Эрсиль съежилась на грязных досках. Слез не было, только привычная боль в груди и ноющая злость. Ну почему он вернулся? Почему не потерпел до ноября?

Седой чиркнул спичкой, фитиль затеплился, и подрагивающий язычок пламени расцветил убогую комнату.

– Эрти, мать твою! Что с тобой нужно сотворить, чтобы ты не таскалась за мной? – прошипел Седой.

– Удавить не пробовал?

Эрсиль приподнялась и посмотрела в его серые глаза – прозрачные, с темным ободком по краю радужки. Седой сгреб ее за шиворот, остервенело прижал к стене.

– Зачем ты снова разыскала меня? – зарычал он.

Лицо его исказила ярость, пепельные волосы были взъерошены. Эрсиль не дала бы Седому и тридцати.

– Хотела пригласить тебя на званый вечер, разумеется, – криво улыбнулась она.

– Неужели? – прищурился Седой. – Как же ты меня достала, бестолочь!

Он присел возле нее на корточки и сделал то, за что Эрсиль возненавидела его еще больше. Он коснулся шрама, который рассекал ее левую щеку от виска до подбородка. Эрсиль взбрыкнула, угодив каблуком в бедро Седому. Тот даже бровью не повел.

– Бестолочь, – вдумчиво повторил он. – Что ж, отправишься со мной, Эрти. Пригляжу за тобой. Да и ты все стремишься ко мне в компанию.

– Званый вечер отменяется? – с наигранным безразличием осведомилась Эрсиль.

Седой хмыкнул и, откопав в объемистой торбе веревку, спутал Эрсиль лодыжки и тщательно перевязал ей руки. Он поместил их спереди, но обвил на совесть – запястья и выше. Эрсиль не сопротивлялась: для сопротивления ей понадобились бы силы.

«Ну и ладно, – отстраненно размышляла она. – Если буду рядом, воспользуюсь случаем, избавлюсь от этого выродка».

– Советую вздремнуть, – заметил Седой, укладывая Эрсиль на бок.

Толкнул ей под голову подушку, укутал одеялом, сам же устроился на кровати и погасил свечу.

– Все равно убью тебя, – беззвучно прошептала Эрсиль.

А на улице шел дождь и бесчинствовал ветер.

Седой разбудил Эрсиль спозаранку. Нагнувшись, он теребил ее за плечо, пока она не разлепила веки.

– А, это ты, демон… Наконец‑то. Сколько заплатишь за мою душу? – проговорила Эрсиль, язык у нее заплетался.

– Ни гроша, – отчеканил Седой и освободил ей ноги.

Эрсиль тут же пнула наугад. Промахнулась – обидно.

– Почему так мало? – полюбопытствовала она, неуклюже прислоняясь к перегородке.

Седой продолжил сматывать бечеву, потом сунул ее в мешок.

– Для чего тебе моя смерть? – нахмурился он.

– Отвечать вопросом на вопрос невежливо. Тебя не учили в детстве, нет? – пожурила Эрсиль и зевнула.

– А тебя? – эхом откликнулся Седой.

Эрсиль умолкла: беседа получалась глупая. Наверное, с врагами всегда так – что ни слово, то полнейшая чепуха.

– Есть будешь? – Седой кивнул на табурет, где остывали ноздреватые овсяные коржики и плошка наваристой похлебки.

– И как, по‑твоему? Ткнусь носом в тарелку и начну лакать? – проворчала Эрсиль, дергая затекшими руками.

– Покормлю.

Седой взял миску и придвинулся к смутившейся Эрсиль.

– Крысиной отравы туда подсыпал? – фыркнула она. Но, рассудив, что сытой жить и мстить веселее, открыла рот.

Вскоре Седой заухмылялся.

– Завтрак в приюте умалишенных, – желчно сообщил он. – Ложечку за маму, за папу, за доброго дядю, которому ты мечтаешь всадить сталь под ребро…

В ячменной похлебке как на заказ попался не то хрящик, не то косточка, чуть не сломавшая Эрсиль зуб. И вот это что‑то неопределенное полетело точнехонько в лоб Седому. Он был чересчур близко и недооценил коварство Эрсиль, а посему уклониться не успел.

– Значит, наелась, – глубокомысленно изрек он и отставил тарелку.

Эрсиль не мигая глядела на Седого. За румяную коврижку и глоток сладкого чая она посулила бы половину своих денег, но пресмыкаться на потеху врагу претило.

Седой с аппетитом жевал лепешку и застегивал крючки на широком тисненом поясе, снабженном ремнями, петлями и утолщениями‑зазорами. Прикрепив ножны, Седой покосился на Эрсиль. Та притворялась, что не голодна. Напрасно. Он все понял.

– Нечего было плеваться, – принимаясь за второй хлебец, буркнул Седой, но не вытерпел немого упрека и поперхнулся.

Откашлявшись в кулак, он сжалился над Эрсиль и протянул ей большой кусок.

– Еще кружку воды, – потребовала она, неловко придерживая угощение растопыренными пальцами.

Седой напоил Эрсиль и удалился, а вернулся уже с ее вещами.

– Из дома выйдешь сразу. Хочешь – убегай, хочешь – жди меня на крыльце. – Седой рывком поднял Эрсиль, обернул ее плащом, нахлобучил капюшон почти до подбородка. – И не вздумай ляпнуть что‑нибудь трактирщику. Себе же навредишь.

– А то он не сообразит, что дело нечисто! – огрызнулась Эрсиль. – У меня в прорезях для рук нет, собственно, рук!

– Тайком проскользнешь. Уяснила?

– Уяснила? – гнусаво передразнила Эрсиль и пошатнулась, когда Седой с размаху повесил на нее сумку и абы как скрученный тюк.

Отнятый вчера кинжал валялся на кровати. Седой пренебрежительно бросил его в котомку и погнал Эрсиль вниз по лестнице.

Владелец «Клюки», надо полагать, где‑то прятался – обеденный зал пустовал. Седой толкнул Эрсиль за порог, а сам направился к стойке и громко хлопнул по ней трижды.

На улице Эрсиль окунулась в густой туман. Смысла убегать она не видела, напротив, боялась, что от нее убежит Седой.

– Ну‑ну, господин «я‑благороден‑но‑ты‑мне‑поперек‑горла», – прильнув к щели между косяком и дверью, бормотала она. – От меня ты не отцепишься, нет… Разве что пырнешь все‑таки своим прадедовским тесаком.

В действительности Эрсиль храбрилась: «отцепиться» от нее, связанной и обессилевшей, было проще простого.

Седой переговорил с отчаянно трусившим хозяином. Звякнули монеты, перекочевав в карман Ломтя, отчего Ломоть явно испытал облегчение.

– И помни, мне все известно, – припечатал напоследок Седой и стремительно покинул злополучную таверну. Не замедляясь, он ухватил Эрсиль за локоть и поволок ее в сторону Тэрлина.

Брезжило раннее зябкое утро, дождь прекратился, но липкая, пахнущая хвоей дымка затопила окрестности. Теневые очертания елей проступали сквозь белое марево, дорога растворялась под ногами. Казалось, нетрудно и воспарить над ее поверхностью.

Седой размеренно шагал вперед, не обращая внимания на Эрсиль и звуки, ею производимые. А звуков этих было великое множество: Эрсиль запиналась и охала, хлюпала, стонала и честила Седого за то, что сдавил ей предплечье как тисками.

– У меня набухнут здоровенные синяки, – брюзжала она.

– Ты запихал в мешок мои ботинки, они теперь шваркают меня по лопатке, черт бы их побрал – и тебя заодно… – бубнила она.

– А ты ботинки прямо к чистой одежде сунул?! Да они мне все там перепачкают! – негодовала она.

«Клюка» давно затерялась вдали, солнце так и не сумело иссушить мглистые облака, а Эрсиль с муравьиным усердием продолжала донимать Седого.

– Освободи меня, а? – канючила она, порядком умаявшись. – Я тогда быстрее пойду. Пожалуйста. Чего тебе стоит?

– Спокойствия стоит, – наконец отозвался Седой. – И моего и твоего. Если ты нападешь на меня, как я отвечу, по‑твоему? Тебе мало шрама?

– А то нет! – воскликнула Эрсиль. – Вашими стараниями мечтаю обзавестись еще парочкой таких украшений!

Седой испортил ей лицо при первой же встрече. В пригороде У́кселлоу Эрсиль подкралась к нему со спины и прыгнула, не очень‑то зная, куда втыкать стилет. Несложно догадаться, чем все завершилось. Седой с разворота полоснул, Эрсиль пригнулась, но это ее не спасло. Вспышка, боль, кровь… Его ошеломленный и даже испуганный взгляд. Темнота. С тех пор пролетело два с половиной года.

– Твоя вина. – Седой безучастно посмотрел на Эрсиль. – Зачем тебе моя смерть?