Дождь прекратился, наступил рассвет. Было слышно, как поют птицы в живой изгороди Вильгельма Гопкинса. Анника напрягла слух и услышала, как спит ее семья. За стеной ритмично дышал Томас. Эллен хныкала во сне. Что ей снится? Наверное, слышит биение своего маленького сердечка.

Она расслабилась, и усталость тут же навалилась ей на плечи невыносимой тяжестью. Мысли путались, слова ускользали, все тело болело, а голова налилась свинцом.

«Господи, — подумала Анника, — мне надо лечь спать».

Она пошла в ванную, разделась, почистила зубы и скользнула в кровать рядом с Томасом.

Он не проснулся.

Вода в ванне была серой от грязи. В воде, словно водоросли, плавали длинные волосы, прилипая к стенкам и поднимая маленькие, волны на поверхности.

Анника стояла в двери и смотрела на ванну. Она не хотела здесь находиться, не хотела этого видеть. Это было свыше ее сил.

— Это теперь твое задание, — сказал откуда-то сзади Андерс Шюман. — Если хочешь остаться в газете, поторопись.

Она знала, что он прав, и торопливо шагнула в ванную.

В ванне лежала женщина. Это ее волосы плавали в воде, словно водоросли. Нет, скорее они были похожи на водяных змей.

— Надо вызвать полицейскую перевозку, — пробормотала Анника, но в этот момент женщина открыла глаза.

Глаза были без радужек — белые и пустые глаза, как у римских статуй.

Аннике хотелось закричать, но голос перестал ей повиноваться — все звуки застряли в горле. Она решила бежать, но, обернувшись, увидела, что дверь исчезла. Вместо нее была выложенная простой плиткой стена.

Женщина села в ванне и уставилась На Аннику слепыми глазами. Женщина была голая, все ее тело было покрыто слизью. Она пыталась что-то сказать, но изо рта ее вырывалось лишь нечленораздельное шипение, и Анника вдруг поняла, что это Каролина фон Беринг.

Затаив дыхание, Анника прижалась спиной к стене.

— Я не понимаю, — пролепетала она. — Я не понимаю, чего ты хочешь.

В груди Анники что-то произошло. Она снова обрела способность дышать. Ею овладела такая легкость, что показалось, будто она сейчас взлетит.

— Оставь меня в покое! — закричала она. — Дай мне жить! Это не моя вина!

Ее крик эхом отдавался в крошечном помещении, она снова попыталась бежать, но ей преградила путь другая женщина. Это была София Гренборг, синюшно-бледная и холодная как лед. Она открыла рот — зияющий черный провал, и оттуда раздался страшный хрип.

— Он любит одну меня! — каркнула София.

— Анника, что с тобой?

Томас, склонившись над женой, неистово тряс ее за плечо.

— Ты меня слышишь, Анки? Ты заболела?

Анника отвернулась от страшной, бледной Софии Гренборг и стала смотреть в другую сторону, на кафель.

— Что? — спросила она.

— Анника, проснись. Мне надо ехать на работу.

— А как быть с Калле? — сказала Анника, зажмурив глаза.

Томас сел рядом с ней и вздохнул.

— Сегодня он должен остаться дома.

Несколько секунд Анника лежала неподвижно, чувствуя, как ее снова неудержимо клонит в сон.

— Сегодня у меня первый рабочий день, — произнесла она сонно. — Я не могу сегодня остаться дома.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Томас. — Ты и так работала всю ночь. Когда ты легла спать?

Анника заставила себя спустить ноги с кровати и отбросила в сторону одеяло.

— Сегодня мой первый рабочий день после шестимесячного отпуска, — сказала она. — Я не могу остаться дома, во всяком случае сегодня.

— Но ты же теперь можешь работать дома! — воскликнул Томас, вставая. — Тебе же дали ноутбук и все такое!

От усталости перед глазами Анники мелькали разноцветные огоньки. Черт! — она не могла сейчас вести этот спор, сейчас, когда изо всех сил пыталась использовать свой мозг отнюдь не для домашней работы!

— Я не могу! — закричала она. — Я не могу сейчас заниматься всей этой ерундой, когда у меня есть веские причины уехать из дома!

Она схватила халат и решительно пошла в ванную, чувствуя тошноту и головокружение. Войдя в ванную, она поняла, где была несколько минут назад. Мертвая Каролина фон Беринг по-прежнему лежала в ванне. Анника отпрянула и вернулась в спальню.

— Ты говорил, что будешь работать до того, как представишь министру свое предложение на совещании, — сказала она. — Это было вчера, а теперь ты говоришь, что тебе опять надо идти на твою проклятую работу. А как же я? Кто подумает обо мне? Когда наступит моя очередь?

Томас, неся свой пиджак, прошел мимо жены в кабинет.

— Твоя очередь? — повторил он. — Ты и так уже завладела всем столом. Посмотри, твоими бумагами завалены все мои памятные записки.

— Прости, ради бога! — взвизгнула Анника, подбежала к столу и схватила свой блокнот. — Прошу прощения! Я так виновата! Прости, что я захватила клочок твоего стола! Прости за то, что я вообще существую!

— Я ухожу, — сказал Томас, направившись к лестнице.

Анника бросилась ему наперерез и вытянула вперед руки, глядя мужу в глаза. Халат сполз с плеч, она стояла перед Томасом практически голая.

— Никуда ты не пойдешь!

Глаза Томаса налились кровью от гнева.

— Я уйду, даже если мне для этого придется отодвинуть тебя силой, — сказал он.

— Я не могу одна справиться с хозяйством, — заявила Анника. — Убирать, готовить, стирать, отвечать за детей, работать полный день и не оставлять следов в кабинете. Даже ты мог бы это заметить!

Томас, тяжело дыша, смотрел ей в лицо. Потом стиснул зубы так, что побелели скулы. Он взял себя в руки, успокоился и несколько раз вздохнул. Эти вздохи были больше похожи на всхлипывание.

— О господи, — сказал он, повернулся и, прикрыв глаза рукой, пошел назад в спальню.

Она смотрела ему вслед, на пиджак, обтягивающий широкие плечи, на темные джинсы, на сияющие ботинки.

— Томас… — Она догнала его и обвила руками за талию. — Прости, прости меня. Я не хотела кричать…

Он обернулся, притянул ее к себе, целуя волосы и легонько покачивая в объятиях.

— Это моя вина, — сказал он. — Прости. Конечно, я понимаю, что именно сегодня ты не можешь остаться дома.

Он отодвинул ее от себя и серьезно посмотрел ей в глаза, но Анника отвела взгляд.

— Но ты же вообще не спала. Нельзя в таком виде выходить в первый день на работу.

Она просунула пальцы за пояс его брюк и выпростала рубашку, обнажив полоску горячей красной кожи, и поцеловала его в шею.

— Я же люблю тебя, — прошептала она. Наверное, она только подумала это, потому что Томас ничего не ответил.

Он провел пальцами по ее волосам, и Анника впервые за долгие годы вдруг ощутила желание, как это было с Боссе.

— Почему вы кричите?

В дверях стояла Эллен, сжимая в ручках Поппи и Людде.

Нет, подумала Анника, оседая на пол, только не сейчас.

— Вы ссоритесь?

Томас отпустил Аннику, подошел к дочке и поднял ее.

— Нет, мы уже не ссоримся, — сказал он. — Как ты хочешь — поехать в садик или остаться дома с папой и Калле?

— Дома, с папой! — закричала Эллен и обвила ручонками шею Томаса.

Анника прислонилась спиной к дверному косяку. Спальня кружилась у нее перед глазами.

— Пойду еще часок посплю, — сказала она, но ее никто не услышал.

Дети рисовали за обеденным столом. За окном светило яркое солнце, оконные переплеты отбрасывали на дубовый паркет четкие квадратные тени. Дверь на террасу была приоткрыта, с улицы доносилось жужжание насекомых и аромат травы.

Томас сидел у бара на кухне с утренней газетой и чашкой кофе и счастливо вздыхал. Крамне все понял, когда Томас позвонил ему и сказал, что сын неважно себя чувствует, и даже выказал сочувствие.

— Бедняга, — сказал Крамне, и было непонятно, кого он имел в виду — Калле или Томаса.

Как будто посидеть дома с собственными детьми — это наказание, думал Томас.

Совсем это не наказание, даже наоборот.

Весь день с газетой и журналами и немного спорта по телевизору — это очень даже неплохо.