемы, изящная, как девушка, и по виду беззаботная, как птица.

Однажды ранней весной, в дождливый пасмурный день, когда уже начали сгущаться сумерки, к моим воротам подъехал всадник. Он принес известие о том, что король по-прежнему в отсутствии и назад его ждут не раньше чем через неделю. А королева Гвиневера исчезла.

Эту весть мне привез сенешаль Кей, названый Артуров брат, сын графа Эктора Галавского. Был он тремя годами старше Артура, высок и могуч – широкие плечи и во всю щеку румянец. Храбрый и умелый воин, он в отличие от Бедуира был неспособен вести за собой других, у него не хватало для этого душевной чуткости и воображения, и этот же изъян делал его бесстрашным в бою. Мечтатель и поэт, Бедуир страдал вдесятеро против него, он был тоньше и несравненно умнее.

Кей был тверд в исполнении своего долга и, поскольку королевский двор был оставлен на его попечение, явился ко мне собственной персоной, сопровождаемый одним-единственным слугой. И притом рука у него была на перевязи, вид обессиленный и при всей его обычной невозмутимости страшно озабоченный. Он рассказал мне о том, что произошло, сидя у горящего очага, от которого в стропилах потолка бились отблески света. Я угостил его нагретым вином с пряностями и настоял на том, чтобы он освободил из перевязи и дал мне осмотреть поврежденную руку.

– Меня прислал к тебе Бедуир. Я ранен, вот он и отослал меня. Нет, к врачу я не обращался, не до того было, разве ты не понимаешь? Без моего догляду мало ли что могло случиться. Ты погоди, сейчас я все расскажу... Ее нет дома с рассвета. Ты заметил, какое было славное, погожее утро? Она выехала со своими дамами в сопровождении одних только слуг и двух-трех телохранителей. Ну, как обычно, ты знаешь.