Мухоножка ничего не мог с собой поделать — услышав слово «шпион», он вздрогнул всем телом.

— Мухоножка, дорогой, — сказал профессор, — у тебя больной вид. Ты, может быть, плохо переносишь полеты?

— Мне тоже кажется, что он плохо выглядит, — согласился Бен, встревоженно посматривая на гомункулуса сбоку.

— Нет-нет, — выдавил из себя гомункулус. — Правда, все в порядке. Это просто из-за жары. Я к ней не привык, — он утер пот со лба. — Я создан для холода. Для холода и темноты.

Бен недоумевающе посмотрел на него:

— Как это? Я думал, ты родом из Аравии?

Мухоножка ответил испуганным взглядом:

— Из Аравии? Ах да, м-м-м, правда, но…

Барнабас Визенгрунд вывел гомункулуса из затруднения.

— Извините, что я вас перебиваю, — сказал он, показывая вперед, — но мы уже почти пришли. Там наверху — гробница. А вот и Вита! — он помахал рукой и в ужасе опустил ее. — Ах ты, господи! Видишь, Бен?

— Да, — ответил мальчик, хмурясь. — Нас уже поджидают два жирных ворона.

У ГРОБНИЦЫ ПОВЕЛИТЕЛЯ ДРАКОНОВ

Гробница Повелителя драконов стояла на округлой вершине невысокого холма. Серые колонны делали ее похожей на маленький храм. К гробнице вели четыре лестницы, направленные по сторонам света. У северной лестницы всадницы слезли со спины Лунга, и Зибеида Халиб повела дракона наверх по стершимся ступеням. Гиневер тянула за собой Серношерстку и махала рукой матери, стоявшей в ожидании наверху, среди колонн. О ее ноги терлись три кошки, но при виде дракона они умчались стрелой.

Гробница выглядела очень древней. Опиравшийся на колонны каменный купол сохранился хорошо, а вот склеп под ним местами обрушился. Белые каменные стены украшал резной орнамент из цветов и листьев.

Когда Лунг поднялся по лестнице, оба ворона, сидевшие на куполе, поднялись и с карканьем полетели прочь. Но далеко они не улетели — на безоблачном небе отчетливо выделялись две черные точки. Обезьяны, пристроившиеся на верхней ступени, с визгом прыгнули вниз и вскарабкались на деревья у подножия холма. Лунг прошел с Зибеидой между колонн гробницы и склонил шею перед женой профессора.

Вита Визенгрунд ответила поклоном. Она была почти такая же худая и высокая, как ее муж. В темных волосах уже поблескивала седина. Улыбаясь, она обняла дочь и посмотрела сперва на дракона, потом на Серношерстку.

— Как чудесно видеть вас всех! — сказала она. — А где же Повелитель драконов?

— Он здесь, дорогая, — сказал Барнабас Визенгрунд, поднимаясь с Беном на последнюю ступеньку. — Он как раз спрашивал, почему это место называется «гробницей Повелителя драконов». Расскажешь ему?

— Нет, пусть это сделает Зибеида, — ответила Вита Визенгрунд. Она улыбнулась Бену и присела вместе с ним на спину каменного дракона, охранявшего гробницу.

— Понимаешь, легенда о Повелителе драконов была почти забыта, — шепнула она, — пока Зибеида не открыла ее снова.

— Да, это правда. Хотя история подлинная, — Зибеида Халиб посмотрела на небо. — С этих воронов нельзя спускать глаз, — пробормотала она. — Кошек они нисколько не боятся. Так вот, легенда… — она прислонилась к голове каменного дракона. — Лет триста назад, — она взглянула на Бена, — жил в этой деревне мальчик, примерно твоего возраста. Каждое полнолуние он приходил на берег и смотрел, как с гор спускаются драконы купаться в лунном свете. И в одну из таких ночей он прыгнул в воду, поплыл и вскарабкался на спину одному из драконов. Дракон не возражал, и мальчик так и сидел у него на спине, пока дракон не поднялся из воды и не улетел вместе с ним. Семья сперва горевала о нем, но всякий раз, как возвращались драконы, возвращался и мальчик, и так продолжалось год за годом, пока волосы его не поседели. Тогда он вернулся в деревню, чтобы повидать своих братьев и сестер, а также их детей и внуков. Но не успел он вернуться, как заболел, да так сильно, что никто не мог ему помочь. И вот однажды ночью, когда изнурительная лихорадка особенно сильно трясла Повелителя драконов, с тор спустился дракон. Он пришел в деревню, хотя луны на небе не было, остановился перед хижиной Повелителя драконов и окутал ее голубым пламенем. Лишь с рассветом он улетел прочь. А Повелитель драконов поправился и прожил еще много-много лет, так много, что настало время, когда никто уже их не считал. И пока он был жив, на поля деревни каждый год падало довольно дождя, а сети рыбаков были всегда полны рыбы. Когда же он в конце концов умер, то люди из почтения к нему и к драконам соорудили эту гробницу. В ночь после его похорон к ней снова прилетел дракон и дохнул своим пламенем на белые стены. Рассказывают, что с тех пор всякий больной, прикоснувшийся рукой к этим камням, обретает исцеление. А когда ночи становятся холодными, мерзнущие приходят сюда греться, потому что эти камни всегда излучают тепло, как будто в них живет драконий огонь.

— Это правда? — спросил Бен. — Про теплые камни? Вы сами проверяли?

Зибеида Халиб улыбнулась.

— Конечно, — сказала она. — Все так и есть, как рассказывает легенда.

Бен провел рукой по древним стенам, задержавшись на каменном цветке орнамента. Потом он посмотрел на Лунга.

— Ты и не рассказывал, что обладаешь такой силой, — сказал он. — А тебе случалось уже кого-нибудь исцелить?

Дракон кивнул и нагнулся к нему:

— Конечно. Кобольдов, раненых зверей — всех, кто становился под мое пламя. Только людей никогда. Там, где мы с Серношерсткой жили, люди думают, что пламя дракона сжигает и разрушает. А ты разве думал иначе?

Бен покачал головой.

— Мне бы не хотелось вам мешать рассказывать красивые легенды, — буркнула Серношерстка, — но вы только поглядите на небо!

Вороны снова подлетели ближе и с хриплым карканьем кружились над куполом гробницы.

— Пора отогнать этих ребят, — Серношерстка присела рядом с Беном на каменного дракона и сунула руку в свой рюкзак. — С тех пор как мы отделались от того ворона над морем, я все время ношу с собой добрую пригоршню камней.

— А, ты хочешь применить слюну кобольда, — сказала Вита Визенгрунд. Серношерстка ответила довольной улыбкой:

— Точно. Вот смотри, — она уже хотела плюнуть себе на лапу, но Мухоножка вдруг соскочил с плеча Бена ей на шею.

— Серношерстка, — взволнованно закричал он, — Серношерстка, пусть Лунг дохнет пламенем на твой камень!

— Это еще зачем? — Серношерстка удивленно посмотрела на него, а потом недовольно сморщила нос. — Чего тебе надо, кроха? Не суйся в дела, в которых ничего не понимаешь. Это чары кобольдов, ясно? — и она снова вытянула губы, чтобы плюнуть на камень.

— Упрямица остроухая! — завопил Мухоножка в отчаянии. — Ты что, не видишь, что это не обычные вороны? Или у тебя глаза только на то, чтобы отличать один гриб от другого?

Серношерстка злобно зарычала на него:

— Что ты болтаешь? Вороны — они и есть вороны.

— Да нет же! — Мухоножка так возбужденно размахивал руками, что чуть не свалился. — Ворон ворону рознь, всезнайка ты наша! И этих воронов ты только разозлишь своими дурацкими камушками. Они улетят и нажалуются своему хозяину. Они расскажут ему, где мы, и он нас найдет, и…

— Не волнуйся так, Мухоножка, — сказал Бен, успокаивающе похлопывая гомункулуса по спине. — Так что же нам делать?

— Пламя дракона! — воскликнул Мухоножка. — Я читал про это в книге. В книге профессора. Оно может…

— Оно может превращать заколдованные существа обратно в то, чем они были раньше, — сказал Барнабас Визенгрунд, задумчиво взглядывая на небо. — Да, так рассказывают. Но с чего ты взял, дорогой Мухоножка, что это заколдованные вороны?

— Я… я… — Мухоножка почувствовал на себе подозрительный взгляд Серношерстки. Он поскорее залез обратно Бену на плечо. Но и мальчик смотрел на него с недоумением.

— Правда, с чего ты взял, Мухоножка? — спросил он. — Только потому, что у них глаза красные?

— Ну да! — с облегчением воскликнул гомункулус. — Конечно. Потому что у них глаза красные. Это ведь общеизвестно, что у заколдованных существ глаза красные.