И теперь голос детектива Эспозито звучал очень тихо и удручающе бесстрастно:

– Я давно подозревал тебя, но не хотел ничего говорить твоей матери. Вчера я обнаружил у Карлы деньги, которые ты ей дал. Она мне ничего не сказала, но я не настолько глуп. На этот раз я помогу тебе выйти сухим из воды. Но ты должен принять мои условия. Я за этим прослежу, и делаю это только ради твоей матери. Она классная леди, верит в тебя, а ты разбиваешь ей сердце, как и твой папаша. Хотя мне следовало бы убить тебя за то, что ты впутал в это мою дочь.

– Убивайте, – прохрипел Квентин со странным безразличием и опустил голову на окровавленную мостовую.

– Неужели кодекс честного человека, которому я пыталась тебя научить, оказался таким сложным, что ты не можешь ему следовать? – Мать спрашивала так тихо, что Квентину пришлось напрячься, чтобы услышать ее.

Его только что выпустили под залог, и они сидели друг против друга за кухонным столом. Губы у Квентина распухли, одна щека побагровела от синяка. Он сидел ссутулившись, его широкие руки лежали перед ним на дешевом пластике, как будто их все еще сжимали наручники.

– Я помогал тебе оплачивать счета, – выдохнул Квентин. – Остальное я откладывал.

– Альфонсо перешлет мне деньги, спрятанные Карлой для тебя на ее банковском счете. Это несколько тысяч долларов. Я намерена все отдать на благотворительность.

– Так я зарабатывал для нас с тобой. И для папы, если бы он не сдался. Для будущего.

– Ты чувствовал, что на отца нельзя надеяться? – В голосе Анджелы зазвучали плохо скрываемые эмоции. – Ты считал, что он никогда ничего не добьется?

– Да.

– И поэтому ты стал вором. И лжецом. И мошенником. И ты позволил Карле превратиться в твою сообщницу. А девочка любит тебя всем сердцем. Ты сделал такой выбор, но стало ли тебе от этого легче?

Квентин поморщился. Его покоробила подобная оценка его поступков.

– Я несу ответственность. Я поступил так, как должен был поступить.

– Нет, ты выбрал самый легкий путь и назвал это необходимостью.

Он промолчал. Мать подняла голову. Ее глаза заблестели. Она выглядела неухоженной в неопрятной одежде, с взъерошенными каштановыми волосами с пробивающейся сединой.

– Я слишком ослабла после смерти отца, – продолжала Анджела. – Позволила себе горевать, когда меня ждала работа. Я поверила тебе, зависела от тебя. Мне казалось, что ты в ответе за свою жизнь, что совесть у тебя, так же, как у отца, чиста.

Квентин еще ниже опустил голову. Он не просил простить его, ему не хотелось крикнуть ей в лицо, что отец не заслужил ее защиты. Ему просто было больно, он оплакивал все в глубине души.

– Я все исправлю ради тебя, – пообещал он.

– Ты все исправишь ради него, – поправила его мать и вышла из кухни, оставив сына сидеть в одиночестве, куда более страшном, чем он испытывал раньше.

Альфонсо помог ему договориться с судьей, бывшим перед Эспозито в долгу. Судья согласился не заводить на Квентина дело и снять с него все обвинения, но при одном условии: Квентин должен добровольно записаться в армию и стать профессиональным военным.

Наказание выглядело довольно странным, ведь война во Вьетнаме завершилась. Конечно, после ее окончания служба в армии потеряла некогда почетный статус, но и жизни уже не угрожала. Правда, Квентин не мог поступить в университет, ему предстояло уехать из дома и заставить мать пережить очередное разочарование. Еще одна ее мечта разбилась.

– Мой сын отправится в армию и искупит свою вину, – обещала она Альфонсо, сообщившему ей о решении судьи. – Я в этом не сомневаюсь. – Ей было слишком больно, чтобы она могла сказать кому-нибудь, насколько опустошена. Анджела боялась, что просто развалится на куски, если признает, что ее семья разрушена, как и ее заветные цели. Так что матери Квентина пришлось учиться скрывать свои чувства. Она никогда больше не целовала Квентина и не обнимала его. Он понимал, что заслужил эту холодность, что должен вернуть уважение матери, но такое отношение убивало его.

Квентин вынул из ящика свои дневники, которые на протяжении многих лет вел мелким, аккуратным почерком, вынес в переулок и сжег. Он оставил только один, самый первый, начатый в восьмилетнем возрасте, чтобы не забывать о том, что когда-то он любил и его любили без всяких условий и все было так легко и просто.

В то утро, когда Квентин отправлялся в армию, мать стояла у окна так же точно, как в тот день, когда уезжал отец. В простом черном платье она лишь едва подняла руку в знак прощания. Квентин в отчаянии смотрел на нее с тротуара, уже испытывая тоску по дому и такую ненависть к себе, что просто окаменел. Накануне вечером он заходил к Альфонсо.

– Прошу вас, присмотрите за моей матерью, – попросил Квентин детектива, спокойно курившего трубку и разглядывавшего его темными, проницательными глазами.

– Я сделаю это, даю тебе слово. Но и я прошу тебя порвать с Карлой. Никаких писем, никаких телефонных звонков. Пусть девчонка забудет тебя.

Альфонсо отослал дочь в пригород Чикаго к одной из ее теток. Квентин слышал, что там ее держат под замком. Но Карла все же сумела прислать ему одно письмо: “Я всегда буду любить и ждать тебя”.

Он переслал ей тысячу долларов, которую ему удалось сохранить, и записку: “Прости меня за все. Не жди”.

Теперь у Квентина осталось совсем мало целей в жизни. Он должен выжить. Честно зарабатывать свой хлеб. Не допустить, чтобы любимый человек причинил ему боль, и не делать больно тем, кого любит. Молчание затянулось, Альфонсо нахмурился.

– Ответь мне, только честно. Ты любишь мою дочь?

Спустя мгновение Квентин произнес просто и не лукавя:

– Нет.

– Спасибо. Значит, твой отъезд ей только на пользу.

Квентин медленно выдохнул воздух.

– Я не буду пытаться связаться с ней. Даю вам слово.

Таким образом, он рассчитался со своей старой жизнью, своим детством. Он помахал рукой Анджеле Долински Рикони, Своей матери, и единственному дому, что у него был, сел в такси и больше не оглядывался.

Когда сын уже не мог видеть ее, Анджела прижала руку к губам и заплакала.

Мама не должна была умирать. Ребенок не должен был пострадать. Мне казалось, что я вот-вот взлечу, так переполняли меня гнев и боль. Я убедила себя, что, если бы у нас имелись деньги, мама велела бы мне позвать доктора. А они у нас были бы, если бы папа не заплатил за Железную Медведицу. Из моей памяти стерлись и мамина строгая религия, и ее характер, и ее упрямство.

Папа назвал мальчика Артуром. Он сказал, что это героическое имя, пришедшее из старого уэльсского языка, из времени мифов и легенд, из старых кельтских сказаний. В старых преданиях уважали и медведей, о чем свидетельствовало мое имя. Артур повел себя как герой в день своего рождения, и он и в самом деле оказался чудом, потому что я никогда не винила его в смерти мамы. Мне кажется, я с самого начала знала, что он не совсем такой, как другие дети, что он выстрадал свое право на жизнь. Врач сообщил нам, что он может вырасти умственно отсталым.

Папа заявил, что это не имеет значения, на земле хватит места для всех. Я смотрела на папу в отчаянии. Мне хотелось крикнуть ему: “Тебе следовало подумать заранее. Это все случилось по твоей вине”. Но эти слова так никогда и не сорвались у меня с языка. Они остались внутри, отравляя мою жизнь. Я слишком сильно любила отца, поэтому только в глубине моей души нашлось пристанище ярости и разочарованию.

В школе страшная правда снова обрушилась на меня. Как-то раз Джанин Тайбер подкралась ко мне и прошептала:

– Тебе лучше быть повежливее со мной, а не то я скажу своему папе, чтобы твою маму выкопали. Это мой папа дал деньги на ее похороны. Вы воспользовались нашей благотворительностью.

– Врунья! – моментально ответила я, но она все повторила еще раз. Меня ослепила ярость.