– Читай, учись, расти! – проскандировали они.
Обычно спокойные, обсаженные деревьями двухполосные улицы, ведущие к Персиковой, задыхались от машин и людей. Я наняла пару свободных от работы офицеров полиции, чтобы они направляли автомобилистов в объезд. Толпа разделилась на группы и рассеялась по небольшому парку. Кто-то разложил припасы для пикника на мягкой траве, кто-то танцевал в золотых солнечных лучах под звуки оркестра из модного ночного клуба их квартала Бакхед. Музыканты не взяли за свои услуги ни гроша. Они наигрывали сентиментальные баллады, старые свинги и мелодии сороковых годов.
Я мрачно напевала себе под нос “Незабываемое” Нэта Кинга Коула. Жизнь должна состоять из жизненно необходимых вещей, вечных ценностей, идей и свершений, которые выдержали бы любое испытание. Отыскав себе пристанище в этом старом квартале с собственным ярко выраженным характером, я теперь боролась за то, чтобы сохранить маленькие, древние кирпичные магазинчики, до сих пор избегавшие встречи с бульдозером.
– Вы не хотите подписаться? Прошу вас! Да благословит вас бог. Благодарю вас от всего сердца.
Когда я повторяла эти слова как заклинание красавицы из южных штатов, никто не мог меня остановить. Я умела быть и вежливой, и устрашающей. Этот стиль я переняла у бывшей владелицы моего магазина, знаменитой Эдит Эллис, происходившей из богатой семьи, где благородство манер передавалось из поколения в поколение.
На стоянке расположились две дюжины писателей, подписывавших свои книги, сидя за длинными столами. Я намеренно поставила столы именно там, чтобы привлечь внимание к стоящему в центре стоянки старому персиковому дереву. Несколько сотен поклонников выстроились в очереди и терпеливо ждали, чтобы получить желанный автограф. На самом видном месте я разместила плакат “Я уйду первой, если вы не поможете”. Казалось, я забыла, что такое стыд.
Я двигалась вдоль череды книголюбов, упрашивая их поставить подпись под моей петицией, когда услышала нежный вежливый голос:
– Прошу вас, не берите печенье… Может быть, вы наконец подпишете петицию?
Я обернулась как раз вовремя и увидела хорошо одетую женщину, которая, покачав головой, взяла еще одно имбирное печенье из корзинки Гарриет Дэвис.
Гарриет, маленькая кругленькая женщина в мягком твидовом костюме, владелица чайного салона “Магнолия”, расположенного рядом с моим магазином, напоминала мне персонажей в пастельных тонах из книг Беатрис Поттер. Защищая постоянно своего брата Артура от неприятностей, я переносила свою опеку и на других, поэтому мгновенно рассердилась, увидев несчастное лицо Гарриет.
– Я никогда не вмешиваюсь в политику, – ответила женщина и запустила руку в корзинку с печеньем в виде животных, чтобы угостить и свою подругу.
– Если не подпишите петицию, не получите жирафа, – вмешалась я, перехватывая оба печенья, завернутые в целлофан, и засовывая их в карман моего блейзера. Терпеть не могу паразитов любого рода. Каждый из них кажется мне воплощением избалованной Джанин Тайбер, выхватывающей книгу у меня из рук. “Мое” – их любимое слово. Со мной этот фокус не пройдет, мысленно отвечала им я. – Прощу прощения, леди, но у нас здесь свои правила. Не хотите ли подписать петицию и помочь нам?
– Оставьте себе ваше печенье, – произнесла женщина с твердым акцентом жительницы Среднего Запада.
Я сделала шаг к ним. Брови моей оппонентки взлетели вверх. Ее подруга быстро сказала:
– Тиффани, она не шутит, – и утащила ее за собой в толпу.
Гарриет смотрела на меня словно обрадованный кролик.
– Я рада, что ты используешь свои силы для защиты добра, а не служишь дьяволу, супердевушка. Вот бы мне быть такой же храброй.
– Иногда, если человек живет, он уже совершает геройский поступок, – процитировала я.
– Кто это сказал?
– Сенека.
– А, один из твоих римских философов. Ему никогда не приходилось защищать имбирное печенье.
Я вернулась к сбору подписей под петицией.
– Урсула, мне нужны сведения о твоем прошлом, – окликнула меня женщина-репортер из “Атланта джорнэл”.
Я “окучивала” прессу как владелец маленького книжного магазина в погоне за рекламой и называла по имени почти всех репортеров в городе, как и они меня.
– Терри, тебе незачем знать об этом. Это все равно займет не больше двух строк в твоем отчете об этом мероприятии.
– Точно, но я собираюсь напечатать в “Атланта мэгэзин” статью о независимых книготорговцах.
– В городе нет независимых книготорговцев. Осталась одна я.
– Вот именно. А теперь ты борешься с застройщиками, желающими возвести на этом месте большой торговый центр. Гигантские книготорговые фирмы не смогли с тобой справиться, а строительная фирма сможет. Разве ты не видишь в этом иронии?
– Ненавижу иронию. Я обещаю, что никто не откроет аптеку со скидками и видеопрокат на том самом месте, где сама Маргарет Митчелл в тридцать девятом подписала экземпляр “Унесенных ветром”, а Майя Анжелу читала стихи в прошлом году. Мой книжный магазин не просто торговая точка, а скрижаль шести десятков лет литературного общества южных штатов. Никто не будет продавать мази от геморроя и давать напрокат дешевые фильмы Адама Сэндлера там, где Трумэн Капоте провел целый день, попивая пунш и читая отрывки из своих книг. Даю тебе слово.
– Твое прошлое, – повторила Терри. – Не меняй тему.
Я сдалась и перечислила ей основные пункты: председатель ассоциации торговцев Персиковой улицы, председатель региональной ассоциации продавцов книг, окончила с отличием университет Эмори, намерена открыть собственное издательство “Пауэлл пресс” в задней комнате за магазином и опубликовать книги двух начинающих писателей, о которых еще никто не слышал.
– А как насчет более личных сведений? – не отступала Терри.
– В удачные дни люди говорят мне, что я немного похожа на Джулию Робертс. В плохие дни признают, что ошиблись.
– Кто-то говорил мне, что твой отец организовал своего рода художественный кооператив в горах.
Я внимательно, спокойно посмотрела на нее.
– Папа стал сдавать помещения бывших курятников, превращенные им в квартиры, когда я уехала в колледж. Люди, жившие там, называют себя любителями фольклора. Они обманывают его, фактически обкрадывают и живут за его счет. Одного из них недавно арестовали за торговлю кокаином, и нашу ферму едва не конфисковало государство. Я потребовала у отца выгнать постояльцев, пригрозив, что никогда больше не вернусь домой. Он этого не сделал, так что я там не бываю. Это случилось два года назад.
– Ой, понятно. Прости, пожалуйста.
– Теперь я должна идти. Мне необходимо вновь заняться гражданским неповиновением. Увидимся завтра в “Ребрышках” и выпьем по бокалу вина.
Терри неловко улыбнулась, когда я повернулась и пошла прочь. При одном упоминании об отце у меня начинало сосать под ложечкой. Мои друзья в Атланте смутно догадывались, что я регулярно посылаю деньги отцу и страдающему аутизмом брату, живущим в горах, но они никогда не бывали у меня дома и не представляли, откуда я родом. Они не знали, что я разбила сердце моему отцу точно так же, как он разбил мое, когда умерла мама.
Выкупив в свое время магазин у Эдит Эллис, я сделала полосатый навес над небольшой верандой позади дома, обнесла ее кованой решеткой, поставила там кованый столик и два тяжелых кованых стула. Там я ела, даже в холодную погоду. Я лучше чувствовала себя на улице и, закрыв глаза, легко могла перенестись в “Медвежий Ручей”.
Во время обеденного перерыва, когда раздававшие автографы писатели могли немного перевести дух, доктор Сезара Лопес-Джоунс уселась на веранде вместе со мной, опустив нывшую от писания руку в емкость с теплой водой с запахом мяты, принесенную мной. Доктор Эл-Джи, как называла ее публика, написала несколько бестселлеров и вела передачу на национальном радио.
– Замечательно, – с облегчением вздохнула она.
– Я добавила в воду немного бальзама, приготовленного по старинному рецепту, – сказала я. – Всегда покупаю его, когда езжу домой. – Можно подумать, я там была недавно! – Сосед моего отца использует его именно так. Он утверждает, что только так справляется со своим артритом.