– Я спускался в Аид, – сказал он с трудом. – Видел там Гермеса. Видел родителей. И... и сестру. Фимения мертва. Мертва.
Кадмил покачал головой.
– Мне пора идти, – сказал он. – Думаю, с ней всё хорошо...
Он не договорил. Кто-то бежал по коридору. Босые ноги шлёпали по каменным плитам, слышалось сбивчивое дыхание вперемежку со стонами и всхлипами. «А вот и Фимения, – подумал Кадмил. – Перепугалась, небось, шума, когда лудии ворвались во дворец. Спряталась где-то, послала на разведку рабынь. Девчонки донесли, что это пришёл любимый братец. И вот она, несётся его встречать». Он хмыкнул: по крайней мере, хоть кому-то нынешняя ночь принесёт радость. В самом деле, не мог же Акрион в коматозном бреду провидеть гибель сестры…
В зал вбежала девушка. Незнакомая, русоволосая, одетая в простой экзомис. «Рабыня, – сообразил Кадмил. – С севера, видно. А где Фимения?»
– Беда! – воскликнула рабыня. Споткнулась, упала на колено, вскрикнула от боли. – Беда! Госпожа… Скорей! Беда!
Акрион навис над ней – сумрачный, тёмный лицом.
– Кто твоя госпожа? – спросил он.
– Пелонида, Фимения Пелонида! – девушка плакала, сжимала руки в замок. – Идём! Скорей!
«Диковинный акцент, – отстранённо подумал Кадмил. – Из Твердыни или ещё откуда-то?»
– Веди! – бросил Акрион.
Она вскочила и, заливаясь слезами, побежала из комнаты. Бежала неумело, расставив руки, прихрамывала на каждом шагу. Акрион вышел следом – ему не нужно было переходить на бег, чтобы догнать рабыню.
Кадмил и Спиро переглянулись.
– Не ошибся он, похоже, – произнёс Спиро печально. – Неладно что-то с сестрёнкой. Пойдём, что ли?
В коридоре они тотчас нашли путь – манило светлое пятно, до которого было не более дюжины шагов. Поспешили; пятно оказалось дверью, маленькой, неприметной, закрытой прежде подставкой с горшком, откуда до самого пола змеились плети плюща. Сейчас подставка валялась, опрокинутая, рядом с дверью, и растоптанный плющ умирал на мраморных плитах, источая горький летний аромат.
За дверью нашлась винтовая лестница, подобная той, что была устроена в башне Ликандра. Откуда-то сверху слышались глухие рыдания, брезжил свет. Кадмил взошёл по скрипучим ступенькам наверх. Лестница вывела его в низкую комнату без окон. Спёртый воздух был наполнен запахом благовоний. У стены жалась давешняя рабыня, и рядом с нею – ещё две девушки, плачущие. Посредине же комнаты…
– Смерть и кровь, – пробормотал Кадмил.
Она лежала навзничь, далеко откинув руку. Лицо вздулось, как от пчелиных укусов, на висках проступили набрякшие вены. Распахнутые глаза казались сплошь чёрными, но, приблизившись, Кадмил различил в свете чадящего факела, что белки налиты кровью. Из углов рта сочилась пена, растекалась по полу, впитывалась в дерево.
Акрион сидел на полу рядом с телом. Ладонь его покоилась на плече сестры, неподвижный взгляд впился в изуродованное смертной мукой лицо.
Кадмил шагнул к нему. Задел ногой что-то глухо звякнувшее. Под ногами валялся крохотный пузырёк – алабастр с едва различимым нитяным рисунком на глянцевых боках.
– Кто… – казалось, шрам сдавил горло, не пропуская ни звука. – Кто её… отравил?
Акрион качнул головой.
Спиро встал рядом с Кадмилом. Тяжело вздохнул.
– Что ж за ночь-то такая поганая, – шепелявя сильней обычного, пробормотал он.
Кадмил не ответил. Ночь и впрямь была поганой. Но рассвет обещал стать ещё хуже.
Из угла, где сидели рабыни, донёсся шорох. Русоволосая рабыня, шмыгая носом, подошла к Акриону.
– Тебе, – робко сказала она, протягивая лоскут дифтеры. – Сказала… передать тебе.
Акрион посмотрел на неё, словно не понимая. Затем медленно взял дифтеру. Развернул.
И долго, долго читал.
Девушка, стараясь ступать тихо, вернулась в угол. Оттуда вновь послышались всхлипы. Кадмил помассировал ноющую шею. Спиро переступил с ноги на ногу, громко сглотнул.
Наконец, Акрион поднял взгляд.
– Держи, – сказал он Кадмилу. – Думаю, для тебя это важно.
Кадмил, недоумевая, взял листок из его холодных пальцев.
«Милый братец…»
Буквы, бывшие и в начале записки угловатыми, ближе к концу становились вовсе неряшливыми: налетали друг на друга, качались, норовили осыпаться в хвосте каждой строчки. Многие слова приходилось разбирать подолгу, но они того стоили.
Потому что, чем дальше, тем более удивительным делался смысл написанного.
Невероятным делался.
Немыслимым.
«Милый братец…»
Кадмил дочитал до конца, начал сызнова, окончил опять, хотел перечесть в третий раз, но не мог оторвать взгляд от этой первой строки.
«Милый братец…»
Акрион встал, пригибая голову, чтобы не задеть потолок.
– Спиро, прошу, спустись в подвал, – сказал он глухо. – Скажи бойцам, что я велел отпустить Эвнику. И приведи её сюда. Хотя нет. Лучше я сам.
Кадмил сдавленно кашлянул.
– Акрион, – сказал он с неловкостью, – кажется, записка и впрямь очень важная. Дело в том, что это – улика против самого Локсия. Знаю, что прошу о многом... Но нельзя ли её забрать?
Акрион взглянул на Кадмила. Глаза его блестели.
– Спасла, – сказал он невпопад. – Видишь? Как бы то ни было, она меня спасла. Из Аида. И вот теперь её нет. А записка… Что мне этот клочок шкуры? Забирай, если вправду надо.
Он обернулся к рабыням:
– Подготовьте сестру к... В общем, делайте, что положено.
Ещё раз оглянулся на тело Фимении – быстро, украдкой, словно ему запрещали.
А затем отвернулся и принялся спускаться по лестнице.
Кадмил и Спиро последовали за ним. Втроём они вернулись в тёмный коридор – впрочем, уже не такой тёмный, наполненный приглушёнными голосами, шагами, световыми пятнами. Дворец невесть как узнал о смерти госпожи и полнился угрюмой, безрадостной суетой.
Акрион, не задерживаясь у дверей в тронный зал, свернул за угол, снял со стены факел. Мерными шагами прошёл анфиладой комнат. Кадмил и Спиро не отставали, и вскоре все трое очутились во дворе.
Здесь было тихо. Впереди между терновых кустов лежала посыпанная речным песком дорожка, ведущая к воротам. Над Афинами всходила поздняя ущербная луна.
Акрион воткнул факел в землю. Помедлил.
«Опаздываю, – подумал Кадмил безразлично. – Ох и взбесится Локсий… Если, конечно, может взбеситься сильней, чем сейчас. Ну и плевать».
– Мне пора, – сказал он.
Спиро взмахнул рукой.
– Рад был знакомству, – сказал он. – Всё хотел спросить: тебя правда зовут Кадмил?
– Да, – сказал Кадмил. – Родители так назвали.
«Иола! – вдруг вспомнил он. Будто кромешную темноту разорвала молния. – Иола!! А отец – Паллант, Паллант из Коринфа…»
– Бывай, Кадмил, – сказал Спиро. – Надеюсь, тебе повезёт.
– Вряд ли, – честно сказал Кадмил. – Но спасибо.
Спиро отступил в черноту дверного проёма и исчез.
Лицо Акриона в свете факела казалось театральной маской: как будто он всё ещё играл роль на орхестре. Но, похоже, теперь роль для себя он придумывал сам.
– Что ж, – сказал Кадмил, – думаю, больше не увидимся, так что прости за всё.
– Буду молиться за тебя Аполлону, дружище, – сказал Акрион серьёзно.
Они обменялись дексиосисом – рукопожатием, по которому любой эллин узнает другого эллина. Кивнув на прощание, Кадмил пошёл к воротам.
Афины готовились встретить утро. Дождь кончился, воздух был тих и нежен. Предрассветный сумрак пах влагой и землёй, морем и мрамором, золой потухших очагов и оливковыми листьями. Каждый вдох был сладким, как глоток только что выжатого виноградного сока, ещё не тронутого брожением.
Кадмил спустился с Царского холма, оставил позади узкие, вымощенные черепками улицы спящего Коллитоса. Акрополь исполинской окаменевшей волной чернел в вышине, и над ним тусклым золотом мерцали два пятна: наконечник стрелы Аполлона и гребень шлема Афины. Деревянные мостки, проложенные вокруг Акрополя, гудели от шагов Кадмила. Над головой проплывали навесы, в щели между досками заглядывала луна.
