Помаре I одержал решительную победу. Однако главную роль сыграли его «английские друзья». Будущий первый король объединенного Таити даже не покидал своей резиденции. Всю работу за него проделали англичане.

Спустя несколько месяцев после «славной победы» Помаре I встречал новых английских моряков. На этот раз в Матаваи – самой известной теперь бухте Южных морей – бросила якорь «Пандора», на борту которой находился начальник английской карательной экспедиции решительный и безжалостный капитан Эдвардс.

Вскоре капитан собрал в корабельном карцере, названном «ящиком Пандоры» [10] всех моряков с «Баунти», которые в то время еще жили на Таити. И на мятежников и на тех, кто вынужден был остаться на борту «Баунти», надели кандалы. И так – в кандалах, запертые в «ящике Пандоры» – провели они на Таити целых два месяца. Посещать моряков «имели право» лишь их дети, родившиеся на острове, то есть грудные младенцы.

Но еще более ужасным, чем это пребывание в кандалах на Таити, было для узников возвращение на родину. Прекрасную бухту Матаваи корабль Эдвардса покинул в мае 1791 года. Вместе с ним отправился и «Резолюшн», построенный на Таити Моррисоном, на котором он с другими «верными» Блаю людьми намеревался отправиться в Англию. Пока что и «лояльные» матросы и мятежники одинаково страдали в душном карцере.

Но самое худшее ждало их впереди. Проходя Большой Барьерный риф, который огибает всю северо-восточную часть Австралии, «Пандора» наскочила на подводную скалу. Через проломленный борт в трюмы хлынула вода, и экипажу не оставалось ничего другого, как покинуть корабль. Когда пришлось прыгать в море, некоторым узникам стража даже не сняла кандалы. Во время кораблекрушения погибли четверо из четырнадцати моряков «Баунти» и вместе с ними тридцать один матрос «Пандоры».

А те, кто выжил, на четырех спасательных шлюпках повторили плавание капитана Блая по Торресову проливу, и спустя два года в голландской Индонезии снова появились моряки с «Баунти». На этот раз в качестве потерпевших кораблекрушение! И лишь через пять лет, после того как многострадальные моряки покинули с капитаном Блаем Англию, остаток экипажа «Баунти» вернулся на родную землю.

Еще три месяца узники ждали решения военного трибунала. Причем все, включая и тех, кто, по показаниям самого Блая, вынуждены были остаться на «Баунти» против своей воли. Блай не принял участия в самом разбирательстве. Однако он дал показания, в которых безосновательно обвинил в мятеже Джемса Моррисона и Питера Хейвуда, то есть тех, кто до конца оставался верным своему капитану. Вместе с четырьмя матросами их приговорили к смертной казни. Один из осужденных, Маспретт, благодаря великолепно составленной апелляции адвоката, и двое невинных, Моррисон и Хейвуд, были помилованы. Трое бунтовщиков, Беркетт, Миллуорд и Эллисон, через шесть недель после вынесения приговора, ради которого они преодолели более двадцати тысяч километров, были повешены в Портсмуте на рее военного корабля «Брансуик».

Таковым оказался финал волнующей драмы брига «Баунти» и его экипажа. Чтобы отправить на виселицу трех человек, «Пандоре» пришлось обогнуть полмира. Во время плавания погибло более тридцати участников карательной экспедиции, утонул сам корабль, и адмиралтейство вынуждено было оплатить оставшимся в живых матросам «Пандоры» дорогу с острова Тимор до Англии.

Казнью трех моряков с юридической точки зрения «дело «Баунти» было завершено. Однако наказание понесли лишь второстепенные участники мятежа, и уж, во всяком случае, не его зачинщики. Многие, кстати, до сих пор считают главным виновником бунта того, кто стал его жертвой, – капитана Блая. О нем много говорилось в ходе судебного разбирательства в Портсмуте, но Блай так и не принял в нем непосредственного участия.

Где же он был в это время? Снова в бухте Матаваи на Таити, где опять собирал саженцы хлебного дерева, которые в полной сохранности в 1793 году доставил английским плантаторам Вест-Индии.

Я недавно побывал на Сент-Винсенте, одном из Антильских островов, где увидел хлебное дерево, выращенное из первого саженца, доставленного сюда капитаном Блаем в конце своего знаменитого плавания. Это было одно, из немногих хлебных деревьев, которые я видел на Антилах. Почему немногих? Да потому что те, для кого желтоватые плоды должны были стать хлебом насущным, – черные рабы английских плантаторов, отказались их есть, оставаясь «верными» своим бананам.

Первое хлебное дерево, принявшееся здесь, растет на Сент-Винсенте. Второе я видел в Кингстауне, на Ямайке. И это все. Весь результат длительных плаваний, драмы парусника «Баунти» и его экипажа, бессмысленных смертей на Питкэрне, на скалах Большого Барьерного рифа и рее военного корабля в Портсмуте.

В полном одиночестве я прохаживался по маленькому ботаническому саду заброшенного острова. И в таком же одиночестве стоял над бухтой Матаваи, над этой великолепной радугой тропического моря, окаймленного черной рамкой пляжа. Море здесь спокойно. Бухта молчит. Воды ее хранят историю, которая наряду с легендарной судьбой художника, больше всего на свете любившего этот остров, является одним из самых удивительных преданий Южных морей.

Деревня Матаиеа – административный центр одного из районов Южного Таити – интересовала меня особенно сильно, хотя тут, кроме великолепной природы и деревенской церквушки Иоанна Крестителя, выстроенной, как и марае, из кораллового известняка, любоваться нечем. Именно здесь, в этой части деревни (местные жители ее называют Ототура), провел свои самые счастливые годы на Таити художник, очарованный островом и его жителями. Его судьба привлекала меня. И не только меня. История гениального художника, плененного Таити, его любовь, жизнь и смерть в далекой Полинезии – это вторая после «дела «Баунти» знаменитая таитянская легенда, ставшая составной частью мифа о «последнем рае».

Я еще вернусь в Матаиеа, к художнику, прославившему имя таитянской деревни. А пока что мне хочется из «гогеновской» Ототуры пройти еще несколько километров к востоку. За деревней течет речка Ваихириа. Это название – и отнюдь не безосновательно – означает «Таинственная вода». Ваихириа вытекает из странного озера – «Мертвого моря» Таити, которое находится у подножия Тетуфары – горы, расположенной в глубине острова.

От устья реки Ваихириа остается лишь несколько километров до Таравайского перешейка, а прямо перед ним находится цель моего пути – деревня Папеари. Здесь, на окраине малоизвестного таитянского поселения, американский естествоиспытатель Гаррисон Уиллард Смит, профессор Гарвардского университета, основал своеобразный ботанический сад – Моту Овини, что в дословном переводе означает «Дикий остров».

Смит, так же как и сотни других путешественников, не смог устоять перед очарованием Таити. Специалист по тропической флоре, посетивший десятки стран, работавший на Борнео и Суматре, собиравший растения на Цейлоне и в Южном Чили, он, всего на несколько дней остановившись на Таити, как и многие до него, навсегда полюбил этот остров.

На профессорскую зарплату Смит стал скупать один участок земли за другим, пока не создал неподалеку от Таравайского перешейка удивительный «сад чудес», где на благо острова стал выращивать растения и деревья, которые, по его мнению, могли бы оказаться полезными для таитян.

Гаррисон предпринимал все новые и новые экспедиции и после каждой из них привозил в Моту Овини семена, плоды и саженцы. Например, все грейпфруты, которые я видел на таитянских цитрусовых плантациях, вели свое происхождение от саженцев, завезенных Смитом в 20-е годы с Саравака.

Наряду с плодовыми растениями гарвардский профессор выписывал для Таити со всего мира самые красивые цветы и рассаживал их по острову.

Сегодня в Моту Овини – удивительной лаборатории Гаррисона, раскинувшейся под открытым небом, – произрастает около трехсот видов растений. Но, к сожалению, в волшебном саду уже нет садовника, которого полинезийцы называли «лесной дед». В начале второй мировой войны ему пришлось покинуть свою «зеленую империю». Таитяне думали даже, что он умер, и воздвигли у него в саду надгробие. Но так как им трудно было написать его длинное имя, то они просто выгравировали на камне три буквы – США.