Миновав широкий замковый проезд, где громко отзывался каждый шорох, не говоря о лошадином цоканье и скрипе колес, Эрсиль оказалась среди подлинного столпотворения. Всюду грохотали экипажи, пчелиным роем гудели голоса, покрикивали всадники, едва не топча людей копытами своих коней.

Эрсиль быстренько ретировалась с шумной площади и до заката блуждала по извилистым улочкам. Но и так ей не удалось избежать досадных неурядиц. Внушительных окружностей матрона пыталась огреть ее тазом за то, что Эрсиль «шастает и отвлекает честных женщин от честных женских хлопот!». Какой‑то лиходейщик с извечным волнующим подобную братию вопросом «Кошелек или жизнь?» решил обратиться к безнадзорной девице и получил исчерпывающий ответ в виде заклинания обездвиживания. Кроме разбойника и Эрсиль, во дворе никого не было, колдовства никто не приметил. Сам же вымогатель вряд ли что сообразил, а если сообразил, вряд ли поверил. Коротенькую формулу О́бэкс Эрсиль шепнула в воротник и поручилась бы перед кем угодно, что бандит ничего не расслышал.

Боль настигла Эрсиль возле калитки маленького городского сада, когда над ветвями боярышника засверкали юные звезды. На сорочке, у правой манжеты, расплылось липкое багровое пятно. Эрсиль обомлела, но через миг сорвалась с места и вихрем помчалась к гостинице «Колпак Нёрха». Къельт вернулся, и ему грозила опасность.

Заплутать Эрсиль не позволила тугая нить. Ее нельзя было ни потрогать, ни рассмотреть, но вела она прямиком к сердцу Къельта. В спину Эрсиль летели ругань и проклятия расталкиваемых зевак. Промелькнули окованные ворота, стражники с равнодушными лицами; вон и галантерея, где Эрсиль купила несуразный бант… Все происходило как в полусне: вроде торопилась, а в голове болотной тиной расползался страх.

Гонка прекратилась, Эрсиль застыла на пороге комнаты. Под звуки лязгающей стали метались двое: Къельт и его рогато‑шерстистый преследователь. Уэль с противоестественной ловкостью размахивал укороченным копьем, кроша в щепу мебель. Къельт еле‑еле отбивался, сдерживая натиск парными кинжалами.

Эрсиль собралась с мыслями. Лишь бы не упустить момент. Къельт слабеет, пятится, сейчас зацепит каблуком половик и… Нет, он не споткнулся, отпрыгнул. Сейчас!!!

– Э́отэн э́гралин, – отчеканила Эрсиль, сомкнув ладони у солнечного сплетения и резко выбросив их вперед.

Уэля отшвырнуло к каминной решетке. Къельт пригнулся.

– Ирсокогна́риэт! – У чудовища из левой части груди заструилась кровь.

– Фламефла́грум! – Уэля поглотило неистовое пламя.

Эрсиль отшатнулась в коридор. «Эх, эту бы управу да на Седого три года назад», – вздохнула она и обернулась в поисках нежелательных наблюдателей. Их не нашлось: в захудалом «Колпаке Нёрха» Къельт и Эрсиль были единственными съемщиками.

– Придется раскошелиться, – оценив полыхающий ковер и закопченную штукатурку, подытожила Эрсиль.

Она не сумела замкнуть огонь в точке, от смертоносного уэля осталась горка пепла и оплавленный наконечник копья. Тут Эрсиль запоздало скрутил ужас. Затошнило от запаха гари и понимания того, что она сделала.

– Все в порядке. Спокойно. – Къельт плеснул из умывального таза на тлеющую занавеску и махом опрокинул купальную бадью с водой. – Деньги у меня имеются, заплатим.

Эрсиль прислонилась к дверному косяку, уткнулась взглядом в круг обугленных досок на полу и опять вспомнила. Ее первая встреча с Къельтом: если бы он был человеком, Эрсиль убила бы его, он превратился бы в жалкую кучку праха, как уэль.

Дурнота подкатила к горлу, Эрсиль закашлялась. Просто сказать «убью», даже подумать просто, но знать, что ты убийца… Знать, что ты поступала так, и неважно, чем все закончилось. Неважно, что Къельт здоров благодаря своей волшебной сути. Эрсиль не догадывалась и совершила – спалила его тогда, еще три года назад. И совершит вновь – ведь она уже убийца.

– Хорошо, дом каменный… и что кроме глухого бестолкового хозяина здесь никого нет, – вполголоса проговорил Къельт. Отблески масляного светильника, болтавшегося на крючке, скакали по его взлохмаченным седым волосам. – Спасибо тебе, Эрти, – кивнул он и с треском распахнул окно.

Эрсиль ничего не ответила, зато пришаркал хозяин и начал охать, ахать, хвататься за лысину, вынюхивать, что стряслось. Горсть монет спровадила его туда, откуда он приковылял, а заодно обеспечила его молчание на несколько дней.

Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Эрсиль сгребла обломки стульев в угол. Сырость распространилась повсюду – с потолка внизу текло ручьями.

– Не нужно, Эрти. Что это у тебя? – поинтересовался Къельт, коснувшись запястья Эрсиль.

– Свезла, – прошипела та, отпрянув.

Къельт не позволил. Задрал обшлаг жакета и, сравнив порез Эрсиль со своим, прищурился.

– Совпадение, – пояснила она. Небо сохрани быть раскрытой!

– Занятное совпадение, – рассудил Къельт.

«Ох уж мне эти пытливые умы!» – фыркнула Эрсиль. А Къельт подтащил ее к себе и промокнул рану чистой тряпицей. Покопавшись в котомках, он вынул глиняный горшочек и наложил на царапину толстый слой желтовато‑белой мази. Внутри у Эрсиль все перекувыркнулось – мазь пахла сосновой живицей, травами и чем‑то кисловатым… Как тем давним утром, когда Эрсиль очнулась с раскроенной щекой.

Вскоре комната приняла подобающий вид. Об этом Къельт и Эрсиль позаботились сами. Хозяин был не семи пядей во лбу, и все же Къельт постарался, чтобы некоторые мелочи не достигли его внимания. Приключился‑то будничный пожар – из очага вывалился уголек, прошмыгнув сквозь железные прутья загородки.

– Отпразднуем? – спросил Къельт, затолкав в камин лоскуты ковра.

– Отпразднуем, – эхом откликнулась Эрсиль: при таком раскладе кое‑что могло у нее получиться, теперь отсрочки ей без надобности.

Первый и последний тост прозвучал в честь Эрсиль. По мнению Къельта, она с ее талантом появляться не вовремя на этот раз его спасла.

Они разместились друг перед другом, каждый на своей кровати. Къельт осушал кружку за кружкой, а Эрсиль сливала грошовое вино под одеяло – все равно не до сна ей сегодня будет. Распив бутылку прегадкой крепленой ревеневки – ничего лучше в «Колпаке Нёрха» не водилось, – Къельт оттаял, раззадорился и взял две четвертушки вдобавок. Опорожнив их с проворством заядлого бражника, он обнял подушку, улегся и пробуровил: «Я ферю фебе, Рррти».

Зря он это. Эрсиль сама себе уже не верила.

Около часа она сидела почти не двигаясь и смотрела на луну – красноватую, пятнисто‑выпуклую из‑за дешевого пузырчатого стекла. Лицо пощипывало от слез, перед глазами чернел выжженный круг и летел сизый пепел. Эрсиль до крови искусала губы – так мучительно чувствовала она свою вину, прежнюю и грядущую.

Терзалась ли она раньше? А как же? Эрсиль все обдумала, выплакала и запрятала поглубже. Поэтому она бесконечно врала себе, оберегала себя. Защищалась гневом и словами «ненавижу», «враг», но совесть всегда отыскивала лазейку. С детства Эрсиль склоняли к убийству, внушали, что она обязана подчиниться жребию. И Эрсиль шла намеченной дорогой до сих пор, потому что иных дорог для нее не было.

Фитиль заискрил, и лампа угасла. Привыкнув к сумраку, Эрсиль развязала наполненный до отказа мешок. В ладонь, как назло, все совалось что‑то не то. Лишь вывернув тюк наизнанку, Эрсиль обнаружила прямой обоюдоострый кинжал.

Преодолев себя, она шагнула к безоружному Къельту. Он распростерся на смятых простынях – такой несносный и такой близкий. Близкий еще более оттого, что она в неоплатном долгу перед ним. Зачем Къельт возится с ней? Почему не сдал магам? Она действительно способна отнять его жизнь, неужели он не понимает?

Темные пряди у висков, брови в кои‑то веки не нахмурены. Все, ждать нельзя, решила Эрсиль и замахнулась. Помешали кролики. Они вынырнули из полумглы, захлопали ушами, захныкали: «Пощади, пощади!» Им воспротивились бабка и черноволосый. «Ударь! Ударь!» – каркали они. Неразбериху усугублял ветер, завывавший под окном. Эрсиль стояла с нацеленным клинком, а слезы бежали, соскальзывали с подбородка, капали на грудь…