Когда он обернулся, взгляду его представилась жуткая картина: мужчина откинулся на спинку стула, изнемогая в предсмертных муках. С первого взгляда было ясно, что несчастный выпил яд. В глазах застыла боль, но, очевидно, гордость не позволяла ему выдать ее даже стоном. Рука, стиснутая в кулак, повисла, почти касаясь земли, рядом лежал выпавший из руки фиал. Чуть поодаль, левее, сгрудилась толпа: здесь были друзья, почитатели и просто зеваки — одни роняли слезы, другие яростно сжимали кулаки, но все без исключения были потрясены жестоким зрелищем.

Взгляд Джонатана Аргайла снова обратился к лицу несчастного. Он умирал со спокойным достоинством, с сознанием того, что слава его, преумноженная людской молвой, не умрет вместе с ним.

— Нравится? — раздался голос у него за спиной.

— О да. Очень.

Аргайл прищурился, оценивая картину с профессиональной точки зрения. Художник изобразил казнь Сократа в присутствии учеников. Старого хрыча приговорили к смерти за растление молодежи и умертвили, дав ему выпить настой цикуты.

Неплохая вещица и, должно быть, стоит немало. Французская школа, 80-е годы восемнадцатого века. В Париже такая должна стоить дороже, чем в любой другой стране, — французы умеют ценить своих живописцев.

Мысль о деньгах, как всегда, несколько охладила восторг молодого англичанина. Он еще раз взглянул на картину и постарался убедить себя, что не так уж она хороша. Автор явно не принадлежит к числу известных художников, а полотно следует отреставрировать. По большому счету оно того не стоит. Аргайл вспомнил, что в настоящий момент у него все равно нет свободных денег для покупки картины, и окончательно успокоился. «Нет, эта вещь не для меня», — с облегчением подумал он.

Однако этикет требовал поддержать беседу.

— Сколько вы за нее просите? — спросил он у продавца.

— Картина продана, — ответил владелец галереи. — Во всяком случае, я так надеюсь. Я должен отправить ее клиенту в Рим, а он переведет мне деньги.

— Рука художника мне незнакома, — сказал Аргайл, испытав легкий укол зависти: надо же, у кого-то все-таки продаются картины! Сам он уже несколько месяцев не мог поймать удачу за хвост. Кое-что продавалось, но практически без барыша.

— На обратной стороне есть подпись: Жан Флоре. Кто он такой — понятия не имею, но, конечно, не выдающийся мастер. К счастью, моего клиента это не беспокоит, и да благословит его за это Всевышний.

Хозяин галереи, который однажды приобрел у Аргайла пару рисунков, с удовлетворением собственника смотрел на картину. Джонатан недолюбливал его за слишком откровенную алчность. Делорме был из тех людей, после встречи с которыми хочется проверить карманы — просто чтобы убедиться, что кредитка и чековая книжка по-прежнему лежат на своих местах. До сих пор галерейщик не давал повода упрекнуть его в нечестности, но англичанин был твердо намерен не предоставлять ему такой возможности и впредь. Он уже получил представление о бизнесе в сфере искусства. Здесь тебя могут хлопать по плечу и дружески улыбаться, а за спиной строить козни.

Галерея Жака Делорме, расположенная на улице Бонапарта, всего в нескольких сотнях ярдов от Сены, снаружи имела довольно затрапезный вид — автомобили, заполонившие улицу, обдавали ее брызгами и сигналили под самыми окнами — это было одно из характерных для Парижа мест, где тротуар для пешеходов существовал лишь номинально. Вдоль этой шумной загазованной улицы расположились небольшие книжные лавки и художественные салоны, содержатели которых торговали недорогими картинами, однако разбирались в живописи куда лучше владельцев роскошных галерей на Фобур Сен-Оноре [1], сбывающих легковерным иностранцам под видом эксклюзива всякую дрянь. Аргайл предпочитал не фешенебельную Фобур Сен-Оноре, а демократичную улицу Бонапарта: пусть здесь не так шикарно, зато в тысячу раз уютнее.

Погода в Париже не баловала: свинцовое небо осыпалось противным мелким дождем, не прекращавшимся вот уже два дня. Вода с шумом стекала по водосточным трубам и бурлила в канавах вдоль дорог. Джонатану захотелось домой, в Рим, где и сейчас, на исходе сентября, щедрое итальянское солнце согревало людей своим теплом.

— Откровенно говоря, этот покупатель пришелся мне как нельзя кстати, — признался Делорме, пребывая в блаженном неведении относительно нелестного мнения Аргайла о североевропейском климате. — Банк уже начал заваливать меня напоминаниями о долге и даже пригрозил изменить условия договора. Ну, вы знаете, как это бывает. Если я получу за картину деньги, они на какое-то время отвяжутся от меня.

Аргайл кивнул, изображая сочувствие. У него не было собственной галереи, и проблемы Делорме его не волновали; заработать на приличное существование ему было ничуть не легче, учитывая низкий процент прибыльности избранного им ремесла. Ситуация на рынке удручала. Еще меньше радовали разговоры с коллегами, которые только и делали, что жаловались на трудную жизнь.

— И кто же этот богач, купивший картину? — сквозь зубы процедил Аргайл — он всегда был очень плохого мнения о людях с большими деньгами. — Ваш клиент, случайно, не интересуется предметами культа эпохи барокко?

— А что, у вас есть?

— Имеется парочка вещиц.

— Боюсь, я вас разочарую: насколько мне известно, его не интересует барокко. Его вообще ничто не интересует: он жаждал заполучить именно эту картину и больше ни на что не смотрел. Я вот только все думаю: как бы побыстрее доставить ее в Рим? Уж очень одолели кредиторы.

— Ну что ж, желаю вам удачи, — не совсем искренне сказал Аргайл. — А кстати, долго она у вас была?

— Да нет — стал бы я тратить на нее деньги, не будучи уверен, что у меня ее купят! Ну, какое-то время повисела, конечно… Вы же знаете, как это бывает…

Уж как не знать. У Аргайла картины висели не «какое-то время». Принцип успешной торговли картинами мало чем отличается от любого другого бизнеса: небольшой склад — большой оборот. К несчастью, Аргайл не мог работать по такой схеме из-за отсутствия стартового капитала. Если ему попадалась недорогая, но стоящая вещь, он был вынужден покупать ее, даже когда на горизонте не маячило ни одного клиента. В результате у него накопилось множество работ, которые висели месяцами. Если бы не должность европейского представителя музея Морсби, он давно уже оказался бы на мели. А небольшое жалованье позволяло кое-как перебиваться.

— Да, кстати о рисунках, — напомнил Делорме.

— Верно, давайте обсудим, — спохватился Аргайл.

Несколько месяцев назад музей Морсби решил открыть у себя зал гравюр и рисунков и поручил Аргайлу его наполнение. Когда Аргайл отправил им весточку, что на парижском рынке появились рисунки Буше [2], ему дали указание ехать во Францию и купить их за любую цену. Если попадется еще что-нибудь интересное…

Попалось. Аргайл завернул к Делорме, с которым виделся последний раз около года назад, и тот показал ему набросок Понтормо [3]. Короткий звонок в Калифорнию, и он получил «добро» на приобретение.

Соблюдая традицию, Аргайл начал торг. На этот раз преимущество было на его стороне, поскольку на галерейщика наседал банк, требуя немедленного возвращения долга. Аргайл безжалостно сбивал цену, Делорме изо всех сил сопротивлялся и, только услышав, что музей Морсби платит без проволочек, согласился уступить. Торг закончился к взаимному удовольствию: сошлись на цене более высокой, чем если бы рисунок продавал сам владелец, но все же достаточно приемлемой. Аргайл дал слово, что музей переведет деньги сразу после доставки, Делорме угостил его дежурной чашкой кофе, и они скрепили сделку рукопожатием и взаимными пожеланиями процветания. Осталось только подписать официальный контракт.