Панцирь Крапивника и сейчас сиял, как чистое золото. Когти его были острее осколков стекла, зубы остры, а сила — больше, чем у любого другого живого существа. Но он скучал. Скука томила его. Она доводила его до озверения, до бешенства, до того, что он становился кусачим, как цепная собака, и давно уже пожрал большинство своих слуг.

При нем оставался всего один — крошечное, тощее, как спица, существо по имени Мухоножка. День за днем он полировал панцирь Крапивника, стирал пыль с зубцов его гребня, чистил ему сверкающие зубы и точил когти. День за днем, с восхода до заката, проводил он за этим занятием, пока золотой дракон лежал в своем осыпающемся замке и ждал, чтобы один из его бесчисленных шпионов принес наконец долгожданную весть — весть о последних драконах, на которых он мог бы возобновить охоту.

В то утро, когда Лунг мирно спал между камнями всего в нескольких горных вершинах оттуда, к Крапивнику уже явились два шпиона — один из его воронов с севера и блуждающий огонек с юга. Но сообщить им было нечего. Решительно нечего. Они докладывали всякую ерунду: там один-два тролля, тут две-три феи, морская змея и гигантская птица — они видели все что угодно, но только не драконов. Ни единого дракона. Поэтому Крапивник сожрал их на завтрак, хотя знал, что от вороновых перьев у него заболит живот, непременно и омерзительно заболит.

Он был в отвратительном настроении, когда Мухоножка со своими тряпками и щетками склонился перед ним в поклоне. Крошка вскарабкался на огромное туловище Крапивника и принялся полировать золотую чешую, покрывавшую тело хозяина с головы до кончика хвоста.

— Осторожно, гомункулус безмозглый! — зашипел на него Крапивник. — Ой! Не наступай мне сегодня на живот, понял? Почему ты мне не сказал, чтобы я не ел эту мерзкую серную птицу?

— Вы бы меня не послушались, хозяин, — ответил Мухоножка и плеснул из зеленой бутылки в ведро с водой немного политуры для панциря, которую гномы готовили специально для его хозяина. Без нее чешую невозможно было начистить до такого зеркального блеска, чтобы видеть в ней собственное отражение.

— Верно, — рыкнул Крапивник.

Мухоножка смочил тряпку в растворе и принялся за работу. Не успел он почистить и трех пластинок, как его хозяин со стоном повалился на бок. Ведро Мухоножки опрокинулось и упало на пол.

— Кончай! — рявкнул Крапивник. — Обойдемся сегодня без полировки — у меня от нее еще больше живот болит. Лучше поточи-ка мне когти, ну, живее!

Ледяным выдохом он сдул Мухоножку со спины. Кроха полетел вниз головой на стертые камни мощеного пола. Он поднялся без единого звука, достал из-за пояса пилку и принялся затачивать черные когти. Крапивник недовольно наблюдал за его работой.

— Давай-ка расскажи что-нибудь! — прорычал он. — Расскажи мне о моих былых подвигах.

— Ох, опять, — пробормотал Мухоножка.

— Что ты сказал? — рыкнул Крапивник.

— Ничего-ничего, — поспешно ответил Мухоножка. — Уже начинаю, хозяин. Минуточку. Как там это было? Ах да! — крошка распрямился. — Холодной, темной зимней ночью тысяча четыреста двадцать третьего года…

— Тысяча четыреста двадцать четвертого! — рявкнул Крапивник. — Сколько раз тебе повторять, мозги твои птичьи? — в раздражении он махнул лапой в сторону человечка, но Мухоножка ловко увернулся.

— Холодной, темной лунной ночью тысяча четыреста двадцать четвертого года, — начал он снова, — великий алхимик Петрозий Белениус создал величайшее чудо, когда-либо виденное миром, могущественнейшее существо…

— Могущественнейшее и опаснейшее существо, — перебил его Крапивник. — Сосредоточься, пожалуйста. Не то я откушу твои паучьи ножки. Дальше.

— Могущественнейшее и опаснейшее существо, — покорно продолжал Мухоножка, — когда-либо ступавшее по земле. Он создал его из твари, имени которой не знает никто, из огня и воды, из золота и железа, из твердого камня и нежной росы с листьев фиалки. Затем силою молний он пробудил его к жизни и нарек своему творению имя Крапивник, — Мухоножка зевнул. — Простите, пожалуйста.

— Продолжай, — прорычал Крапивник и прикрыл красные глаза.

— Продолжаю, к вашим услугам, — Мухоножка зажал пилку под мышкой и перешел к следующей лапе. — В ту же ночь Петрозий создал еще двенадцать гомункулусов, человечков, последний из которых сидит сейчас здесь и подпиливает вам когти. Остальные…

— Пропусти это! — рыкнул Крапивник.

— Может быть, рассказать о конце Петрозия, нашего создателя, в вашей достопочтенной пасти?

— Нет, это не интересно. Расскажи об охоте, чистильщик панциря, о моей большой охоте.

Мухоножка вздохнул:

— Уже вскоре после своего создания великий, непобедимый, вечно сияющий Крапивник, по прозвищу Золотой, поставил себе задачу счистить всех других драконов с лица земли…

— Счистить? — Крапивник приоткрыл один глаз. — Счистить?! Это хорошо звучит, по-твоему?

— А раньше я употреблял какое-то другое слово, хозяин? — Мухоножка потер свой острый нос. — Я его, видимо, забыл. Ой, пилка сломалась.

— Поди возьми другую! — прорычал Крапивник. — Только поживее, а то я пошлю тебя навестить одиннадцать братцев у меня в желудке.

— Спасибо, не надо, — прошептал Мухоножка, быстро вскакивая.

Но в то мгновение, когда он хотел бежать за пилкой, в подземелье спустился по каменной лестнице большой ворон. Воронам Мухоножка не удивлялся. Черноперые были самыми усердными и верными шпионами Крапивника, хоть время от времени он и сжирал одного из них. Но на спине у ворона сидел горный гном. Эти обычно не решались сюда заглядывать. Даже политуру для панциря они не приносили сами, а передавали с кем-нибудь из воронов.

Трясясь по ступенькам вниз на спине ворона, гном придерживал руками поля огромной шляпы. Лицо у него раскраснелось от волнения. У подножия лестницы он поспешно слез с черной птицы, сделал несколько шагов в сторону Крапивника и во весь рост растянулся перед ним на полу.

— Чего тебе надо? — недовольно спросил хозяин Мухоножки.

— Я его видел! — выпалил гном, не подымая лица от пола. — Я его видел, ваше золотое сиятельство!

— Кого его? — Крапивник со скучающим видом почесывал подбородок. Мухоножка подошел к гному и наклонился над ним.

— Скорее переходи к делу, — шепнул он, — нечего нос по полу распластывать. Хозяин сегодня в отвратительном настроении, хуже не бывает.

Гном поспешно вскочил, поднял испуганные глаза на Крапивника и показал дрожащим пальцем на стену напротив.

— Вот такого, — пролепетал он, — такого я видел.

Крапивник оглянулся. На стене висел ковер, вытканный людьми много столетий назад. Краски его поблекли, но рисунок был ясно виден даже в полумраке подвала — он изображал серебряного дракона, за которым охотятся рыцари.

Крапивник поднялся. Его красные глаза уставились сверху на гнома.

— Ты видел серебряного дракона? — голос его прокатился громом под древними сводами. — Где?

— На нашей горе, — пролепетал гном. — Он прилетел сегодня утром, с кобольдом и человеком. Я сразу же полетел на вороне сюда, чтобы доложить тебе. Ты дашь мне за это пластину твоей чешуи? Одну золотую пластину!

— Цыц! — рявкнул Крапивник. — Мне нужно подумать.

— Но ты обещал мне! — воскликнул гном. Мухоножка оттащил его в сторону.

— Тихо, болван, — прошептал он ему в ухо. — У тебя что, под шляпой вообще ни капельки мозгов? Радуйся, если он тебя не сожрет. Влезай скорее на ворона и постарайся убраться отсюда подобру-поздорову. Ты, наверное, видел просто большую ящерицу.

— Нет, нет! — закричал гном. — Это дракон! Чешуя у него будто скована из лунного света, и он большой, очень большой.

Крапивник застыл, глядя на ковер, потом обернулся.

— Горе! — сказал он. — Горе тебе, если ты ошибся! Я раздавлю тебя, как таракана, если ты поманил меня напрасной надеждой.

Гном втянул голову в плечи.

— Чистильщик панциря, поди сюда! — рыкнул Крапивник. Мухоножка вздрогнул.

— Пилка, хозяин, пилка! — крикнул он. — Уже беру, иду, лечу!