Интернет-издание “Живой журнал” пишет: “Фабула фильма такова — союзники, сопровождавшие Полярные конвои, жаловались советским властям, что страдают без женской ласки после длительного похода в арктических водах. По решению Обкомов партии в Мурманске, Архангельске и Молотове (ныне Североморск) были организованы публичные дома (официально они именовались Дом Культуры, Интернациональный клуб и т.д.), куда набирались комсомолки от 17 до 25 лет. После войны, в 45-м году, всех женщин, работавших в подобных Домах, погрузили на баржи, вывезли в Северное море, где баржи торпедировали. Погибли несколько сотен красивых и молодых женщин. Море в тот день было абсолютно ровным, как зеркало, и головы женщин еще какое-то время были видны на поверхности воды. История такого Дома в Мурманске и рассказ о судьбах нескольких людей положены в основу фильма (история — Александр Рогожкин, сценарий Грегори Маркуэт, русская версия Дуня Смирнова, режиссер — Алексей Учитель)”170.
Как сообщает журналист, “сценарий, появившийся в журнале “Искусство кино”, в отношении героев повествования переполнен бранными, откровенно пренебрежительными словами (козлы, сука старая, кот шелудивый, кобель, дегенераты, подстилка вонючая, стадо обезьян и так далее — круче!), ненормативной лексикой… Многие из российских участников арктических операций живут ныне в Петербурге. Они написали тогда еще губернатору Владимиру Яковлеву требование запретить планы киношников организовать съемки в Кронштадте… Я тоже разговаривала с режиссером Учителем несколько раз по телефону. При первом же знакомстве Алексей Ефимович признался, что изменит концовку фильма. Он и сам не верит, что девушек посадили на баржу и расстреляли торпедами с подводной лодки. Явный перебор!… Но в целом он собирался (и собирается) придерживаться задуманной концепции. На Пасху в прошлом году (накануне Алексей Учитель удостоился высокого звания народного артиста России!), поздравляя мастера с наградой, я выразила надежду, что Господь вразумит его”171.
Возмущены были и английские моряки. Влиятельная лондонская газета писала в статье под заголовком “Ветераны арктических конвоев столкнулись с новым противником”: “Выжившие после нападений немецких подводных лодок приведены в ярость создателями фильма, рисующими их восторженными клиентами публичного дома”.
В прессе опубликованы высказывания по поводу сценария многих живых участников тех событий — и в РФ, и в Великобритании. Все трясутся от бессильной ярости перед лицом аболютно хладнокровной лжи. Как будто этот подлый постмодернизм наступает на грудь поверженным людям, продолжающим верить в истину и совесть. Журналист встречалась с семьей тогдашнего директора Интернационального клуба: “Какой бордель, Господи помилуй!” — интеллигентные люди, жена и дочь Курта просто раздавлены содержанием опубликованного рогожкинского сценария. Его “дом” населен гротесковыми персонажами: хищной шпаной, спившимися охранниками, ослепшим от денатурата музыкантом, ордами союзников, прибывающими на “обслуживание” в бордель, и доведенными до животного состояния и матерного языка “лицами из администрации”.
Здесь нас более всего интересует тот факт, что режиссер, принципиально отвергший привычные нормы рациональности и интеллектуальной совести, не видит в этом никакой проблемы и находит поддержку в среде элиты художественной интеллигенции — она удостаивает его звания народного артиста России. Дуня Смирнова, дочь автора повести “Брестская крепость”, ведущая по телевидению морализаторскую программу, пишет по сценарию какого-то мерзавца Грегори Маркуэта “русскую версию” наполненного русофобией фильма — и никаких психологических проблем. Это — новое состояние нашей культуры, состояние опасной болезни.
Рассмотрим три небольших мифа, посвященных отечественному сельскому хозяйству. Они связаны между собой и являются частью одного большого мета-мифа, гласящего, что и дореволюционное крестьянское общинное земледелие в России, и советское колхозно-советское земледелие никуда не годились и должны уступить место фермерству западного типа. Все эти мифы были идеологическим подкреплением практических действий с очень далеко идущими последствиями — ликвидацией колхозно-совхозной системы и приватизации земли в РФ.
Миф о Столыпине. Создание этого мифа было типичной лабораторной разработкой, ибо происходило при доскональной изученности реального состояния дел172. Тот, чье имя сочеталось со словом “реакция”, стал кумиром демократической публики! Идеологи изощрялись в изобретении эпитетов. А.Н.Яковлев додумался сказать, что беда Столыпина была в том, что он оказался «слишком истиноемок». Ведь дошло до того, что в среде интеллигенции Столыпин стал самым уважаемым деятелем во всей истории России — 41% поставили его на первое место. Выше Александра Невского, Петра Великого или Жукова. Этот миф был настолько неожиданным и странным, что некоторые западные наблюдатели считают его неискренним и недобросовестным.
Итальянский политолог М.Феретти, составившая обзор работ, посвященных канонизации Столыпина, пишет: “Показательно быстрое и легкое забвение призыва о возврате к демократическим идеалам Февральской революции. Само по себе это неудивительно. У тех, кто считает Учредительное собрание воплощением демократической воли России, сразу возникает очень неудобная проблема: поскольку большинство голосов было отдано эсерам, “демократическая воля” России высказалась против реализации “западного пути” в экономическом и политическом переустройстве России… Февраль был тут же забыт. Возник миф великого реформатора Столыпина”173.
Фигура Столыпина была раздута в перестройке не потому, что его реформа была успешной. Реформа провалилась по всем пунктам. Главное — замысел. Столыпин был альтернативой советской аграрной политике, как бы предшественником Горбачева и Чубайса. Он разрушал сельскую общину — так же, как А.Н.Яковлев мечтал разрушить колхоз.
Видный современный историк крестьянства и аграрных отношений начала ХХ века В.П.Данилов пишет о том, как во время перестройки фабриковался миф Столыпина: “Над аграрной реформой с самого начала витал идеализированный, раскрашенный в светлые тона образ Столыпина, не предвещая ей ничего хорошего. Реформаторы либерального толка видели в Столыпине крупнейшего идеолога экономического обновления державы, положившего начало некоему плодотворному процессу, который необходимо продолжить теперь, в условиях будто бы “сходной ситуации”. Столыпинская аграрная реформа стала изображаться прообразом горбачевской аграрной “перестройки”. Начавшийся в 1988 году культ Столыпина достиг в 1990-1991 годы масштабов массовой идеологической кампании, апогеем которой можно считать появление в одной из центральных газет 12 мая 1991 года панегирика “Столыпин и Горбачев: две реформы “сверху” (“Неделя”. 1991, № 19, 6-12 мая).
Историки-профессионалы, прежде всего из среды шестидесятников, не могли не обратить внимание на бестактность подобных параллелей, поразивших всех нас своей несообразностью и полным противоречием всему тому, что провозглашалось целями и средствами “перестройки”.
В 1988 году завершил работу над рукописью своего последнего исследования Арон Яковлевич Аврех — крупнейший специалист по истории государственной политики России столыпинского времени. Это была книга, специально посвященная теме “П. А. Столыпин и судьбы реформ в России”. А. Я. Аврех обратился ко мне с просьбой стать редактором этой книги и написать к ней предисловие. Он успел сдать рукопись в Политиздат незадолго до своей смерти в декабре 1988 года. Автор застал лишь начало идеологической кампании по возвышению Столыпина и его аграрной реформы, но уже тогда смог оценить остроту и значение возникшей проблемы. В его книге было показано действительное содержание столыпинских реформ, их подчиненность помещичьим интересам и административно-принудительный характер их методов. Именно поэтому издание книги задержалось почти на три года174, причем содержание подверглось грубому издательскому редактированию, многие тексты, не отвечающие новым идеологическим установкам, были изъяты. Я вынужден был отказаться от участия в издании настолько искаженной книги покойного автора. Мое предисловие было издательством отклонено.
