Существует высокая степень вероятности, что в покойника — будь он Гитлером или двойником — вообще никто не стрелял. Читатель, надеюсь, помнит, как во время пребывания Линге в Бутырской тюрьме к нему в камеру подсадили стукача по фамилии Бемен.

Сохранилось «агентурное заявление» этого самого Бемена, где он передает слова, сказанные ему Гейнцем Линге по возвращении с очередного допроса: «Они спрашивали меня о пулевом ранении… Я ответил, что заметил кровавое пятно на виске — красное пятно, размером с несколько почтовых марок (в протоколе допроса и в книге „О Гитлере“ Линге сравнивает размеры раны с размером мелкой монеты. — Л. А.).Я не знал, действительно ли это рана от пули — это красное пятно могли и нарисовать(выделено нами. — Л. А.)»

В данной книге, изобилующей сенсационными фактами и заявлениями, последняя фраза является, пожалуй, самой сенсационной. КТО мог «нарисовать»? КОГДА?

Линге явно не блистал интеллектом и — в отличие от Аксмана и Кемпки — не страдал избытком фантазии. На сей счет есть свидетельства, да и зафиксированные в документах его показания говорят об этом. Придумать это он не мог!

Можно считать установленным, что некто весьма опытный и предусмотрительный использовал похожую на кровь жидкость, чтобы имитировать самоубийство эрзац-Гитлера. С этой целью он разукрасил пятнами «крови» обивку дивана, напил на ковер некоторое количество «заменителя крови», окропил им путь следования погребального шествия и сделал мазки на стене лестничной клетки и притолоке тамбура, ведущего в сад. А еще он нарисовал кисточкой кровавое пятнышко на виске покойника.

Цель очевидна: инсценировка. Никому в голову не должна прийти мысль, что покойник был «второй свежести», а также, что он умер от яда.

Если Читателю столь изощренное коварство кажется неправдоподобным, то пусть он предложит другую непротиворечивую версию, объясняющую появление «кровавых» пятен, капель, мазков.

Инсценировкой занимались профессионалы высокого класса, к тому же немцы. Трудолюбие, скрупулезная тщательность выполнения любой работы — суть качества немецкого национального характера. Вообще, бытующее представление о том, что СД, как правило, работало грубо — едва ли справедливо.

Тут Читатель вправе возмутиться: почему проигнорирована версия, согласно которой кто-то выстрелил в фюрера после того, как он принял мгновенно действующий яд?

Мы рассмотрим ее в следующей главе. Терпение, Читатель! Мы с вами выяснили — окончательно выяснили! — три важнейших обстоятельства:

• в кабинет входил только Линге, ибо только он один видел кровь, остальные о ней не упоминают. Могли войти еще Борман и Геббельс, но они не в счет. Таким образом, когда Линге утверждает, что он упаковал в одеяло своего шефа, а не кого-либо совсем постороннего, то ни подтвердить, ни опровергнуть эти слова некому;

• имела место, инсценировка, когда фюрер прощался со своими приближенными, он, оказывается, был мертв! Причем, возможно, уже довольно давно.

И еще возникает вопрос: почему розыскники Клименко—Горбушина не заметили пятен «красно-бурого и черно-бурого цвета» на «белой с голубыми и синими цветами» обивке дивана (как зафиксировано в акте комиссии МВД)? Уже не говоря о каплях и мазках крови в приемной и на лестнице. Их невозможно было не заметить.

Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, неплохо было бы разобраться в том, стреляли ли в Гитлера вообще. В главе 22 приведены доказательства обратного.

Да, разумеется, обнаружен фрагмент теменной кости с пулевым отверстием. Но кем доказано, что этот фрагмент относится к черепу Гитлера?

— То есть как?! — возмутится искушенный Читатель. — Там этой кости не хватало, а тут она нашлась. Ясно, что это и есть недостающая часть черепа!

Нет, не ясно. Во всяком случае, это не разумеется само собой. Вот если бы этот осколок приложить к сохранившейся части черепа… Но этого не произошло. Контрразведка 3-й армии стояла насмерть: не предоставим комиссии захороненные у нас в Финове останки, и баста! Л. А. Безыменский видит в этом продолжение склоки между МВД и МГБ. МВД стремилось опровергнуть выводы по «делу об исчезновении Гитлера», сделанные МГБ (бывшим СМЕРШем). Естественно, что контрразведчики не собирались оказывать содействие профессору Семеновскому в разоблачении своей некомпетентности, а возможно, и сознательной подтасовки фактов. При всем правдоподобии версии Л. А. Безыменского следует вспомнить аналогичную историю, которая произошла за год до того, в начале мая 1945 года. Тогда подполковник медицинской службы Ф.И. Шкаравский, председатель комиссии, образованной приказом штаба 1 -го Белорусского фронта, не мог добиться, чтобы в распоряжение судебномедицинской экспертизы были переданы обнаруженные СМЕРШем останки «предполагаемого Гитлера». Жалобы в штаб фронта действия не возымели — отдел СМЕРШа 3-й армии ревниво охранял свой трофей и не собирался подпускать к нему кого бы то ни было, даже медиков из Санупра родного 1-го Белорусского фронта.

Лишь предупреждение Ф.И. Шкаравского — в условиях жаркой погоды останки могут прийти в такое состояние, что идентификация станет невозможной — возымело действие.

В те времена в СССР действовал строгий принцип — не допускать! Кого бы то ни было, куда бы то ни было и зачем бы то ни было. Просто на всякий случай, в порядке профилактики. Так что противостояние двух могучих ведомств могло лишь способствовать возведению непреодолимой стены между московской комиссией МВД и объектом, который она стремилась исследовать, но воздвигалась она по другой причине.

Москва, куда судмедэксперты обратились за помощью, загадочно молчала, и комиссия уехала из Берлина, так ничего и не добившись. Но бесплодной ее поездку назвать нельзя ни в коем случае. Еще в Москве задолго до поездки в Берлин профессор Б. Семеновский перечислил основные ошибки, допущенные экспертизой в мае 1945 года, в том числе:

• «констатация смерти („предполагаемого Гитлера“. — Л. А.) от отравления только на основании наличия в полости рта осколков стеклянной ампулы и по аналогии с прочими трупами (Геббельса, его жены и детей, а также овчарки и ее щенка, в отношении которых проводилось химическое исследование внутренних органов на наличие следов яда, которое подтвердило факт отравления. — Л. А.);

• не проведено судебно-химическое исследование внутренних органов «предполагаемого Гитлера».

Профессор Семеновский не знал, что в начале июня 1945 года Берия, получив из Берлина отчет по делу о самоубийстве Гитлера, изъял из него заключение фронтовой санитарно-эпидемиологической лаборатории № 291, где черным по белому было написано: следов цианистых соединений не обнаружено. Б. Семеновскому, очевидно, попала в руки копия специально перепечатанного для Сталина отчета, а не присланный из Берлина оригинал.

Когда в 1965 году Л. А. Безыменский при встрече с подполковником Ф. И. Шкаравским задал ему вопрос об этом странном документе, тот ответил, что, по-видимому, в данном случае цианид успел разложиться, поскольку цианистые соединения химически неустойчивы. При этом он сослался на то, что во внутренних органах Евы Браун присутствия следов синильной кислоты тоже не обнаружено. Любопытный факт: в остальных восьми случаях (Геббельс, его жена, шестеро детей) цианистые соединения разложиться не успели, хотя отравление ими произошло лишь на сутки позже; не успели они разложиться и в трупах двух собак, отравленных полутора сутками раньше, чем Гитлер. Не исключено, что причина заключается в «исходной свежести» яда. При испытании его на собаках на овчарку яд подействовал через 30 секунд после приема, а агония щенка затянулась, и его пришлось пристрелить. В принципе, синильная кислота должна убивать мгновенно.

Капсулы с ядом поступили от Гиммлера еще в марте, и тогда же Гитлер роздал их своим сподвижникам. После 27 апреля, когда обнаружилась «измена» Гиммлера, Гитлер заподозрил, что яд в ампулах недостаточно действенный и что Гиммлер сделал это нарочно, дабы предать его живым в руки русских [97]. Поэтому и были проведены испытания на собаках. Если Гитлеру и его супруге достались ампулы с уже начавшим разлагаться цианидом калия (как и несчастному щенку), то тогда можно понять, почему месяц спустя лабораторный анализ следов яда не обнаружил. Возможно также, что разложение цианида в тканях внутренних органов было ускорено высокой температурой при сжигании трупов. На долю Гитлера и Евы Браун досталось гораздо больше бензина, чем Геббельсу и его жене, поэтому в последнем случае следы отравления удалось обнаружить.