- Как желаешь. Ладно. Переодевайся и иди. Где там восстанавливают протезы? Счёт отдашь потом Игорю.

- Хорошо.

Мастер не пустил Вадима даже убрать станок, сказав, что сделает это сам. На мастер-участке уже была целая толпа из общезаводских шишек среднего калибра. Ещё бы, безопасность - одна из самых главных характеристик современного производства. Там, где её нельзя обеспечить, так сказать, насильно, должен быть жёсткий контроль. Если на основном производстве все исполнительные механизмы станков были закрыты, и человек физически не смог бы попасть внутрь ограждений, даже если бы захотел, то на единичном производстве вспомогательных цехов такие меры повсеместно обеспечить было нельзя.

Вообще, Вадим предпочёл бы остаться, но раз уж его решено было спрятать, то он не стал сопротивляться. Не он заварил эту кашу, но он участник, которого хотели убрать со сцены. Это действительно позволит минимизировать угрозу. Да, Алексея на мастер-участок вряд ли допустят, и вообще наверняка хотя бы на время уберут от производственного оборудования, но всех остальных этот инцидент должен коснуться как можно более мягче. Руководству - устный выговор, станку - проверка и калибровка, если потребуется. Ну а с Ожеговым вообще всё можно утрясти безболезненно.

Кто-то может появиться

В очереди сидеть не пришлось. Конечно, ведущий врач Ожегова долго охал и ахал по поводу того, как можно было так варварски обойтись с протезом, который он, пожалуй, не постеснялся бы назвать и произведением искусства. Впрочем, если не считать его замечаний, ремонт прошёл быстро. Синтетическая плоть состояла из трёх частей со стыками на локте и запястье. Её разрезали по старому шву, сняли, проверили функциональность механики, заменили несколько деталей и то лишь по подозрению в скорой утрате работоспособности, а потом надели новую синтетику на кисть и запаяли шов, который после этой процедуры стал совершенно незаметен.

Счёт был немаленький. Конечно, тут кошельки клиентов не жалели, тем более, что замены некоторых деталей можно было избежать. Ну да это было нестрашно, потому что платить за ремонт должен был не сам Вадим. На его плечах было лишь гарантийное обслуживание, на которое у него была скидка, учитывая обстоятельства, при которых ему этот протез вообще понадобился.

Закончил свои дела он рано, задолго до конца заводской смены. Рабочая зона в это время была немноголюдна - даже немного дико было наблюдать за пустыми улицами, которые ты привык видеть заполненными. Ожегов чувствовал себя немного неуютно, но раз сказали сегодня даже не появляться, то он выполнит это указание.

От медицинского центра он пешком дошёл до своего жилого квартала - ровной череды пятиэтажных домов, стоящих друг к другу в упор. Зашёл он только в магазин за продуктами, где робот-продавец обслужил его за пару минут по причине всё того же отсутствия людей.

Ожегов уже предвидел скучное времяпрепровождение, когда по приходу в дом его домашний телефон сообщил, что у него одно сообщение на автоответчике. Это был точно не кто-то из самых близких, потому что у них всех был номер его мобильного. Да и разную рекламную шелуху система отсеивала, чтобы беречь время владельца.

Тем не менее, Вадим сначала убрал продукты в холодильник, и только потом вернулся к тумбочке в прихожей, на которой стоял телефонный аппарат и нажал кнопку.

- Вадим, - раздался из трубки знакомый голос, - это Михаил Плетнёв. Послушай, пожалуйста, то, что я тебе сейчас скажу. Я знаю, у нас были разногласия, но сейчас ты очень нужен. Не только мне, но и нашему общему делу. Надеюсь, общему. Я знаю твоё отношение к вере, и это как раз то, чего нам сейчас недостаёт. Если тебя не затруднит, пожалуйста, перезвони мне, и мы всё обсудим. Спасибо, что послушал. Надеюсь, что не откажешь.

Плетнёв - тот, кого по праву можно было называть святым отцом. Если бы у нынешних деятелей религии было бы подобие церкви или хоть небольшая централизация и руководство, старый служитель занимал бы в нём высокую должность. С Ожеговым у них давно были разногласия. Они разошлись в вопросах того, что сам он называл верой. Вадим считал само это выражение пережитком прошлого и возвращением к тому, от чего общество стремилось избавиться и избавилось. Во время их перепалки Плетнёв назвал его конъюнктурщиком, который примет что угодно, лишь бы оставаться на своём месте, а потом очень прошёлся по теме Газзиана. Некорректно и нехорошо прошёлся.

Разумеется, он был неправ. Неправ во всём. В частности, в сохранении звания священника любой ценой в нынешнее время не было никакой корысти. Даже то малое, что выражалось в немного уменьшенной трудовой повинности, у них отобрали. Брать деньги за оказанное служение категорически запрещалось, даже если сам желавший успокоения предлагал их от чистого сердца. Звание предполагало лишь ответственность, и ничего больше. Ну а что до Газзиана, то Ожегов справедливо считал, что никто не вправе ставить себя на его место и решать, как именно он должен был поступить.

Тем не менее, Вадиму стало интересно, что хочет сказать ему Плетнёв. Может быть, старик решит извиниться за свою чрезмерную резкость? Может быть, ему действительно нужна помощь? В конце концов, священник сейчас своего рода врач - он помогает тем, кому это нужно, но это совершенно не значит, что ему самому время от времени не нужна помощь.

В глубине души, помня прошлые разногласия, Ожегов не слишком горел желанием перезванивать своему старому знакомому. С другой стороны, он не был злым человеком, и, раз уж Плетнёву нужна помощь, он был готов ему помочь.

Ожегов взял с телефона трубку, прошёл в комнату и сел на диван.

- Неужто старый служитель всё же решил меня признать, - сказал он, выбирая в меню последний входящий и начиная набор, - хорошо, что сейчас не прошлые времена, когда можно было просто так отлучить от церкви.

- Здравствуй, Вадим, - Плетнёв почти сразу взял трубку.

- Здравствуйте. Я слушаю вас.

- Ты нужен нам для очень важного дела, - сказал он.

- Почему я? У вас нет более опытных и доверенных? А самое главное, сходящихся с вами в взглядах?

- Ты всё не можешь простить мне те мои слова? Я думал, ты выше всего этого.

- Я выше, иначе я бы вам не позвонил. Но и делать вам привилегии тем, что забыл, я не хочу. Так что вы хотели?

- Это сложный вопрос, чтобы о нём можно было рассказать прямо сейчас, по телефону. Скажу лишь, что хочу попросить тебя представлять нас на очень важном мероприятии. Ты не представляешь, насколько важном.

- Допустим, это важно даже для всей планеты. Почему я? У вас куда больше высокопоставленных и более доверенных. Может быть, вы скажете мне правду?

- Вадим. Я боюсь говорить прямо, потому что ты не поверишь мне ещё больше. Может быть, мы встретимся?

- Я ещё не согласился вам помогать. Говорите прямо. Как всегда. Раньше проходило нормально, так чего сейчас бояться?

- Хорошо. Событие, где ты должен нас представлять, имеет самый высокий уровень. И проверка всех, кто будет в нём участвовать, тоже самая высокая. А мы, как ты знаешь, последнее время не слишком пользуемся доверием. Скажем так, они выбрали тебя. Тут, наверное, сыграло роль и твоё прошлое, и вообще твоё безоговорочное следование, да и возраст тоже. Скажем так, они решили, что ты подходишь больше нас всех.

- Но вы так, разумеется, не считаете.

- Ты провоцируешь мой эгоизм, а ты сам знаешь, что так делать нельзя. Подумай, как мыслил бы ты на моём месте.

- Не буду. Остановимся на том, что я вас понял.

- Каков твой ответ?

- Если это самая высокая проверка, то почему ваши "они" связываются со мной через вас?

- Всех нас проверяли и спрашивали. В том числе, насчёт тебя. А когда решение было принято, они решили, что пусть лучше с начала с тобой поговорит кто-то, кто тебя знает.