Второй аргумент реформаторов в пользу перехода к накопительным «пенсиям» прост, как мычание — все та же ссылка на Запад. Если в ФРГ переходят от государственной пенсионной системы к накопительной — значит, и нам надо! Но никакой аналогии в данном вопросе между ФРГ и Россией нет и быть не может. Как получают свой кусок хлеба старики — можно сказать, интимный вопрос каждой культуры. А если «культурные» доводы не убеждают, обратимся к экономическим: в ФРГ при средней месячной зарплате в 2000 евро за сорок лет работы можно без всякой натуги накопить нормальную пенсию на десять лет старости. В России же большинство работников имеет зарплату, позволяющую семье жить на уровне бедности или чуть ниже. О какой возможности копить можно вести речь? Поэтому в российских условиях ссылка на опыт ФРГ при отказе от государственной системы пенсионного обеспечения — это уход от здравого смысла и совести.

А копить деньги на старость люди умели и могли без всякого государства испокон веку. Пенсионная система СССР нисколько не мешала тем, кто в молодости неплохо зарабатывал и был бережлив, откладывать на старость в сберкассе — советская власть вкладов не воровала.

Сейчас государство РФ просто отказывается от просуществовавшей в России 70 лет обязанности выплачивать пенсию старикам. Именно в этом суть реформы — в уходе государства от ответственности за определенную сферу жизнеустройства народа. Государство теперь берется только следить за тем, чтобы человек сам откладывал деньги на старость, сколько сможет, — и отсылал их для использования в какую-нибудь компанию. Сказать, что это пенсия, а старик, накопивший себе денег на старость, — пенсионер, есть эвфемизм, то есть «более мягкое слово или выражение вместо грубого или непристойного».

Еще одно ограничение для введения в РФ накопительной системы — затяжной экономический кризис, при котором значительная доля хозяйственной деятельности уходит в «тень». Одно дело, когда пенсии начислялись из всех обобщенных доходов государства, а иное дело, когда их фонд складывается из отчислений малой части граждан, тех, что работают «на свету». Нагрузка на них становится непомерной, а пенсии все равно будут малы.

Вот, например, в Аргентине недавно вынуждены были отказаться от накопительной пенсионной системы, введенной там в ходе реформы, похожей на нашу. Оказалось, что уже через несколько лет после ее введения и люди, и их работодатели стали уклоняться от выплаты пенсионных взносов. Они вполне разумно сомневались в их сохранности — насмотрелись на своих реформаторов. Из 9,3 млн. будущих пенсионеров только 3,8 млн. пополняли свои пенсионные счета. Нынешний министр экономики Аргентины Роберто Лавана назвал введенную в 1994 г. накопительную пенсионную систему «абсолютным недоразумением». Сейчас там намерены вернуться к прежней распределительной системе пенсионного обеспечения.

Подводя итог, можно применять «рыночную» терминологию и сказать, то нынешние пенсионеры в свое время заключили с обществом «контракт». Они работали весь свой срок за скромную зарплату, а государство взялось обеспечить им старость с определенным уровнем потребления. Этот уровень постоянно повышался в течение четырех послевоенных десятилетий и уже воспринимался как естественное право человека. Подчеркиваю, что «контракт» предусматривал именно уровень потребления, а не число бумажек или других средств платежа, которыми манипулирует правительство.

Что же делает правительство, начиная с Гайдара? Оно самым бесцеремонным образом нарушает этот «контракт». Оно отказывается отдавать старикам заработанное! Если при советской власти (в 1990 г.) на среднюю месячную пенсию по старости можно было купить 402,7 кг молока или 431,4 кг пшеничного хлеба, то в 2001 г. — 110,4 кг молока или 91,7 кг хлеба, т.е. покупательную способность средней пенсии реформаторы снизили по сравнению с советским временем примерно в 4 раза.

А теперь государство вообще сбрасывает с себя обязанность служить посредником между поколениями. Оно заявляет: пусть каждый накапливает себе на старость сам, добивается от работодателя перечислений, не берет от него зарплаты «черным налом» и т.д. И это нам представляют как «пенсионную реформу»!

Суть эта выражается достаточно ярко, и не о ней речь. Мы говорим о том, что вот уже пятнадцать лет на общественное сознание безотказно воздействует абсолютно ложная и лишенная логики установка — и никакой реакции ее отторжения не возникает. И дело не только в политиках, задающих нам ложную структуру проблемы и ложные аргументы, а о массовом сознании, которое, пройдя «школу перестройки и реформы», легко принимает подобные аргументы, не видя в них логических неувязок.

Едва ли не важнейшей задачей государства на предстоящий второй срок президента В.В.Путина начиная с 2004 г. объявлена борьба с бедностью. Понятно, что многими это было воспринято положительно, хотя и с долей скептицизма. Один политолог выразился так: «Борьба с бедностью — это… миф общегражданского значения, какими были когда-то “гласность” и “ваучеризация”.

Да и сам В.В.Путин, назвав борьбу с бедностью одной из первоочередных задач, тут же сделал в Послании 2004 г. туманную, но многозначительную оговорку: «Достижения последних лет дают нам основание приступить наконец к решению проблем, с которыми можно справиться. Но можно справиться только имея определенные экономические возможности, политическую стабильность и активное гражданское общество».

Вообще-то говоря, везде и всегда, даже без всяких особых достижений, люди запросто приступают к решению проблем, «с которыми можно справиться». Но, допустим, было в РФ нечто такое, что не позволяло приступить к решению даже таких проблем, — а за последние четыре года устранено. Смущает предупреждение о том, что с задачей преодоления бедности мы не справимся в тех случаях, если не будем иметь определенных (но не названных) экономических возможностей, если кто-то осмелится нарушить политический покой и если гражданское общество не будет активным. Это, согласитесь, такие оговорки, которые заранее снимают с авторов программы всякую ответственность за ее результат. Попробуйте сказать через четыре года, что у нас гражданское общество было достаточно активным. Тут же выскочит куча профессоров, которые как дважды два докажут, что у нас гражданского общества вообще нет. Оговорки эти не имеют под собой разумных оснований, они даже противоречат логике. Ведь именно поразившая страну массовая тяжелая бедность подрывает экономику, порождает политическую нестабильность и душит ростки гражданского общества.

Но нас здесь интересует не сама программа борьбы с бедностью, а лежащая под нею доктрина, представление о «противнике», динамике процессов, масштабе явления — все то, что можно определить как интеллектуальный инструментарий разработчиков этой большой программы. Используют ли они те средства познания и овладения реальностью, которые выработаны в рациональности Просвещения и в традиционной культуре России — или отбрасывают, вольно или невольно, эти средства?

Прежде всего, зададим фундаментальный и в то же время актуальный вопрос: на какой мировоззренческой платформе предполагается вести осмысление бедности и борьбу с нею? Видит ли нынешняя властная бригада реформаторов проблему бедности через призму философии неолиберализма, то есть следуют ли эти политики в русле мышления, заданного на первом этапе реформы — или они принципиально отходят от постулатов и логики 90-х годов? Если отходят от постулатов и логики неолиберализма, то каковы черты «новой рациональности» бригады В.В.Путина на предстоящий период?

В Послании 2004 г. сделано общее утверждение: «Никакого пересмотра фундаментальных принципов нашей политики не будет. Приверженность демократическим ценностям продиктована волей нашего народа и стратегическими интересами самой Российской Федерации». У многих, однако, еще теплится надежда на то, что это — ритуальная торжественная фраза, которая не будет иметь силы в отношении конкретной проблемы бедности. Ведь невозможно с ней бороться, не пересмотрев буквально ни одного принципа политики реформ.