Я не предлагаю читателю подробного отчета о ходе боевых сражений, начавшихся в начале 1878 года и завершившихся только после окончания войны с зулусами, когда огромная действующая армия, куда входили также добровольцы и союзники из племени свази, возглавляемая сэром Гернетом Уолсли, нанесла жестокое поражение Секукуни, взяв его цитадель. Потери с нашей стороны были невелики, если иметь в виду белокожих воинов, свази же потеряли четыреста человек убитыми и пятьсот ранеными.
Задолго до того, как произошло последнее сражение, мощный удар нанесло небольшое войско, которое в лучшие времена состояло из двухсот добровольцев и сотни зулусов, под командованием смелого и мужественного майора Кларка. Со своим небольшим отрядом ему удалось сдержать натиск Секукуни и даже захватить ряд важных плацдармов. Во время сражений воины проявляли чудеса героизма, и особенно отличался майор Кларк, чье мужество, хладнокровие, ясность ума и собранность в момент опасности считаются непревзойденными в Южной Африке; и если бы внимание общественности в большей степени было сосредоточено на войне с Секукуни, он, несомненно, был бы удостоен высшей награды – креста Виктории.
Как-то раз, прибыв в один из отдаленных фортов, он узнал о том, что по вражескому отряду туземцев, появившемуся там накануне и поднявшему белый флаг, был нечаянно открыт огонь, после чего этот отряд ушел из форта. А так как в войне с туземцами он всегда считал превыше всего честь английского джентльмена, а ко всякого рода уловкам, хитростям и предательству даже по отношению к врагу относился с презрением, то, не теряя времени, тотчас же, возмущенный происшедшим, отправился в горы в сопровождении своего единственного туземца-слуги, совершенно безоружный, в местечко, откуда на днях прибыла в форт группа волонтеров, и там перед вождем племени принес свои извинения по поводу случившегося. Когда я представляю, с каким наслаждением воины Секукуни растерзали бы Кларка, если бы взяли его в плен (уж так он им сильно насолил), и насколько ужасной была бы, по всей вероятности, смерть этого достойнейшего человека, попадись он живым в руки этих мастеров изощренных пыток, то скажу откровенно – это был поступок мужественного человека, достойного высших похвал. Когда он поднимался в горы, то, наверное, понимал, что скорее всего его ждет смерть от рук этих несправедливо рассерженных дикарей. Когда Секукуни узнал о поступке Кларка, он так обрадовался, что вскоре выпустил на свободу пленного добровольца, которого, по всей вероятности, ждала мучительная смерть. Я должен добавить, что сам майор Кларк никогда не докладывал и даже не упоминал об этом инциденте, однако описание этого случая можно найти в послании сэра О. Лэньона государственному секретарю от 2 февраля 1880 г.
По стечению обстоятельств одновременно с политическими волнениями, имевшими место среди буров, поставивших перед собой цель добиться независимости, появилась отдельная группа лиц, недовольных политикой сэра Шепстона, добивающаяся его смещения с тем, чтобы на его место поставить некоего полковника Уиттерли. Обстоятельства этого возмутительного заговора настолько интересны, а сам заговор в такой степени отражает положение дел, с которыми сэру Шепстону приходилось сталкиваться, что я остановлюсь на них несколько подробнее.
После известных событий появилось много разочаровавшихся людей, которые ждали большего от аннексии, но чьи ожидания так и не оправдались. К числу таких людей относился и полковник Уиттерли, приехавший в Трансвааль управляющим одной из золотодобывающих компаний. Но вскоре ему это дело наскучило, и он решил принять активное участие в событиях, связанных с аннексией. Получив новое назначение, он в скором времени разочаровался и в нем и перешел в стан противников администратора. Могу сразу же заявить, что полковник Уиттерли, как мне кажется, на протяжении всего времени являлся пешкой в руках других заговорщиков.
Следующая примечательная фигура, причастная к этому делу, представляла собой симпатичного удальца, который называл себя капитаном Ганном де Ганном и которого в своей среде несколько непочтительно именовали тем самым Ганном того самого Ганна. Этого джентльмена, бывшая профессия которого сама по себе была весьма примечательна, когда проводилась аннексия, обнаружили в тюрьме, где он отбывал срок по обвинению в ряде совершенных им преступлений. Вскоре его отпускают на свободу, поскольку полковник Уиттерли проявил к нему особый интерес. Очутившись на воле, он обратился с просьбой к администратору издать правительственный указ о его реабилитации. В этом сэр Шепстон ему отказал, а потому, как он сам выразился в послании к верховному комиссару по этому поводу, капитан Ганн де Ганн тотчас стал «тем, кого в этой стране называют патриотом».
Третий человек из числа заговорщиков был по профессии юристом, он попал в какую-то неприятную историю в Даймонд Филдс и чувствовал себя оскорбленным в связи с тем, что высший суд вынес решение, запрещающее ему заниматься адвокатской практикой.
Четвертым был м-р Селье, редактор патриотического издания «Фолкстем», который, лишившись издательского контракта с правительством, решил, что в языке теперь не существует достаточно сильных слов и выражений, с которыми можно было бы обрушиться на членов правительства и особенно на его главу.
И конечно же, правомерен вопрос, какой заговор может обойтись без женщины? Да, действительно, женщина была – и кто бы вы думали? – г-жа Уиттерли, теперь, надо полагать, г-жа Ганн де Ганн.
Итак, эти джентльмены начали с того, что составили длинную петицию на имя сэра Бартла Фрера, верховного комиссара, в конце которой была просьба «перевести администратора в какую-нибудь другую сферу политической деятельности». Эту петицию «комитет», как они называли себя, разослал в разные уголки страны для сбора подписей, однако из этой затеи ничего не вышло; все дело заключалось в том, что буры протестовали против аннексии, а не против человека, который проводил ее в жизнь.
На этом этапе своей деятельности полковник Уиттерли попытался действовать через сэра Бартла Фрера, для чего и отправился в Капскую колонию. В письмах, которые он присылал оттуда г-же Уиттерли и которые впоследствии были предъявлены суду во время знаменитого бракоразводного процесса, содержалось много интересных деталей относительно его усилий в этом направлении. Мне кажется, он не подозревал, что затевали его союзники в Претории, но, являясь по характеру человеком очень слабым и тщеславным, был очень легко втянут в эту авантюру. Со всеми своими недостатками он все же остался джентльменом. После его отъезда «комитет» составил вторую петицию, в которой указывалось на «целесообразность немедленного отстранения от должности нынешнего администратора с тем, чтобы на его место временно назначить и рекомендовать для высочайшего рассмотрения ее королевским величеством кандидатуры английского джентльмена с высокими моральными качествами и честью, которому страна доверила свою судьбу». Английским джентльменом с высокими моральными качествами и честью являлся, конечно же, не кто иной, как полковник Уиттерли, чьего назначения «мы добиваемся искренне и настойчиво», поскольку он завоевал «любовь, доверие и уважение у буров, англичан и других европейцев, проживающих в этой стране». Но если сочинять петиции не составляет большого труда, то гораздо сложнее иногда заставить людей подписать их, как, впрочем, и случилось с документами, о которых идет речь. Когда члены «комитета» и сотрудники редакции газеты «Фолкстем» поставили свои драгоценные подписи под петициями, оказалось практически невозможным заставить кого-либо еще последовать их примеру. Но ведь петиция с десятком собранных подписей вряд ли произведет должное впечатление на имперское правительство, а собрать больше не удается.
Но, как говорится, голь на выдумки хитра, хитер на выдумки и «комитет» или отдельные его члены, а может быть, один из них. Если нельзя собрать настоящие подписи, то их в любом случае можно сфабриковать. Блестящая идея! И настолько она пришлась по вкусу, что очень скоро «комитетом» или отдельными его членами, а может быть, и одним из них было предъявлено не менее 3883 подписей, из которых 16 оказались настоящими, 5 вызывали сомнение, а все остальные были фиктивными. А джентльмен, кто бы он ни был, являющийся исполнителем в этом деле, – кстати, хочу заметить, что когда был арестован Ганн де Ганн, на кровати под его матрацем были обнаружены экземпляры петиций, идущих на подпись, – рассчитал дальнейшие ходы без ведома своего хозяина. Он либо не знал, либо забыл порядок, согласно которому высший чиновник, получающий подобные документы, тотчас же отправляет их чиновнику, на которого поступила жалоба. Так было и в этом случае, в результате чего и обнаружился подлог. Изобретательность автора или авторов этих петиций была просто поразительной, так как оказалось, что ни одна из подписей не была поддельной; все они были вымышленными и писались не одной рукой, а несколькими. Идея заключалась в том, чтобы записывать имена реальных людей, проживающих в стране, с внесением незначительных поправок в их имена. Таким образом, «Де Виллеры», к примеру, превращались в «Де Уиллеров», а «Ван Зил» – в «Ван Зула». Помнится, и мое имя оказалось в одной из петиций в слегка измененном виде. Некоторые имена придумывались, очевидно, ради шутки, как, например, «Жан Фернойкер», что означает «Джон обманщик».
