Наконец он купил переносной туалет и установил его за палаткой, прикрыв от любопытных глаз тяжелым деревянным экраном, который смастерил сам. Ему надо было приходить в квартирку в бывшем курятнике, чтобы принять душ, но, кроме этого, Квентин ни в чем не нуждался в своем импровизированном лагере на краю моего пастбища. Они были там одни, он и Медведица.

– Я хочу купить подержанный грузовик, – объявил он мне.

Мы с Освальдом отвезли его на Тайбервиллский окружной аукцион, где долго бродили в толпе фермеров, торговцев, женщин в узеньких юбчонках и сплевывающих в самый неподходящий момент байкеров.

Квентин остановил свой выбор на старом грузовике Национальной гвардии, потерявшем свой привычный защитный цвет и перекрашенном в яркий красно-коричневый.

– Для чего тебе этот гигант? – спросил Освальд.

– Я буду возить металлолом и ржавое железо. – Позже Квентин признался мне, что влюбился в машину с первого взгляда, радуясь возможности обозревать окрестности с такой высоты и возможности управлять таким количеством лошадиных сил. Он не забыл купить сварочный аппарат, провода, наковальню, щипцы, кувалды, шлифовальный станок, пескоструйный аппарат и другие инструменты, названия которых я не знала, и огромных размеров стереомагнитолу, которую он повесил на нижнюю ветку дуба. Он настроил ее на музыкальную станцию Атланты, передававшую только джаз.

На все это благоустройство и покупки ушло всего лишь две недели, и закончив с этим, Квентин переехал.

Как-то раз рано утром я отправилась к нему, чтобы вместе позавтракать. Завтрак я несла с собой. Уже немного подмораживало, поэтому в лучах рассвета на всех предметах отсвечивала глянцевая ледяная корочка. Над его походным очагом весело попыхивал кофейник, а из печной трубы поднимался дымок, распространяя вокруг приятный смолистый запах.

Хозяин палатки сидел в кресле у печки, а Хаммер застыл в позе сфинкса у его ног. Волосы Квентина были все еще всклокочены после сна. Мужественные черты лица и легкая седина на висках придавали ему еще больше очарования. В старых джинсах и фланелевой рубашке, он вытянул длинные ноги перед собой и скрестил их в щиколотках, не отрываясь от книги. Вытянув шею, я рассмотрела заглавие и удивилась. Это была книга одного из моих авторов, которую Квентин одолжил у меня.

Я воспрянула духом, вдыхая душистый еловый воздух, аромат кофе, меня переполняла гордость, что он читает книгу издательства “Пауэлл пресс”. Мне было приятно видеть, как удобно он устроился, насколько он здесь на своем месте, но, самое главное, я просто рада была видеть его. Эта смесь подстегнула мои чувства, меня захватило желание. Каждая частичка моего существа жаждала проникнуть в его мир и в его постель, под пледы, которые согревали многие поколения мужей и жен, носивших фамилию Пауэлл.

Я остановилась на полдороге, не зная, куда поставить сковородку с поджаренным беконом, прикрытую тарелкой, на которой стояло еще и блюдо с оладьями. Я как будто опьянела от эмоций и желания. Когда Квентин поднял голову, я покраснела и отвернулась. Он отложил книгу в сторону и встал.

– Шпионишь? – окликнул он меня.

– Так точно, – ответила я, мгновенно приходя в себя. Я глубоко вздохнула, вошла в палатку и кивнула на книгу. – Скажи откровенно, что ты думаешь о “Задушенной иве”? – Ведь это был сборник эссе о женском мировосприятии, достаточно трудный для чтения.

– Мне понравилась та часть, где говорится о том, что женщины занимаются сексом с деревьями.

– Это называется магическим реализмом. Это метафора о природе.

– Нет, “Моби Дик” – это метафора о природе. А “Задушенная ива” – это книга о том, что некоторые женщины слишком живо интересуются корнями странной формы.

– Мужчинам никогда не понять смысла этой книги.

Квентин больше не шутил.

– Неправда. Я уважаю ее. Я уважаю твой выбор автора и то, как ты издала эту книгу. Ты очень хорошо делаешь свое дело.

Он протянул руку за оладьями, и наши руки соприкоснулись, наши глаза встретились. И мгновенно сама атмосфера в палатке изменилась, стала такой горячей, такой нежной, что мы оба могли соблазнить друг друга, если бы только захотели. По тысяче раз на дню мы испытывали искушение – один взгляд, касание рук, то, как он прислонялся к каминной полке, когда проводил в моем доме холодные вечера, как я ходила вокруг него на цыпочках.

Квентин выдохнул воздух, и я осознала, что тоже задержала дыхание.

– Мне придется поговорить с твоим маленьким персиковым деревом, – по-театральному сурово заговорил он. – Необходимо выяснить, не слишком ли сильно этот юнец тобой увлекся. Или ты им.

Деревце, сбросившее осенью листья, сделалось теперь очень крепким и достигло уже четырех футов. Я посадила его в хорошо удобренную почву рядом с папиным садом. Оно наверняка вырастет настоящим гигантом.

Я изобразила отвращение.

– Не впутывай моего юного друга в наши отношения.

– Друга? Да по тебе тюрьма плачет. – Квентин выразительно посмотрел на меня. – Ты совращаешь малолетних.

Я не сумела удержаться от смеха. Вообще рядом с Квентином я не могла держать себя в руках.

Я оставила ему завтрак и торопливо ушла в дом. Завтрак вдвоем стал бы слишком серьезным испытанием для моей выдержки. Он не сводил с меня глаз.

Мысли Квентина были в беспорядке. Каждая клеточка его тела приказывала нарушить правила, которые он установил для себя: “Никогда не люби то, что ты можешь потерять”.

Я спросила Джанин об Эсме.

– Она очень похожа на Артура, – устало признала она. – Невероятно подавлена тем, что случилось. Боится, что весь окружающий ее мир рухнет. Ей больно. У нее до сих пор гипс на руке. Я привезу Эсме к вам, как только она сможет перенести путешествие. А пока бедняжка только плачет.

Я поехала в Тайбер-крест, захватив с собой арахисовое печенье, испеченное Лизой. Когда я позвонила, дверь мне открыла Трики. На ее лице как-то сумели ужиться гримаса и улыбка.

– Полагаю, ты в курсе, что мистера Джона сейчас нет.

Я кивнула.

– Я слышала, что Джанин отправила его в круиз.

– Ага, они все на Багамах. Он не хотел ехать. Но Джанин отправила вместе с ним парочку его престарелых родственников. Мистер Джон ругался, что она приставила к нему надзирателей.

– Возможно, я с ним встречусь, когда он вернется. – Я уже получила от мистера Джона длинное письмо с извинениями, да и Квентину он передал послание для Анджелы. “Придешь ли ты навестить меня?” – спрашивал он в конце письма ко мне. Я не ответила мистеру Джону. Моя способность прощать к тому времени совершенно меня покинула.

– Придется тебе приехать, когда он вернется, – сурово сказала мне Трики. – Согласна, он старый богатый ублюдок, но своим поступком он почти уничтожил собственную репутацию и репутацию своей семьи. И мистер Джон об этом знает. Джанин объявила, что теперь он официально не у дел. Ныне она управляет семейным бизнесом. Так что мистер Джон уже достаточно наказан.

Я почувствовала себя неловко, но все равно не желала сочувствовать мистеру Джону.

– Послушай, я приехала к Эсме. Джанин сказала, что я могу ее навестить.

– Ради бога, навещай, но она не выходит из своей комнаты. Говорят, у нее совсем плохо с нервами. Доктора прописали ей какие-то таблетки для настроения, но они что-то плохо помогают.

– Тогда я посижу у ее двери.

– Ладно, заходи, Медвежий Коготь. – Трики помолчала, разглядывая меня блестящими глазами. – Я слышала, ты на следующей неделе собираешься встретиться с комитетом фермеров, работающих на Тайберов по контракту.

– Совершенно верно. Я работала вместе с ними над составлением нового типового контракта. Работа почти закончена. На ноябрьской встрече все смогут с ним познакомиться.

Трики положила натруженную руку на мой рукав.

– Если это получится, для моей семьи и для меня самой многое изменится. Да и для очень многих в наших местах. Спасибо тебе. Твой отец гордился бы тобой.