В эту летнюю ночь милицейские патрульные машины старались не показываться на улицах города Эн-ска. Высшее военное общевойсковое училище выпускало очередную партию новоиспеченных офицеров. Молодые лейтенанты куролесили по городу с бутылками водки и шампанского, во всю глотку орали армейские песни, и связываться с ними никому из милиционеров не хотелось.

Уже под утро, когда веселье пошло на убыль, на центральной улице города появилась очередная компания. Три новоиспеченных лейтенанта шли обнявшись и в сотый раз орали охрипшими голосами ротную строевую:

— Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас. За стоны наших матерей, за нашу Родину, вперед, скорей!..

Силы всех троих иссякли около большого фонтана на центральной площади. Лейтенанты плюхнулись на бордюр и уставились на статую Ленина, по обычаю изображенного с протянутой рукой, но в армейской фуражке, традиционно напяливаемой в этот день каждым очередным выпуском лейтенантов. Самый крупный из троицы, высокий голубоглазый блондин полез во внутренний карман и достал полную бутылку водки.

— Лейтенант Сазонтьев, откуда вы их берете, рожаете что ли? — обратился к здоровяку его коллега, круглолицый черноглазый парень с тщательно уложенным набок пробором.

Лицо его было самым заурядным, таких парней по России на каждый десяток семеро, пройдет мимо и через пять минут не вспомнишь. Сазонтьев, вот тот сразу привлекал к себе внимание своими сто девяносто восемью сантиметрами роста. Для Владимира Сизова же его ста семидесяти явно не хватало, и парадные туфли увеличивали рост новоиспеченного лейтенанта еще на пять сантиметров. Это уже много говорило о его честолюбии, так же как и неизменный, выверенный до волоска пробор.

Ковыряя толстыми пальцами жестяную пробку, Сазонтьев довольно усмехнулся.

— Пока вы тех двух подруг пытались клеить, я сгонял к тете Маше и приобрел все что надо.

— Ты бы еще закуски у ней прикупил, — заметил третий из офицеров, невысокий, чуть полноватый блондин с добродушным лицом знатока и любителя доброй пищи. Короткий, чуть вздернутый нос, широко расставленные глаза, сама голова Виктора Соломина, круглая, крупной формы — все выражало в нем доброту и спокойствие.

— А тебе лишь бы лопать, Солома. Давай стакан.

Трое молодых лейтенантов дружили с самого первого дня пребывания в училище. За глаза их называли «ЭС-ЭС» — Соломин, Сизов, Сазонтьев. Все трое были абсолютно разными по характеру, темпераменту, взглядам на жизнь, но что-то связывало их незримой нитью. Они словно бы дополняли друг друга. Соломин лучше всех учился, Сизов был генератором идей, а Сазонтьев часто эти идеи воплощал в жизнь со всей своей мощью и непредсказуемостью.

С первых дней обучения за Сашкой закрепилась кличка Сибиряк, хотя родился он в Таджикистане, а поступать приехал из Киева. Клички его друзей разнообразием не отличались, Сизова иногда звали Сизый, Соломина — Солома.

Тем временем Соломин извлек из обширных карманов стакан, большой кусок хлеба и соленый огурец.

— О, тут закуски еще на ящик водки, а он жлобится! — обрадовался Сазонтьев. Банковал он своеобразно. Себе и Сизову налил полстакана, а Соломину в два раза меньше.

— За что пьем, Сибиряк? — спросил Сизов.

— Как за что, за первые звездочки.

— Уже раз пять за них пили! — возразил Владимир.

— Ну и что? Чем больше мы их обмоем, тем быстрее они начнут расти.

— Я за твоей глоткой не угонюсь, — пробормотал Соломин, с явным отвращением разглядывая содержимое стакана. — Сами потом меня таскать будете.

— Ничего, мы тебя под памятник положим, сам проспишься, — пошутил Сизов.

— Или менты подберут, — поддержал Сашка.

— От вас ничего доброго не добьешься.

— Так все-таки за что пьем? — напомнил Сазонтьев.

— Давайте выпьем за то, чтобы выйти в отставку с маршальскими звездами на погонах, — предложил Соломин.

Два его друга сразу скривились. В отличие от «цивильного» Соломина оба они были военными в третьем поколении. У Сазонтьева и отец, и дед дослужились до полковников, у Сизова же предок вышел в отставку генерал-лейтенантом. Все они по традиции заканчивали это военное училище, что и предопределило встречу трех друзей.

— Не хочу думать про отставку. У меня отец как вышел на гражданку, так чуть не подох от тоски, — заметил Сизов.

— А я не хочу быть маршалом, — поддержал его Сазонтьев. — Только генералиссимусом, и никаких отставок. Умереть в бою — вот лучшая смерть для военного!

— Нет уж, — крякнул Соломин. — Я согласен и на отставку, и на холодную постель лет этак в сто.

— Ладно, — подвел итоги Сизов. — Генералиссимуса минуя маршала все равно не получить, так что давайте действительно за одну самую большую звезду на погонах.

Они выпили, и Сазонтьев начал из пробки-бескозырки сооружать «жирафика». Закатав в полую жестянку хлебный мякиш, он воткнул в него четыре спички, еще одну приделал сзади хвостом, вытянул вверх длинную шею.

— Ты что, Сашка, еще что ли хочешь послать за водкой? — поразился Соломин, наблюдая за рождением этого экзотического, но чисто русского зверя. Курсанты, неизменно употреблявшие самую дешевую водку «без резьбы», использовали «жирафика» для выбора того, кому следовало бежать за следующей бутылкой.

— Нет, Витька, не угадал, — поджигая хвост пояснил Сазонтьев. — На кого хвост покажет, тот и будет маршалом.

Все трое, невольно затаив дыхание, наблюдали за стремительно прогорающей спичкой. Сначала почерневший огрызок начал было загибаться в сторону Сизова, но потом, словно раздумав, медленно повернулся вверх. Когда пламя окончательно потухло, все трое засмеялись, а Соломин поддел создателя «жирафика»:

— Так что не видать тебе, Санька, маршальских погон.

— Ну, мы это еще посмотрим! — хмыкнул Сазонтьев и одним толчком опрокинул друзей в фонтан. Забравшись на парапет, он несколько секунд наблюдал за барахтающимися в мутной воде товарищами, а потом с могучим ревом прыгнул вслед за ними.