– Кто она? – К ногам Квентина полетела фотография, где Урсула сидела рядом с Хаммером в траве и обнимала его за шею.

– Почему ты роешься в моих ящиках?

– Я догадалась, что ты от меня что-то скрываешь. – Квентин протянул было к ней руку, Карла попятилась. Черные волосы упали ей на лицо, глаза яростно сверкали. – Должна была быть причина твоего странного поведения. Вот она. – Женщина потрясла фотографиями перед носом Квентина. – Ты хранишь десяток снимков этой рыжей. Это не может быть совпадением. И это неспроста. Ты никогда не фотографировал одну женщину столько раз. Даже меня.

– Карла, перестань. Это все глупости. Я же пригласил тебя на ужин, предложил провести выходные с твоими девочками, и ты обвиняешь меня в том, что у меня есть другая женщина.

– Да, все встало на свои места. Ты используешь меня, чтобы избавиться от нее. Черт бы тебя побрал, Квентин Рикони. Я знала, что это слишком здорово, чтобы быть правдой. – Карла рухнула на широкий подоконник, ее плечи опустились.

Квентин сел рядом с ней, взял у нее из рук фотографии и отложил их в сторону.

– Я не живу с ней, – спокойно ответил он.

– Нет, живешь.

– Ты и я, вот это жизнь. У нас общее прошлое. Возможно, нас ждет долгое будущее. Я пытаюсь принять решение. Ведь мне уже сорок.

Слезы текли по красивому лицу Карлы. Она вытерла их ладонью.

– Тебе сорок лет, и ты подумал о том, что однажды окажешься таким же одиноким, как твой сержант. Ты пришел в отчаяние и попытался обустроить комфортное будущее со мной.

– Я не обманываю тебя. То, что ты видишь на этих снимках, это не мое будущее. У меня с ней ничего не получится. Я не способен наладить с ней отношения. – Квентин помолчал. – Но одно могу тебе гарантировать: ты мне небезразлична.

Карла застонала и посмотрела на потолок.

– Я ему небезразлична! Пресвятая Богородица. Ты когда-нибудь слышала что-нибудь более романтичное? Он меня не любит, не хранит в ящике комода десятка моих фотографий, но, возможно, однажды он решится жениться на мне, потому что так хорошо и так давно меня знает!

Квентин встал и отошел к другому окну, глубоко засунув руки в карманы. Он уныло смотрел на ряды старых промышленных зданий, превращенных в жилые помещения, как и его собственное. Мир, который он помнил, таял у него на глазах, уходил в прошлое. Его мать старела, так и не простив его, хотя и не подозревала о его подлинном преступлении. Карла перестала надеяться, хотя он подсознательно поддерживал в ней тлеющий огонек надежды все эти годы, и, вероятно, найдет для себя мужчину. Возможно, им станет тот банкир, с которым она в последнее время встречалась. На этот раз ее брак не распадется.

Карла вытерла глаза и подошла к нему. Они вместе смотрели на ночной город.

– Я хочу, чтобы ты любил меня, – она говорила совсем тихо. – Я хочу, чтобы ты верил, что не сможешь быть счастливым, если не увидишь меня утром в своей постели. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что твоя жизнь не станет полной, если у нас с тобой не будет общего ребенка. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что никто не в силах подарить тебе те же ощущения, что даю тебе я.

Прошла долгая, томительная минута, и Квентин обнял ее за плечи и притянул к себе. Карла заплакала, уткнувшись лицом в его шею, но тут же оттолкнула его от себя.

– Увидимся, – прошептала она.

Квентин проводил ее до лифта, но она отмахнулась от него, когда он решил дойти вместе с ней до машины.

– Я сама, – твердо остановила его Карла.

Прошли еще две недели. Сержант, бормоча что-то себе под нос, принес пухлый крафтовый пакет, потертый на сгибах.

– Я нашел это под мешком с собачьим кормом в твоей машине. Ты, видно, не заметил его, когда вынимал вещи после поездки. Что-то ты стал невнимательным последнее время. Это на тебя не похоже.

– Понятия не имею, что это может быть. – Квентин сел на край стола, достал нож и разрезал бечевку, которой был обмотан конверт. Из него водопадом хлынули двадцатидолларовые купюры, а следом выпал сложенный листок с логотипом “Пауэлл пресс”.

“Они твои. Урсула”, – записка оказалась совсем короткой.

Сержант прочитал единственную строчку, заглядывая через плечо Квентина, прежде чем тот успел ее спрятать. В глазах Джонсона появилось понимание.

– Я не знаю, что ты сделал этой леди, капитан, но, черт возьми, она дает тебе деньги, чтобы ты вернулся.

– Альфонсо говорит, что вы с Карлой серьезно поругались, – заявила мать, как только Квентин переступил порог ее дома. Он промычал что-то нечленораздельное, вешая куртку на спинку стула, и сел. Квентин возил Анджелу завтракать, как делал это каждое воскресенье, и теперь они смотрели друг на друга через покрытый кружевной скатертью стол в ее гостиной в Бруклине. Она всегда приглашала его на чай, словно достаточное количество чая и изысканная любезность могли стереть прошлое.

– Альфонсо мог бы сделать вторую карьеру как осведомитель, – мрачно отозвался Квентин.

– Так это правда?

– Нет, подожди. Я должен сказать тебе кое-что. Альфонсо работает и на меня тоже. Поэтому мне известно, что ты не ходила к врачу для повторного обследования, как обещала.

– Я принимаю лекарства от повышенного давления и замечательно себя чувствую. Так что больше никакого хныканья.

– Слышал, что ты вела переговоры с издателем о публикации воспоминаний о папе.

– Да, и это будет очень теплая, очень личная книга.

Квентин отставил чашку в сторону.

– Не делай этого. – Его голос звучал спокойно. – Тебе не удастся объяснить людям, которые его не знали, что с ним случилось.

– Потому что я сама этого не понимаю, так? Ты это пытаешься мне сказать?

– Позволь ему уйти, мама. Она хлопнула ладонью по столу.

– Как я могу? Разве ты сделал это?

– Да.

– Это неправда.

Квентин оттолкнул от себя чашку с горьким чаем. Ему и без того было несладко.

– Все знают, что папа покончил с собой, и этого факта нам не изменить. Ты не исправишь того, как он умер.

Мать поджала губы.

– Я не собираюсь обсуждать этого с тобой. Как всегда, ты пытаешься сменить тему, чтобы не обсуждать свои, весьма неважные, обстоятельства. – Анджела легко погладила морщинку между бровями. – Мне очень больно, что я узнаю о твоей жизни из слухов.

– Сожалею, но тебе надо было только спросить. – Квентин печально посмотрел на нее, с тоской вспоминая о былой дружбе между ними, когда они могли часами говорить друг с другом.

Мать помешала чай в чашке из тонкого китайского фарфора и положила ложечку на безвкусную, ярко-желтую подставку с изображением русалки. Каким бы филигранным серебром и тонким фарфором ни пользовалась, Анджела оставалась верна этим подставкам, выигранным для нее Ричардом на карнавале на Кони-Айленде, когда он еще ухаживал за ней.

– Альфонсо не ошибся, когда сказал, что у тебя с Карлой проблемы? – Анджела не собиралась легко сдаваться.

Квентин выжал лимон себе в чашку.

– Ладно, твоя взяла. Да, мы с Карлой повздорили. Все кончено.

– Ты имеешь в виду на какое-то время, как обычно?

– Нет, на этот раз это окончательный разрыв. Она больше не будет ждать меня.

Мать сумела сдержать удивление.

– Не могу сказать, что считала Карлу достойной тебя, но я никогда не сомневалась в том, что она тебя любит и будет преданной женой. Ты уверен, что не хочешь продолжать отношения с ней?

Квентин улыбнулся.

– Тебя бы устроил брак ради практических соображений и несколько внуков?

Анджела с негодованием выпрямилась.

– Когда меня устраивало что-то, кроме лучшего? Для меня самой или для тех, кого я люблю.

Квентин взял тонкую чашку загрубелыми мозолистыми пальцами. Его указательный палец не пролез бы в отверстие в ручке. Иногда он думал о том, не мелькает ли в голове матери мысль: “Если бы мой сын стал архитектором, у него сейчас были бы тонкие изящные руки”.

– Ты помнишь, как говорила мне, что я не должен портить жизнь Карле? Я последовал твоему совету.