Даже само утверждение, что альтернатива возможна, обладает огромной освободительной силой. Поэтому СССР, воплощавший это утверждение в наглядной практике, вызывал у “хозяев мира” ненависть. Менее открытые и менее универсальные аналогичные проекты такой ненависти не вызывают (примером может служить китайский проект, особенно после того, как КНР намеренно резко сократила мессианскую деятельность в “третьем мире”445).
Отношение к советскому проекту и советскому народу для интеллигента в любой стране означало его позицию именно по фундаментальным проблемам бытия. А значит, его позицию и по отношению к своему народу и его судьбе. Отщепление от советского народа для западного интеллигента было признаком важного сдвига в его взглядах на универсальные вопросы — признаком отхода от универсализма Просвещения и заодно от его рациональности, к постмодернизму.
Вспомним ход событий в этом процессе “отщепления”. Можно считать, что в начале ХХ века мировоззренческим основанием установок “мировой интеллигенции” были гуманистические представления Просвещения446. Они испытали тяжелый кризис во время Первой мировой войны, но воспрянули с новой надеждой после выхода в 20-е годы на мировую арену СССР. Интеллигенция не только стала социальной базой для повсеместного возникновения коммунистических партий, но и была движущей силой ориентации рабочего движения в социал-демократическом русле. Более того, интерес (и во многих отношениях участие) к советскому народу интеллигенция и Запада, и Востока проявляла независимо от злободневных политических позиций.
Во время Второй мировой войны симпатии к советскому народу усилились, но после начала холодной войны Запада положение стало постепенно меняться. Движение борьбы за мир, символическими фигурами которого были лидеры интеллигенции старшего поколения, стало последней большой акций “просоветской западной интеллигенции”. Молодежное движение интеллигенции 1968 г. уже имело сильный антисоветский оттенок — СССР ставился на одну доску с США как “сверхдержава”. Но наиболее красноречивым был антисоветский поворот еврокоммунистов. Интеллигенция “неприсоединившихся” стран была еврокоммунистами расколота и находилась в замешательстве.
Почему это произошло? Почему, начиная с 60-х годов, даже левая интеллигенция Запада, по инерции восхищавшаяся Лениным, Великой Октябрьской революцией и успехами СССР в Космосе, все больший интерес и бoльшие симпатии обращала именно ко всему антисоветскому в жизни советского общества? Бурные аплодисменты Горбачеву были лишь кульминацией этого процесса, но начался-то он за двадцать лет до перестройки.
По своим масштабам этот процесс был социальным, а не личностным — антисоветский поворот совершила значительная часть интеллигенции в целом и бoльшая часть интеллигенции элитарной. Даже те, кто остались верны идеалам советского проекта (или даже были сталинистами), в основном отвергали как раз то, что составляло сущность советского строя, а не его деформацию по сравнению с некой “правильной” моделью. Достаточно упомянуть уравниловку, о которой практически нельзя было услышать доброго слова от западного интеллигента.
В рамках социально-философских учений Запада, сложившихся до войны и по инерции доживших до конца 50-х годов (например, кейнсианства), еще признавалась возможность сосуществования западного цивилизационного проекта с советским. Но затем традиционные социал-демократия и либерализм были вытеснены жесткой идеологией неолиберализма. СССР стал “империей зла”, и уже не было речи ни о мирном сосуществовании, ни о “конвергенции”, война шла только на уничтожение. Политические установки неолиберализма мировая интеллигенция принимала нехотя или, на словах, даже отвергала. Но это несущественно — она стала терпимо относиться к его социально-философским установкам, прежде всего, к его представлению о человеке и обществе. Свертывание структур социал-демократического “социального государства” происходило на Западе при нейтралитете, а начиная с 80-х годов и при явном сотрудничестве левой интеллигенции.
Почти общепризнанным стало утверждение, что правые и не смогли бы демонтировать социальное государство — главную роль в этом должны были сыграть именно социал-демократические режимы и поддержка еврокоммунистов. Неолиберальные реформы в Европе проводились социалистом Миттераном, социал-демократами ФРГ и Испании и даже бывшими коммунистами Италии. Но главное, в мышлении и языке интеллигенции произошел сдвиг от гуманистических универсалистских идеалов Просвещения к социал-дарвинизму и евроцентризму, которые подготовили почву для принятия нынешней концепции глобализации.
Чтобы совершился такой поворот, была необходима большая и неосознаваемая причина — общий социальный интерес. Ведь сегодня самоанализ бывших левых, даже самых радикальных, поражает. Красноречиво выступил в Москве в конце 1999 г. французский философ Андре Глюксманн, который в 1968 г. был ультралевым, одним из активных участников студенческой революции. Он признал, что сейчас не смог бы подписаться под лозунгами протеста против войны США во Вьетнаме. Иными словами, он в своем антисоветизме дошел до осознания того принципиального факта, что, будучи последовательным, он должен отвергнуть любую борьбу незападных народов за свою независимость от Запада. А все эти крики про сталинизм, репрессии и подавление пражской весны — искусственная истерика в поисках приличного повода для разрыва.
Реальная же причина этого разрыва в том, что западные левые осознали, наконец, что главный источник благосостояния всего их общества заключается в эксплуатации “Юга”. Осознав это, они были обязаны сделать свой выбор. И выбор их заключался в консолидации Запада как цитадели “золотого миллиарда”, поэтому холодная война все больше осознавалась западными левыми как война цивилизаций, а не идеологий. В этой войне они стали помогать “своей” цивилизации победить главного философского, экзистенциального противника — советскую цивилизацию. А уж “внутри” своей цитадели они оставшимися принципами не поступаются — так и остаются левыми, обличают капитализм и собирают пожертвования — карандаши и ластики — для детей Кубы и Никарагуа.
И все же, помимо социального интереса, была у интеллигенции и идеальная причина, вступившая в кооперативное взаимодействие с интересом — пессимизм, разочарование в людях. Исследователь фашизма Л.Люкс замечает: “Именно представители культурной элиты в Европе, а не массы, первыми поставили под сомнение фундаментальные ценности европейской культуры. Не восстание масс, а мятеж интеллектуальной элиты нанес самые тяжелые удары по европейскому гуманизму, писал в 1939 г. Георгий Федотов”.
Федотов мог это писать потому, что наблюдал этот элитарный антигуманизм, это презрение к простонародью, к “нетворческому большинству” у образованной элиты России в начале ХХ века и особенно в ходе русской революции. Но оптимизм революции его заглушил (и “отправил в эмиграцию”), а на Западе для него уже была благодатная почва.
Л.Люкс пишет: “После 1917 г. большевики попытались завоевать мир и для идеала русской интеллигенции — всеобщего равенства, и для марксистского идеала — пролетарской революции. Однако оба эти идеала не нашли в “капиталистической Европе” межвоенного периода того отклика, на который рассчитывали коммунисты. Европейские массы, прежде всего в Италии и Германии, оказались втянутыми в движения противоположного характера, рассматривавшие идеал равенства как знак декаданса и утверждавшие непреодолимость неравенства рас и наций. Восхваление неравенства и иерархического принципа правыми экстремистами было связано, прежде всего у национал-социалистов, с разрушительным стремлением к порабощению или уничтожению тех людей и наций, которые находились на более низкой ступени выстроенной ими иерархии. Вытекавшая отсюда политика уничтожения, проводившаяся правыми экстремистами, и в первую очередь национал-социалистами, довела до абсурда как идею национального эгоизма, так и иерархический принцип”447.
