Эбба включила правый поворотник и свернула с трассы у церкви в Дандерюде.

— Думаю, что да. Их очень часто видели вместе у Й.Я. В Каролинском институте мало женщин равного с ними статуса, поэтому их сближение было вполне естественным.

— Что такое Й.Я.?

— Ионе Якоб, владелец кафетерия. Они вместе организовывали семинары, не касавшиеся медицинской тематики, — например, по вопросам лидерства, равенства и так далее. Так что, я думаю, они и в самом деле были близки.

Эбба бросила на Аннику быстрый взгляд и снова стала смотреть на дорогу.

— Так как ты теперь думаешь — стоит писать о жизни научного сообщества?

Замерзшие насмерть ученые, кричащие в коридорах профессора и гранты в миллиарды крон.

Анника кивнула:

— Несомненно стоит.

Они въехали в Юрсхольм — солнце здесь припекало сильнее, зелень была ярче. Анника изумленно, словно в первый раз, смотрела на аристократические виллы. Надо же, теперь и она живет здесь!

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, насколько счастлива? — спросила она Эббу.

Эбба свернула на дорожку, молча обдумывая ответ.

— Да, иногда я об этом думаю, — ответила она. — В чем-то мне повезло, но что-то обратилось и против меня. Мама ничего не оставила мне, кроме мебели и книг. Я сама заработала все, что у меня есть. При этом чем выше забираешься, тем больше приходится платить.

Автомобиль свернул на Винтервиксвеген. Дом Анники сверкал в послеполуденном солнце безупречной белизной.

— Я часто думаю об одной вещи, — снова обратилась Анника к Эббе. — Как тебе кажется, за что могли убить Каролину? У кого были причины желать ее смерти? У тебя нет никакого объяснения?

Эбба въехала на свою дорожку и выключила двигатель.

— Может быть, цена стала настолько высокой, что она не смогла больше платить. Наверное, это случилось с Каролиной.

Она открыла дверцу машины и ступила на гравий.

Франческо залаял из своего вольера, спрятанного за живой изгородью из сирени.

Анника пошла через дорогу к своему дому, испытывая чувство неуверенности. Каролина не отпускала ее, где-то вверху витала Биргитта, а на заднем плане скромно пряталась Эбба.

Что происходит с женщинами в научном мире? Их пространство в науке сужено, границы очерчены более четко, а территория важнее, чем во многих иных сферах.

Лишь четыре процента женщин, защитивших докторскую диссертацию, становятся профессорами по сравнению с восемью процентами мужчин. Биргитте и Каролине удалось стать профессорами, а Каролина вообще добралась до самого верха пирамиды.

Все это имеет какое-то отношение к убийству.

Это очень важно.

Анника не стала думать о заполненных водой колеях и вытоптанной траве и направилась к дому.

Углом глаза она вдруг заметила какое-то движение возле альпийских горок.

Там стоял Вильгельм Гопкинс и копал яму! Этот тип стоял к ней спиной. Рядом с ним в землю был воткнут длинный железный шест, а сам Гопкинс всем своим немалым весом налегал на лопату, полштыка которой погрузилось в мягкую сырую землю.

Анника остановилась на полушаге, не веря своим глазам.

Сосед копает землю на ее участке!

— Какого черта! Что ты тут делаешь?! — закричала она и бегом кинулась к этому толстяку с нечесаной шевелюрой.

Сосед не обратил на нее никакого внимания. Воткнув лопату в траву, он потянулся за шестом.

— Ты спятил?! — закричала Анника, ухватившись за шест. — Ты же роешь яму на моей земле!

Гопкинс потянул шест на себя с такой силой, что едва не упал задом на траву. Лицо его побагровело, глаза сверкали.

— Мы всегда устанавливаем здесь шест на Иванов день, — хрипло ответил он. — Каждый год, с тех пор как я был ребенком, мы устанавливаем шест именно на этом месте, а теперь ты говоришь, что мы должны отказаться от традиции!

— Но совет продал этот участок уже очень давно! — яростно жестикулируя, воскликнула Анника. — Теперь здесь живем мы, это наш дом! Ты не имеешь никакого права копать здесь ямы просто потому, что делал это, когда был сопливым мальчишкой. Это же сумасшествие. Ты псих!

Сосед сделал несколько шагов к Аннике. Вид у него был настолько безумный и угрожающий, что она невольно отступила, едва не попав ногой в яму.

— Мы празднуем Иванов день здесь, — сказал сосед, четко и раздельно произнося каждое слово. — Мы все празднуем, нравится это тебе или нет. Никто нас не спрашивал, хотим мы продавать эту общественную землю. — Он взял лопату и шест и, повернувшись к Аннике спиной, направился к своему дому.

— Так почему ты не купил этот участок сам, если он тебе так дорог? — спросила Анника.

Старик снова резко обернулся.

— Он был моим всегда! — закричал он. — Почему я должен платить за мою собственность?

Он снова отвернулся и двинулся дальше по лужайке Анники Бенгтзон.

Она, потеряв дар речи, смотрела ему вслед. Только когда он исчез за домом, до Анники дошло, что ее колотит крупная дрожь. Кровь так сильно стучала в горле, что было трудно дышать. Не помня себя, она сделала пару шагов ему вслед.

Как это вообще возможно? Как можно так по-хамски себя вести?

Она дошла до угла дома, остановилась и уставилась на следы шин, уходившие в проход в живой изгороди участка соседа.

В этот момент Анника услышала звук автомобильного двигателя, а в глаза ей ударил свет фар.

Вильгельм Гопкинс завел свой «мерседес», набрал скорость и проехал по участку Анники, разбрызгивая воду.

Не обращая внимания на Аннику, Гопкинс проехал в десяти сантиметрах от нее, окатив ее ноги жидкой грязью.

«Я его убью», — подумала Анника, когда машина соседа, блеснув задними габаритами, выехала на дорогу через ее ворота.

Летом 1889 года Альфред Нобель написал первый вариант своего завещания. О своих планах он рассказывал Софи Гесс так:

Альфред, Альфред, не стоило бы тебе изливать душу перед Софи! Когда же ты наконец это поймешь?

Софи плачется и жалуется, недовольная завещанием, уже теперь, пока Нобель еще жив.

Он трижды переписывает свою последнюю волю и завещание. Трижды, и каждый раз он пишет их собственноручно. Он терпеть не может адвокатов, называя их суетливыми паразитами.

Альфред искренен, он пишет завещание сердцем. Двадцать седьмого ноября 1895 года он подписывает окончательный вариант последней воли и завещания.

Этот документ объемом меньше четырех страниц написан по-шведски, от руки. На трех страницах обговариваются суммы, которые получат «любимые им люди», а одна страница посвящена учреждению премии, которая будет финансироваться за счет его огромного состояния.

Последняя воля Нобеля помещена в банк Эншильда в Стокгольме. Несколько листков, исписанных угловатым почерком, с пометками на полях. Завещание было вскрыто пятнадцатого декабря 1896 года, через пять дней после смерти Альфреда Нобеля. Содержание завещания не обрадовало никого.

Никого.

Напротив — все, абсолютно все были разочарованы. Страшно недовольны родственники — они чувствуют себя бессовестно обманутыми. Нобель оставляет детям своего брата миллион крон. По тем временам это баснословное состояние, но они хотят больше, намного больше. Они подают иск в суд и выигрывают. Они купаются в деньгах, получив доход со всего состояния за полтора года.