Эрин уверяла себя, что ей нет дела до его увечья и никогда не было. Но раз ее смущает даже общество матери, когда приходят некоторые друзья, то можно представить, что она испытывала бы в присутствии отца. Она ненавидела себя за эту мысль. «Я повзрослела, – убеждала она себя. – Теперь я справлюсь». Но справится ли? «Ох, Эрин, какая же ты дрянь!»

Мать говорила, что Пол оставил семью из-за психических отклонений, вызванных ранением в голову. Эрин верила ей, потому что так было легче. Теперь отец, очевидно, поправился, раз его привлекли к работе над таким важным заданием. «Но это значит, что и тогда мозги у него не могли совсем уж съехать набекрень», – рассудила она.

В ночь перед уходом отца родители подрались. Эрин помнила, как приходили полицейские и как мать умоляла отца успокоиться. Эрин казалось, что у матери на подбородке был синяк, но, может быть, тут она нафантазировала. Лица полицейских очень ее напугали. Они смотрели так, словно хотели сделать отцу что-то плохое.

Эрин надеялась, что еще увидится с отцом. «Когда-нибудь он все поймет, – говорила она себе, – и вернется, и снова будет любить нас». И может быть, даже верила в это.

Рейни принимал на ночь снотворное. Если он не пил таблетки, ему снились дети и Дорис, и он просыпался с криком, в холодном поту. Чем проходить через ад, лучше беспамятство. Довольно и того, что он живет в этом аду каждый божий день.

А тут еще Пол Мастерсон. Для человека, навлекшего на других немыслимое горе, он спал просто превосходно. Рейни понимал, что Флетчер психопат, но если бы не Пол, Мартин зациклился бы на других врагах. Разве что увечья, которыми наградили Пола дружки Флетчера, – может, он искупил вину? Бездействующая левая рука, выбитый глаз, пожизненная хромота... Вряд ли.

Пол должен был убить Флетчера, считал Рейни, или хотя бы позволить другим агентам УБН свести счеты с предателем. Но Пол отказался по своим личным соображениям. Возможно, ему просто не хватило мужества, и он трусливо переложил ответственность на закон. Флетчера отправили в тюрьму. Как будто решетки способны удержать такого человека! Черт бы вас всех побрал! Когда мысли Рейни текли по этому руслу и душу захлестывала черная ненависть, он сходил с ума от ярости, думая, что его дети погибли, а Пол Мастерсон жив. Он не раздумывая поменялся бы с Полом местами. Даже учитывая страдания, которые вынес Пол, в представлении Рейни он оставался счастливейшим человеком на свете. Когда Рейни терзали такие мысли, ему приходилось делать над собой громадное усилие, чтобы не ставить Пола и Флетчера на одну доску.

Рейни долго думал над запиской Флетчера, которую получил вечером после похорон Дорис и Джорджа. Он поехал в мотель – не хотел оставаться в пустом доме. Два агента настояли на охране его комнаты. В тот вечер Рейни позволил доктору из управления сделать ему укол, но сон все равно не шел. Прежде чем он задремал, пришел священник епископальной церкви, читавший заупокойную службу, и уговорил агентов впустить его в комнату. Он собирался поговорить с Рейни Ли о Божьем промысле. Рейни понимал, что священник пришел из лучших побуждений, но его прорвало.

– Убирайся к дьяволу, пока я тебя не прикончил! – заорал он на перепуганного служителя церкви. – Нечего говорить мне о Боге, который позволил какому-то психу расправиться с моими детьми и женой! Прочь! – Тут он схватил священника в охапку и выбросил в коридор. Врезавшись в противоположную стену, преподобный приземлился на четвереньки. Агенты, дежурившие за дверью, онемели от ужаса и застыли неподвижно, словно манекены в витрине. Струхнувший святой отец закрыл голову руками.

– Больше никаких посетителей, – ровным тоном произнес Ли. Внутри у него все кипело, в груди бушевало пламя, но иногда на пике ярости Рейни удавалось сохранять внешнее спокойствие. Будь у него оружие, он мог бы выпустить в проповедника всю обойму.

Священник больше не вернулся, охранники тоже не решились войти. Рейни подобрал Библию, которую священник уронил на кровать, и швырнул в стену.

– Верни мне мою семью или оставь меня в покое! – завопил он, задрав голову к потолку. Потом, вспомнив, как много религия и этот бедный священник значили для Дорис, разрыдался и плакал, пока не уснул, – впервые с тех пор, как Дорис и Джорджа не стало.

Позже, во сне он услышал отдаленный зов Дорис и проснулся. Дорис стояла в комнате мотеля подле кровати и плакала светящимися слезами.

– Рейни, я не могу их найти, – сказала она. – Где наши дети?

Невозможно описать, какие противоречивые чувства охватили в тот момент Рейни, но страха среди них не было. Он протянул к Дорис руки, и она приникла к нему. Огромная бездна пустоты в его душе заполнилась, и он заплакал слезами радости. Он чувствовал мокрое лицо Дорис у своей груди, он гладил ее волосы, утешал ее.

– Все будет хорошо, малышка, – говорил он сквозь слезы. – Вот увидишь, мы найдем их.

– Там ничего нет, Рейни, – плакала она. – Ничего, кроме голосов в темноте. Мне так холодно и страшно, Рейни.

– Хочешь, я пойду с тобой? Мы будем искать их, пока не найдем.

– Рейни, голоса сказали, что мы не можем быть вместе, пока круг не завершится.

– Пока что? Я не понял.

– Книга подскажет тебе. Пожалуйста, Рейни, я хочу к своим малышам.

Тут она исчезла, и он почувствовал, что обнимает пустоту. Но она была с ним. Он вдыхал запах ее духов, чувствовал ее дыхание, ее тепло. Он не спал и знал, что она ему не привиделась. Случившееся было так же реально, как и все, с чем он до сих пор сталкивался.

Рейни включил свет и увидел на полу открытую Библию. Он соскользнул с кровати и подкрался к книге. Когда он коснулся страниц, они показались ему горячими, словно угли. Рейни отдернул руку, потом снова дотронулся до книги. Страницы медленно перевернулись и остановились. Взгляд Рейни упал на строки, обведенные священником в рамочку. Он прочитал их, и кровь застыла у него в жилах.

«...убийцу должно предать смерти. Мститель за кровь может умертвить убийцу; лишь только встретит его, сам может умертвить его»[9].

Так звучал Божий приговор. Не будет Рейни прощения, и души его родных не соединятся до тех пор, пока Флетчер жив.

Рейни опустился на колени и начал листать Библию. Один из стихов привлек его внимание и врезался в память. Стих имел отношение к Полу, который допустил, чтобы человек вроде Флетчера, сжигаемый ненавистью, остался жить. Огонь этой ненависти усилился тысячекратно с тех пор, как занялся.

Исход, 26, 6: «Если появится огонь и охватит терн, и выжжет копны или жатву, или поле, то должен заплатить, кто произвел сей пожар».

Пума замерла, устремив на Пола взгляд больших карих глаз. Потом прыгнула, легко перемахнув через его голову, и приземлилась на крутой тропинке в десяти футах позади. Пол обернулся. Пума сделала три грациозных прыжка и исчезла в стене тумана. Пол не почувствовал страха, но его неожиданно захлестнула печаль и ощущение утраты.

Пол проснулся потерянный, оглушенный этой непонятной тоской. Он лежал неподвижно в гостиничной постели и ждал, пока действительность не проникнет в сознание сквозь пелену отступающего сна. Часы показывали начало пятого, и, хотя Пол проспал всего три часа, он знал, что вновь уснуть не удастся. Он выбрался из постели, сел, не одеваясь, на ближайший стул и погрузился в раздумье. Груз последних дней, а главное, дней предстоящих давил на него невыносимо.

Через шторы с улицы пробивался свет фонарей и падал пятнами на обнаженную кожу.

«Что, если я потерплю неудачу? Ответ прост. Если я проиграю, они погибнут. Любое неверное допущение, любая ошибка в истолковании мотивов или действий этого маньяка, и они умрут. Это так же определенно, как то, что завтра взойдет солнце. Флетчер одержим желанием покарать меня, больше ничто его не волнует. Я ни на минуту не должен упускать это из виду. Флетчер сводит счеты только со мной. Все остальное, включая родных Джо, Торна и Рейни, лишь пролог».