В этот момент секретарь подошел к Сизову и протянул ему небольшой листок. Прочитав его, тот жестом остановил докладчика и глянул на Доронина:

— Михаил, полчаса назад похитили твоего сына.

От лица министра отхлынула кровь, оно стало почти одного цвета с сивыми волосами. Сына своего Доронин любил безмерно. Единственный ребенок, давшийся им с женой очень трудно, похожий больше на мать, чем на отца, обожаемый, заласканный и любимый.

— Как они... смогли? — с трудом выдавил он.

— Похитили около школы, телохранитель убит. Весь центр перекрыт, Москву так же закрываем.

— Они что, требуют выкуп или захотят обменять на кого-нибудь? — спросил Соломин.

— Еще не известно, но мне кажется, что это вряд ли, — качнул головой Сизов. Как всегда в минуты волнения он поднялся и начал ходить за спинами своих коллег. — Мне кажется, что они просто захотели показать свою силу.

Он остановился около Доронина, положил руки ему на погоны:

— Миша, надо найти его, любой ценой. Это вызов. Мы разрешаем тебе все, но найди его, вырви с корнем желание действовать такими методами!

Сизов обернулся к Сазонтьеву:

— Главковерх, надо Доронину еще подкинуть людей.

— Ладно, сделаем. Я этих ублюдков своими руками передушу, — проворчал низким басом Сазонтьев.

Два последующих дня в столице для многих ее жителей показались сущим адом. На улицах громоздились гигантские пробки, тщательно проверялись все выезжающие из города машины. Грузы выгружались даже из дальнобойных фур, не останавливали пломбы на опечатанных контейнерах. Попутно была раскрыта масса преступлений, обнаружено громадное количество наркотиков, сотни единиц оружия, на сотни тысяч рублей поддельной водки и на миллионы — контрабандного курева. Падающие с ног от усталости участковые в сопровождении армейских патрулей прочесывали все более или менее подозрительные квартиры, ранее хоть чуть-чуть причастные к уголовной среде. Были задержаны сотни бандитов, прежде сумевших уйти от ареста. Но все было бесполезно — сын Доронина как в воду канул.

На третьи сутки, с утра, в ворота воинской части в Подмосковье начали въезжать многочисленные «воронки» в сопровождении грузовиков с солдатами. Часть эту расформировали, но до конца растащить все имущество не успели, и Доронин использовал ее как небольшой концлагерь для задержанных за последние дни. Полковник Заев, начальник этой странной тюрьмы, невысокий, с седыми висками, затянутый в портупею, медленно переходил с этажа на этаж, вслушиваясь в крики, доносящиеся со всех сторон. Такого не было со времен незабвенного Лаврентия Берия. Допросы шли непрерывно, сразу десятки людей подвергались жутким пыткам.

Занимались этим в основном офицеры, до переворота служившие в пехоте или в артиллерии, но призванные волей приказа под знамена министерства внутренних дел. Они не были садистами, но четыре месяца необъявленной войны с всесильной мафией довели их до последней стадии озлобления. Доронин был весьма популярен в этой новой армейско-милицейской среде, и похищение его сына было болезненно воспринято офицерами. Все понимали, что это вызов, и вызов не только генералу, но и лично им, так что средств в борьбе они уже не выбирали.

С напряжением в сети творилось что-то неладное, на секунды вспыхивал яркий свет, затем лампочки тухли и горели вполнакала. Двое суток армейские электрики пытались устранить эту неисправность, но все их усилия ни к чему не приводили. Эта странная пульсация освещения еще больше добавляла истеричности в без того напряженную обстановку. Зато отопление работало чересчур хорошо, и во всем громадном здании было жарко и душно. Остановившись на пороге небольшой, слабо освещенной комнаты, служившей прежде сушилкой, Заев увидел двоих офицеров. В отличие от своего начальника они были в расстегнутых рубахах. Еще больше был обнажен человек, висящий на наручниках на крюке в потолке. Из одежды на нем значились только обильные наколки да густая поросль на груди.

— Крутани еще! — не замечая полковника, сказал распаренный капитан. Его напарник, лейтенант, кивнул головой и крутанул ручку небольшого генератора. Висевший узник закричал отчаянно, дико, чувствовалось, что боль была ужасной. Заев рассмотрел, что провода от генератора прикреплены к половым органам мужика.

— Ну, так кто отдал этот приказ?! — заорал капитан, нервно затягиваясь сигаретой.

— ...Не знаю... — с трудом прохрипел заключенный, сильно дернулся, словно желая подтянуться на своих стальных браслетах, а потом неожиданно обмяк.

— Чего это он? — встревожился капитан.

— Похоже готов, сердце не выдержало, — отозвался лейтенант, проверив пульс у своего подопечного.

Капитан со всей душой выругался. Подойдя вплотную, он загасил сигарету о лицо арестованного, но тот даже не дернулся, хотя отчетливо запахло горелым мясом.

— В самом деле крякнул, а жаль...

— Он что-то сказал? — спросил Заев.

Оба офицера вздрогнули. Только теперь они заметили присутствие своего непосредственного начальника.

— Немного. Сказал, что это сделала солнцевская братва и что приказ пришел из Бутырки. Божился, что ничего конкретного не знает.

Заев кивнул головой.

— Хорошо, отдохните, скоро понадобитесь все.

— Как генерал? — спросил лейтенант.

— Все так же. Третьи сутки не спит, смотреть страшно.

— Да, не пожелаю испытать такое никому, — качнул головой капитан.

— Вот поэтому надо сразу отучить их от подобных методов.

Полковник спустился вниз, в подвал. В большой комнате за столом сидел Доронин, в одной офицерской рубашке с отстегнутым и висящим на зажиме галстуке. Перед ним два солдата держали на коленях обнаженного человека с окровавленной головой. Сам Доронин молчал, а допрос вел полковник Волошин, кадровый милицейский служака, прошедший в этом ведомстве все ступени, от участкового, до начальника главка.

— Ну, Хомич, не пудри нам мозги. Сказал "а", скажи и "б". С чего ты взял, что это непременно люберецкая братва отличилась?

— Гадом буду, начальник... не знаю точно, — уголовник говорил с трудом, делая большие паузы. — Фокич говорил... что они сработали, а ему кто нашептал, сейчас даже боженька не узнает... Одел Фокич березовый бушлат.