Меня потом долго и в мелких подробностях расспрашивали о том видении. Несколько мужчин — служащих в страже и горожан, собрались для того, чтобы принять решение по этому вопросу. Интересно, что одним из присутствующих там был тот воин, что чуть не снес мне голову саблей. По тому, как они общались, поняла, что это один из начальников — не иначе. У него были красивые глаза очень необычного, чистого серого цвета. И одет сейчас он был не в одежду для тренировки, а в простую и обычную, по виду удобную и привычную для него. Сейчас им всем придется принимать непростое решение и смотрел он на меня задумчиво и внимательно. То ли не до конца веря моему рассказу, то ли пытаясь осмыслить и как-то понять мое видение. Впрочем, как и все они. И не понятно было — если он начальство, то что делал тогда там, в обшарпанной кожаной справе?

Домой мне принесли одежду, которую носила стража. Мы с Кристей весь вечер ушивали огромные штаны. Когда справились, померила их с рубахой да поясом и потухла — все на виду, хоть и оставили свободу в штанинах. Теплые подштанники поддену, на коня сяду — все облипнет. Женскую грудь свободная рубаха подчеркивала больше, чем платье в обтяжку. Чуть повернешься — не поддерживаемые корсажем груди норовили дрогнуть. Сидели печально вдвоем с тетей… Потом она вздохнула и погладила меня по плечам.

— Ты, Даринка, когда в зеркало гляделась последний раз?

— Забыла… не помню уже. Не до того мне было.

— Ты глянь, детка. Только не пугайся сильно.

Я подхватилась, кинулась в комнату к тете. Глянула в маленькое зеркало, стоявшее на столике, потерянно присела на кровать. Тетя вошла, села рядом.

— Какая разница, что ноги обтянуты и титьки колыхнулись?

— Никакой… наверное.

— Это после того стало. Ты и до этого была, как ягодка, а сейчас еще ярче стала. Какой там приворот? Я так думаю, что и не было его. И потом — сейчас же не жара стоит, снег вон первый… В дороге под бекешей точно не видать ничего будет. А в доме жилетку, что ли, накинешь? А сапожки хорошие, это они на торге брали. Я тебе мягких портянок нарву несколько пар… И бекеша из хорошей овчины, теплая да длинная. Видишь — специально резана с заду для езды верхом. Ноги прикроет, если что. Ой, а как же ты по нужде-то при мужиках? А женское? Девонька-а… — дружно завыли обе. Ночь не спали, говорили. Варили снадобье отсрочить женские дни. Хоть в дорогу, а там посмотрю.

Утром тетя собирала меня «на войну». Плакала, как положено… Когда я натянула шапочку и пристегнула к поясу саблю, как раз и заехали за мной, привели коня. Замшевые меховые варежки одевала, уже выходя на крыльцо. Огляделась — мой отряд таращился, как на диковину — дружно и молча. Юрас подсадил в седло. Закинул мой тючок с вещами на вьючную лошадь, приторочил.

Тетя махала рукой, зажимая рот, чтобы не завыть снова. Уехали… По дороге к нам присоединилось еще двадцать стражей. Очевидно, моим словам поверили и отряд усилили. Насчитала всего сорок воинов, включая меня. Те знали уже про приворот. Хмыкали с издевкой на моих парней. Те в ответ поглядывали горделиво. Не стеснялись, надо же, а вроде даже гордились.

Первого привала еле дождалась. Тело не было привычно к езде, хотя я и держалась, и сидела правильно. Меня аккуратно снял с седла Юрас. Придержал, пока выпрямила ноги, осторожно поставил на слегка прихваченную морозцем землю. Подсунул вьюк — сесть. Я сидела и смотрела, как быстро и споро они организуют привал.

Остановились мы в редком лесочке. Жидкие голые веточки просматривались насквозь. Шагах в тридцати от основной поляны парни быстро поставили легкий парусиновый шатер. Юрас объяснил мне, что это отхожее место для меня. Спокойно встала, опробовала, прикрыла безобразие снежком. Перед отъездом схожу еще и соберу шатер сама. Я не раз такой ставила, когда ночевали в сенокос на лесных полянах, умею. Приятно было, что они позаботились, подумали обо мне.

Два больших костра горели на поляне, в двух котлах варили кашу, в конце щедро заправив ее маслом. Прямо в миски каждый сам для себя строгал вяленое мясо. Я пристроилась сбоку от костра, с наветренной стороны, и занялась своим делом. Когда мужики поели, обошла всех влюбленных и попотчевала свежеприготовленным зельем.

Нужно было давать снадобье, отбирая приворот понемногу — прикасаясь кожей к коже. Одной рукой поила с маленькой кружечки, а другой держала за руку. Рука без варежки быстро стыла на ветру. Ее старались согреть, с ласкою сжать в своей руке. Я не ругалась. Они не могут сейчас иначе, это как болезнь — трудно им. Юрас, наблюдая, стоял в стороне. Потом огорченно пожаловался:

— А меня за руку подержать? А то все им да им. Нужно по справедливости, я же командир. Они мне должны завидовать, а не я им.

Подержала и его. Больше разговоров. Он ужаснулся: — Да они, как лед, у тебя. — Растирал, натягивал варежки.

— Ты за шиворот им руку суй, что ли? Хоть погреешь.

Второй отряд наблюдал заинтересовано. Видно, поняли смысл, не ржали и не обсуждали.

Ночевали в селе. Как остальные — не знаю, а я выспалась хорошо. Помылась в корыте перед сном. И постель была удобной, без живности.

Остальные три дня почти ничем не отличались от первого. Разве что уставала я меньше, приноровившись. Когда ночевали в селах, на меня — с саблей и кинжалом на поясе, тоже смотрели, как на диковину. Но вначале я уставала так, что не до чужих взглядов было, а потом привыкла — смотрите себе. За ночь успевало высохнуть у теплой печи выстиранное исподнее, портянки. В целом поход для меня прошел не трудно. Юрас сажал на лошадь всякий раз и снимал с нее.

Я не узнавала того наглого избалованного парня, что пришел тогда и угрожал. Как подменили. Заботливый, серьезный, только он один позволял себе задержать мою руку в своей, приобнять, спуская с лошади, пошутить, слегка заигрывая. Это не нагнетало, а наоборот — рассеивало напряжение в отряде. Я не заостряла внимание на его выходках — он был безопасен, приворот не коснулся его. Остальные ели глазами, млели во время лечения, улыбались, заглядывали в глаза. Я чувствовала себя лекаркой в сумасшедшем доме.

Ближе к концу пути стала меняться местность. Леса почти не стало. Стали исчезать редкие островки голых деревьев между лысыми заснеженными холмами. Потянулась степь с редким кустарником в долинках. Последнее село проехали вечером. Поселяне выглядывали из дверей, проскакивали, хихикая, девки. Отряд приободрился, ускорился и через малое время мы подъехали к небольшой крепостце на вершине холма. В сумерках было не разглядеть, что настроено. Меня провели в небольшой протопленный домик, показали постель и оставили одну.

Утром вышла во двор, когда стукнули в окно. Юрас и незнакомый стражник ждали под дверью. Познакомились.

— Дарина, тут в основном все бывалые, только ты ничего не знаешь. Пока буду принимать службу, собирайся, походи с нами. Все сама увидишь — где, что и зачем.

Ходила за ними, смотрела. Два больших дома для стражников. В них постели и оружие тут же. Два малых домика для начальства — командира и ведуна. В том, что для ведуна, поселилась я. Еще дом-лекарня и через стену — кухарня. Между домов вытоптанная площадка, в центре — колодец.

Все застроенное пространство огорожено стенами из толстых бревен в два ряда. Между ними заполнено камнями с землей. Поверху бревна пригнаны аккуратно, соединены железными скобами и обрезаны вровень. Видно, чтобы не было возможности накинуть снаружи аркан и взобраться по нему. В наружной, более высокой стене в бревнах вырезаны бойницы. Вот и вся крепостца.

Поднялись на стену, огляделась — под холмом заметно, что замерзшая речушка, дальше далеко виднелась степь. Все бело и скучно. Месяц продержаться можно, а потом, наверное, хоть волком вой.

Позвали завтракать, я заодно умылась у колодца. Потом ушла смотреть раненых. Там уже сидел, ждал меня начальник второго нашего отряда. Звали его Тарусом. Молчаливый, за всю дорогу и слышала-то его пару раз. Наблюдал, как я управляюсь, опять молчал. Раненых было двое. Одного зацепили стрелой, а второй сломал ногу, поскользнувшись ночью на стене. Оба грамотно обихожены, выздоравливают.