– Только что вы по собственной воле стали частью нашей жизни, – пробормотала я. – Не уверена, что хочу, чтобы вы пришли к нам снова, но у меня нет выбора. Мой брат будет вас ждать.

Квентин позвал собаку. Квартиранты смотрели на него как на духа, спустившегося с Аппалачских гор после дневной грозы, но говорящего с характерным акцентом янки из Бруклина.

“Во что я вмешиваюсь?” – спрашивал себя Квентин. Он не собирался использовать детскую веру Артура и до сих пор не мог прийти в себя от той легкости, с которой ему поверил брат Урсулы, и от его доверчивости. В планы Рикони не входило заботиться об Урсуле, ему нужна была только скульптура.

– Увидимся завтра, сестра-медведица, – сказал Квентин и ушел.

Большую часть этой ночи я провела за моим портативным компьютером, рыская по Интернету в поисках историй о Ричарде Рикони и обрушившейся на него посмертной славе, которая привела Квентина ко мне и Железной Медведице. Я нашла подтверждение всех основных фактов, упомянутых моим нежданным гостем, и ознакомилась с деталями прошедшего в январе месяце аукциона. От полученной информации у меня закружилась голова.

Под утро я попыталась уснуть, но не смогла и просто лежала под стареньким одеялом, уставившись в изрезанный трещинами потолок. Артур все-таки заговорил. Мой брат начал приходить в себя после того, что с ним случилось в Атланте, но я не могла позволить ему привязаться к Квентину Рикони. Этот человек был просто прохожим. А вот последствия удара, который он мог нанести вере Артура в людей, остались бы навсегда.

“Но этот человек спас тебе жизнь”, – услужливо подсказал внутренний голос. Я оказалась на распутье. Промаявшись без сна еще несколько часов, я встала, приняла аспирин и выпила чашку кофе, подслащенного несколькими каплями тягучего душистого горного меда. Не причесавшись как следует, все в тех же джинсах и футболке, в которых я была накануне вечером, я отправилась в Тайбервилл на ярко раскрашенном папином пикапе. Я собиралась найти Квентина в мотеле и еще раз серьезно поговорить с ним. Я намеревалась попросить его, так мягко, как только возможно, вернуться туда, откуда он приехал, оставив меня и Артура в покое. Позволить нам с братом забыть о нем, что и так уже непросто будет сделать.

По дороге я остановилась в “Шустром парне”, чтобы подкрепиться чашкой черного кофе и быть во всеоружии при встрече с Квентином, которому уже и так удалось завоевать дружбу Артура. Утром за стойкой “Шустрого парня” работала моя бывшая одноклассница Рита. Я сделала заказ. Она поставила передо мной чашку и как-то странно посмотрела на меня, но потом все же решилась спросить:

– Ты разве не знаешь, что твой приятель-янки в тюрьме?

Чашка с кофе осталась стоять на стойке.

Квентин встал рано и отправился на прогулку, осматривая местность, словно солдат перед боем. Утро было яркое, солнечное. Хаммер остался спать, сладко посапывая, на одной из кроватей в комнате мотеля. Квентин шел по улице с двусторонним движением по направлению к площади и думал о том, что город, выдержанный в строгих классических линиях, ему нравится. Глазом эксперта он оценивал старые дома, выстроенные в начале века, грациозные шпили церкви, кампус колледжа с его аккуратно подстриженными лужайками и золоченый купол здания суда, выглядывавший из-за верхушек деревьев.

Его преследовали мысли об Артуре и рыжеволосой босоногой Урсуле. Она знала латынь и отказалась от денег из принципа. Урсула Пауэлл заставила его вспомнить о металлических головоломках, которыми он забавлялся в детстве и о которых не вспоминал многие годы. Квентин поймал себя на том, что задает себе вопрос: “А если бы я был свободен и мог получить ее?” Эта мысль поразила его самого. Правда, он и сам не сумел бы сказать, свободным от чего именно ему следовало бы быть.

Пели птицы, несколько машин лениво прокатились по пустынным улицам, где-то вдалеке кукарекали петухи. Странное ощущение покоя овладело Квентином. Он не знал, должен ли поддаться очарованию места или отнестись к нему сдержанно.

В кафе на площади Квентин позавтракал яичницей с беконом и тостами, с интересом ковыряясь ложкой в миске со слизистой овсянкой, которую официантка принесла, не дожидаясь его просьбы. Он чувствовал на себе внимательные взгляды местных жителей и приезжих из Атланты, оказавшихся в Тайбервилле по случаю фестиваля в честь Четвертого июля.

Как они узнавали, что он не из их числа? Квентин огляделся и увидел, что, в отличие от остальных мужчин, поглощавших традиционную овсянку с солью, перцем и маслом, он в свою добавил сахар и долил молока. Мужчины в бейсболках и охотничьих рубашках переглядывались, еле сдерживая улыбки. Один из них проворчал:

– В следующий раз он нальет в овсянку кетчуп.

– Так мы едим у нас в Бруклине, – громко объявил Квентин.

На его слова откликнулись смехом. Люди вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть, что он будет делать дальше.

После завтрака Квентин вышел на площадь перед зданием суда, уже заставленную палатками и ларьками, хотя для ярмарки было еще слишком рано. Только продавцы сувениров и изделий народных промыслов уже разложили свой товар. Плакат с надписью “Художественная галерея фермы “Медвежий Ручей” заставил его остановиться. Неуклюжее, но явно сделанное от души изображение Железной Медведицы предваряло надпись и заканчивало ее.

“Как бы мне хотелось, чтобы папа познакомился с Томом Пауэллом”, – подумал Квентин. Встревоженный чувством печали и сожаления, охватившим его, он ушел с площади, свернул на узкую боковую улочку, вдоль которой выстроились магазины. В конце квартала Квентин заметил вывеску антикварного магазина Лузанны Тайбер. На дверях висела табличка: “Открыто”. На небольшом газончике перед витриной стояла старинная сеялка. Квентин подошел поближе, внимательно рассматривая архаичный сельскохозяйственный агрегат, а затем вошел внутрь, чтобы спросить о цене.

Старшая сестра мистера Джона сама редко появлялась в магазине. Вместо нее с покупателями общался ее родственник, старенький мистер Бомонт Тайбер. Ему уже перевалило за восемьдесят. Он был очень хрупким и плохо слышал. Квентин в конце концов нашел его. Дрожавший всем телом мистер Бомонт забился в высокое кресло у старинного секретера. При виде незнакомца он встал на ноги, чуть покачнувшись при этом. Судя по всему, вид высокого и сильного мужчины внушил ему уверенность в себе.

– Сэр, прошу вас, оставайтесь там, где стоите, пока не приедет полиция, – прошептал он Квентину, опасливо оглядываясь на закрытую дверь в заднюю комнату. – У меня там парочка молодых людей в очень плохом настроении, и я никак не могу от них избавиться. Они стащили серебряную ложку вон оттуда, и я не сомневаюсь, что они прихватили и старый компас. Пожалуйста, сэр, подождите немного. Я не хочу оставаться один.

– Я подожду, – согласился Квентин и прислонился к ближайшей витрине со спокойствием человека, не желающего до поры до времени выдать себя. Он не спускал глаз с двери в заднюю комнату. Он не собирался ничего предпринимать.

“Покупатели” вышли в главный зал и остановились при виде Квентина. Плечистые, обритые наголо, в новеньких джинсах, футболках и дорогих походных ботинках, они вели себя как профессиональные борцы.

– Двадцать долларов это не стоит, – громко заявил один из них, с грохотом выкладывая на прилавок железные щипцы ручной работы. Они звякнули и опрокинули пластиковый стаканчик с чаем. – Даю десять.

Мистер Бомонт охнул и начал одной рукой собирать бумаги, чтобы на них не попал чай, другой рукой судорожно доставая бумажные носовые платки.

Молодой человек, виновник “потопа”, подался назад с выражением отвращения на лице.

– Прошу прощения, – извинился он не слишком искренне.

Квентин подошел к прилавку, отодвинул щипцы, поднял стопку каталогов, помогая мистеру Бомонту, который задрожал сильнее прежнего при виде коричневой лужи, расползавшейся по старинному деревянному прилавку.