— Теперь, — проговорил Джек, — нужно решить, как нам спастись.

Загудели голоса. Один из малышей заявил, что он хочет домой.

— Заткнись, — рассеянно сказал Ральф. Он поднял раковину. — Мне кажется, нужно выбрать вождя, который будет решать, что и как.

— Вождя! Выбрать вождя!

— Вождем должен быть я, — легко и самоуверенно сказал Джек, — потому что я пою на клиросе и еще я староста хора. Я могу взять си-диез.

Снова гул голосов.

— Ну, а тогда… — продолжал Джек, — тогда… тогда…

Он колебался. Роджер — тот самый мальчик с вороватым взглядом — заерзал, потеряв терпение, и сказал:

— Вождя нужно выбрать!

— Да!.. Выбрать вождя!..

Игра в выборы казалась такой же занятной, как и раковина. Джек было запротестовал, но поднявшийся гвалт означал, что просто иметь вождя теперь им мало — они хотели его выбрать, и кто-то выкрикнул имя Ральфа. В его пользу у ребят не было никаких разумных доводов: единственным, кто проявил хоть какую-то смекалку, был Хрюшка, самым властным показал себя Джек. Но в Ральфе, в том, как он сидел, было какое-то спокойствие, отличавшее его от остальных; притягивала и его внешность, и его стать, но сильнее всего и притом самым непостижимым образом на них действовала раковина. Тот, кто трубил в нее, кто сидел и ждал их на платформе с такой восхитительной вещью; не мог быть как все.

— Тот пусть будет вождем, с раковиной!

— Ральф! Ральф!

— Парень с дуделкой, он!

Ральф поднял раковину, требуя тишины.

— Ну ладно. Кто хочет, чтобы вождем был Джек?

Хористы обреченно подняли руки.

— Кто за меня?

Все, кроме хористов и Хрюшки, подняли руки. Затем и Хрюшка нехотя поднял руку. Ральф считал.

— Тогда, значит, вождь — я.

Собрание взорвалось аплодисментами. Даже хористы аплодировали, и Джек от обиды покраснел так, что его веснушки исчезли. Он вскочил, передумал, сел, а воздух все звенел от криков. Ральф смотрел на него, горя желанием что-нибудь предложить взамен.

— Хор, конечно, останется за тобой.

— Они будут нашей армией…

— Нет, охотниками…

— Пусть они будут…

На лице Джека снова выступили веснушки. Ральф помахал рукой, требуя тишины.

— Джек командует хористами. Они у нас будут… кем ты хочешь, чтобы они были?

— Охотниками.

Джек и Ральф в застенчивой признательности улыбнулись друг другу. И сразу все заговорили наперебой. Джек встал.

— Хор! Снять тоги!

Хористы, как по школьному звонку, повскакали со своих мест, затараторили и побросали в кучу свои плащи. Джек положил плащ на ствол рядом с Ральфом.

Ральф улыбнулся и, добиваясь тишины, поднял раковину.

— Слушайте все! Мне нужно время, чтобы подумать. Я не могу так сразу решить, что делать. Если это не остров — мы спасены. Так что сперва нужно узнать, остров это или нет. Пусть все останутся здесь, ждут и никуда не уходят. Трое — пойдет больше, мы не будем знать, кто где, и потеряем друга друга — трое из нас пойдут в экспедицию и все узнают. Пойду я, Джек и… и… — Со всех сторон на него смотрели томящиеся лица. — … и Саймон.

Вокруг Саймона захихикали, и он встал, тоже чуть посмеиваясь. Теперь, когда обморочная бледность сошла с ело лица, это был живой мальчуган, худенький, смотревший из-под шапки черных волос, прямых и жестких, нависших на лоб. Он кивнул Ральфу.

— Я пойду.

— И я…

Джек выхватил из-за спины большой нож и вонзил его в ствол. Голоса загудели и сразу стихли. Хрюшка пошевелился.

— И я пойду.

Ральф обернулся к нему:

— Для такого дела ты не годишься.

— И все равно…

— Ты нам не нужен, — отрезал Джек. — Хватит и троих.

Хрюшкины очки засверкали.

— Я был с ним, когда он нашел раковину. Я был с ним, когда вас еще никого не было.

Никто на это не обратил внимания. Все стали расходиться. Ральф, Джек и Саймон спрыгнули с платформы и пошли по песку вдоль купального бассейна. Хрюшка тащился следом.

— Саймон, — сказал Ральф, — ты иди между нами, тогда мы сможем разговаривать через тебя.

Они зашагали в ногу. Это означало, что время от времени Саймону приходилось делать двойной шаг, чтобы не отстать. Наконец Ральф остановился и повернулся к Хрюшке.

— Ну что? — Джек и Саймон притворились, что ничего не видят. — Тебе же нельзя с нами.

Хрюшкины очки увлажнились от обиды.

Рисунки С. ПРУСОВА

— Все-таки сказал… А я же просил тебя… — Его лицо горело, губы дрожали. — Я же просил тебя не говорить…

— Что ты мелешь? О чем ты?

— Все о том же. Я ведь сказал, мне все равно, лишь бы Хрюшкой не называли, а ты…

Они оба притихли. Ральф посмотрел на Хрюшку более сочувственно и увидел, до чего тот был обижен и подавлен. Он раздумывал, извиниться ли ему или и дальше изводить Хрюшку.

— Уж лучше быть Хрюшкой, чем Жирнягой, — сказал он, наконец, с прямотой подлинного вождя. — Ладно, прости, если ты так переживаешь. А теперь, Хрюшка, ступай обратно и займись именами. Это твое задание. И будь здоров.

Он повернулся и побежал за остальными. Хрюшка стоял, и жгучий румянец медленно остывал на его щеках.

Троица проворно шагала по берегу. Был отлив, и полоса пляжа, выстланная водорослями, стала твердой, как дорога. Во всей этой сцене и в самих ребятах было что-то романтическое, и они, сознавая это, чувствовали себя счастливыми. Они то и дело поворачивались друг к другу, взволнованно смеялись и болтали взахлеб. Вокруг все сверкало. Ральф, не в силах выразить свой восторг, встал на голову и перевернулся. Когда они отсмеялись, Саймон нежно погладил его по руке, и они снова засмеялись.

— Давай, давай, пошли, — сказал Джек. — Мы — исследователи.

— Нужно дойти до этого конца острова, — сказал Ральф, — и посмотреть, что там за углом.

— Если это остров…

Теперь, когда день пошел на убыль, миражи понемногу оседали. Ребята обнаружили, что с этой стороны остров уходил в море острым мысом. В беспорядке громоздились квадратные, как и повсюду, глыбы, и уже в лагуне высилась еще одна скала. Там гнездились морские птицы.

— Как глазурь на розовом торте, — заметил Ральф.

— Дальше не пойдем, — сказал Джек. — И за угол нам не заглянуть, потому что его и нет. Берег чуть изгибается, и все. А идти там трудно: скалы одни…

Ральф прикрыл глаза ладонью и, все выше задирая голову, окинул взглядом скалистую вершину. Отсюда до горы было ближе, чем от любой другой точки пляжа, где они успели пройти.

— Здесь и попробуем взобраться на гору, — сказал Ральф. — Я думаю, это самый легкий путь. Меньше зарослей проклятых, больше розовых скал. Пошли.

И они начали карабкаться вверх. Какая-то неведомая сила выворотила эти кубы и разбросала их так, что они лежали вкривь и вкось, наваленные друг на друга. Розовый утес обычно подпирал перекошенную глыбу, та — другую, поменьше, и так снова и снова, пока все это сооружение не завершалось шаткой грудой розовых камней, пронзивших хитросплетения лиан. Там, где розовый гранит выходил прямо из земли, к скалам, огибая их, жались узкие тропинки. Мальчики пробирались по ним боком, лицом к скале.

— Кто проложил эту тропинку? — Джек остановился, вытирая пот. Запыхавшийся Ральф стал рядом. — Люди?

Джек покачал головой:

— Животные.

Ральф уставился в густой мрак под деревьями. Заросли чуть заметно подрагивали.

Крутые витки тропинок давались ребятам без труда; туго им приходилось изредка, когда они пробирались через заросли, чтобы выйти на очередную тропинку. Здесь корни и стебли ползучих растений сплетались, словно пряжа, и ребята должны были, как гибкие иглы, продеваться в ее петли. Единственным ориентиром Для них был подъем склона: лишь бы следующий лаз, как бы его ни опутывали канаты лиан, находился выше предыдущего.

И они поднимались. В самую трудную минуту, когда они, казалось, были наглухо замурованы в зеленой гуще, Ральф обернулся и посмотрел сияющими глазами.