Он рассказывал, как приходил на представления в театры всего мира в разных обличиях, управляя телами деятелей искусства, политических деятелей, меценатов, и прочих известных людей с хорошим прошлым. Незаметно он пробирался в зрительный зал, когда взгляды зрителей уже были прикованы к сцене, так же исчезая только в антрактах, смотря представление до конца, и лишь потом, когда овации толпы затихали, вставал со своего места, учтиво кланяясь, садился обратно, и тихо развеивал свое окто, управлявшее телом. В начале люди с ужасом узнавали в чертах тех загадочных зрителей черты знакомых им, но уже умерших, людей. Но то были хорошие люди, и вовсе не несло никаких бед их появление на выступлениях актеров. То было довольно редким явлением, но веселая молва уже успела найти ему имя, также уверяя весь мир искусства, что появление такого мертвеца является благословением от самого Бога Смерти, даже во времена Демонов славившегося проказами, тем не менее, всегда несущими лишь добро. Актеры правда начинали играть будущие выступления лучше, чувствуя прилив сил, давая зрителям все лучшее зрелище, встретивши на сцене улыбающийся оживший труп. Никто этого уже не боялся. Театры даже создали специальное время паузы после выступления трупп, когда актеры выходили кланяться зрителям на подмостках, ожидая также появления своего благословенного ценителя искусства. Его было несложно узнать — когда он поднимался, его глаза загорались белым огнем. Некоторые октолимы даже шутили так, сами создавая в глазах белый свет, и поднимаясь после выступлений будто тот же «мертвец». Это было на руку продюсерам актеров, ведь поднимало им настрой трудиться лучше. Но длились такие шутки недолго — по людям слишком быстро шла молва, что все такие обманщики загадочным образом скоро умирали будто от яда. Яда Завядшей Розы Бога Смерти, не терпевшего подделок.

За историями, что Бог Смерти лил уже живым потоком на свое небольшое войско, время летело куда быстрее, чем того боялись сами воины. Они думали, что им станет скучно по пути, и потому так торопились скорее приняться за дело, все же теперь слово за слово даже не заметив, как солнце начало стремительно уходить за горизонт, лишая их своего тепла. Темнело в этот день рано, как Чеистуму и Гоклону говорил прошлым днем Рыцарь Корим. Людей на дороге становилось совсем мало, а после новой развилки и вовсе не стало. Все они шли вперед, к границе Волшеквии, а наши герои повернули направо, в сторону Кирпичников и Эмонсена. До деревни осталось еще не больше получаса пути, а воины уже немало проголодались, желая поскорее остановиться на привал, поесть, выпить, и уже сразу приступить к штурму города.

— Господин Чеистум? — поднял голову на постоянно темнеющее небо Тиадрам.

Чеистум лишь повернул голову в его сторону, в раздумьях теперь совершенно серьезный, явно сосредоточенный на какой-то определенной мысли.

— Сколько сейчас времени? — на всякий случай решила уточнить Кайла, так спросив то же, что хотел спросить ее друг.

— Заметили? — смотрел вперед Гоклон, также серьезно задумавшись.

— Кажется, время пролетело быстрее, чем мы думали. — смотрел в сторону друга Чеистум. — Я бы сказал — вдвое.

— Не похоже, что мы шли быстрее, чем планировали. — не понимала Кайла. — Сейчас должен быть ранний вечер.

— Время Ардов, установленное в Лесу Ренбира Археем ардов Джефф, в родстве с тем, что вечно царит в Лесу Кортя. Этот Лес недалеко, но…его влияние никогда не выходило за его пределы. А мы будто провалились во времени на несколько часов.

— Я не замечала ничего странного. Солнце только двигалось слишком быстро.

— Уиллекроми снова что-то поменял? — подумал Гоклон.

— Или Доран тоже подготовился к штурму Эмонсена. — злее в мыслях кивнул Чеистум.

По пути к Кирпичникам не происходило уже ничего примечательного. Солнце окончательно ушло за горизонт, и на поднебесную легла тьма. Строй уже почти молчал, и Чеистум приказал воинам держать уши востро и как можно внимательнее следить за изменениями окружения. У них не было факелов, поскольку они заранее рассчитывали попасть и в деревню, и в город, до наступления сумерек. Демоны-октолимы, владеющие окто с выделением света, специально начали покидать строй, сопровождая его уже чуть сбоку слева и справа, освещая путь своим светом. Дабы не терять в темноте изголовье строя, Кайла и Тиадрам также зажгли на вытянутой руке слева и справа от себя небольшие сгустки собственного Пламени, становясь для воинов позади своего рода маяками. Вид Красного Пламени успокаивал уже и без того серьезных и тихих воинов, но вид Пламени Зеленого их немного настораживал. Они слышали лишь о двух владельцах сего Пламени со времен Первой Войны — самого Лорда Винториса, или же имтерда Винториса, и восточного Генерала имтердов Самума. Кайла, разумеется, сама не знала, откуда получила свое Пламя, и в каком неприятном родстве по нему находилась. В бою с Самумом она Зеленого Пламени, заключенного в топоре монстра, не заметила — для победы ему даже не пришлось прибегать к его применению. Разумеется, и Демоны никогда не видели это Пламя раньше сами, и потому многие на задумывались о его свойствах. Строй уже чувствовал на себе аномальное влияние так скоро наступившей ночи, и что-то неспроста вызывало даже в их бравых сердцах легкую дрожь. Они уже не общались между собой, и со временем все доставали из ножен оружие, готовясь встречать врага в такой темноте в любой момент, тем более уже зная, с кем им предстоит сражаться. Ночь была лучшим покровителем и прикрытием их врага. И пришла она так рано точно не просто так.

Потонувшая в темноте и тиши деревня Кирпичники, лишь поскрипывая на почти мертвом штиле открытыми нараспашку воротами, была уже впереди. Луна медленно поднималась по небу справа, заливая своим, еще тусклым, серебряным светом осторожно проходящий в деревню строй, уже и сам светящийся в разных местах собственным светом, сопровождаемый помимо собственного шага звуками лишь стрекотания цикад и кузнечиков по окружающему лесу, да гуканьем одной бесстрашной совы. Они шли медленно, внимательно осматриваясь, прислушиваясь к каждому шороху окружающего их, будто кладбищенского, покоя. Деревня была совсем небольшой, и вовсе была похожа, скорее, на хутор с отдельным хлевом, кузницей, и парой домиков обслуживания глиняных печей, где и обжигались кирпичи Кирпичников. Справа от дороги с развилкой направо, к Эмонсену, и налево, к столице, стоял скромный постоялый двор, выглядящий вполне ухоженным в меру подобных селений, но явно давно опустевший, как и все остальное в сем селении.

— Нужно осмотреться. Не создавая лишнего шума. — на тихо фыркнувшем коне повернулся боком к строю Чеистум, сам продолжая внимательно осматриваться вокруг.

Воины лишь тихо кивнули своему командиру, каждый уже точно беря в руки оружие, тут и там разбиваясь на небольшие группы по три-четыре человека, с несущими свет октолимами, приступая к изучению местности. Кайла первой соскочила с коня на сухую и холодную грязь, так уведя туда за собой и уставшего от своего положения сидя Тиадрама. В его голове еще гуляли мысли о понижении потенции после таких конных путешествий, но, с ощущением окружающей жутковатой атмосферы ночи, даже эти мысли в его голове уходили на задний план. Все поселение выглядело так, будто покинули его люди в спешке, но уже довольно давно. Следы недавнего присутствия человека угадывались только в глубоких следах тяжелых сапог перед самым постоялым двором спереди. След шел от дороги, выходя с явных отпечатков конских копыт. Несколько воинов уже прошли в сторону постоялого двора, состоящего из единого трехэтажного затхлого здания. Двери внутрь были закрыты, хотя таковые во всех остальных зданиях Кирпичников оставались открытыми нараспашку, как были и настежь распахнуты окна. Тут и там были разбросаны инструменты, были под завязку набиты кирпичами повозки, а в самих печах слева на подносах ровно лежали почерневшие от излишнего обжига еще не похожие на кирпичи куски твердой глины.

Характер следов, уходящих по дороге в сторону Эмонсена, сходился с таковым следов, ведущих в здание постоялого двора. Демоны у дверей даже думали вскрыть дверь отмычкой в виде ноги, но их остановил сопровождавший строй немолодой чубатый авантюрист, прислушавшийся к стене с использованием металлической кружки из своего рюкзака, приложив к ней ухо, через стену уловив внутри какое-то активное движение с нарастающим шумом. С ним нарастал и будто чей-то шепот.