Но даже от понимания. Что император совсем рядом, нервозность и не думала исчезать — скорее усиливалась, заставляя чувствовать себя даже не в чужой тарелке, а вовсе на вертеле над огнем. И ощущение, что горячее пламя лижет кожу, все больше соответствовало действительности. И хотелось броситься вон из зала, забежать в ванную и прямо в одежде встать под душ.

Я начала задыхаться, перед глазами все поплыло и Эва исчезла из моего поля зрения. А после я почувствовала, как кто-то твердо ведет меня к выходу. Почему к выходу? Потому что с каждым шагом дышать становилось легче, и я быстро семенила рядом с… я глянула на своего спасителя и облегченно выдохнула. Сведрига. Кто лучше, чем она мог понять, что мне плохо?! Ведь только ее я не могла провести. Никогда.

— Спасибо, — слабо поблагодарила я.

— Не за что, — улыбнулась подруга, но что-то в ее тоне было неправильное. Она извинялась?

— Нет, ты, правда, мне помогла. Очень.

Мы шли по какому-то коридору. Шли, несмотря на то, что я понимала, что должна вернуться в зал, понимала, что император разозлится, что он будет искать, но… ноги сами послушно шли, как будто и не меня вовсе слушались.

— Куда мы идем? — не нашла ничего лучше, чем спросить. Хотела остановиться, чтобы передохнуть, но не смогла.

— Здесь недалеко, — успокоила меня… или себя Сведрига?

— Рига, что происходит?

Мне стало как-то совсем невесело.

— Ничего. Мы просто идем в гости, — отмахнулась девушка. В ее голосе появилось раздражение.

— Мне нельзя никуда уходить. Император…

— Да сдался тебе твой император! — рыкнула она и, больно вцепившись мне в руку, поволокла меня дальше. И только сейчас я заметила, что на руке не хватает браслета. По телу прошла судорога, и я наконец-то остановилась, споткнувшись и упав на пол.

Больно… лицо залила теплая жидкость. Кровь?

Сведрига выругалась и вздернула меня на ноги, резко вытянула из кармана носовой платок и прижала его к моему лицу. Дышать было сложно, а сквозь ее платок…

— Рига… за что? — я хотела сказать это четко, глядя ей в глаза, но вышли только отдельные звуки, на которые она не обратила внимание.

Было гадко. Не от пролитой на себя крови, не от грязного платья, подол которого порвался — от ситуации. От того, кто причиняет мне боль. Ведь это было предательство? Я не понимала, куда и зачем она меня тащит, но от самого факта, что это делает она, сердце сжималось, рвалось на куски и разлеталось осколками. Рушилась, превращаясь в прах, моя последняя детская дружба. Рушила из-за дворца. Да, он меняет. И сейчас я понимала это лучше, чем никогда.

— Пришли, — шепотом, как будто не веря, что все получилось, выдохнула Сведрига.

Мы стояли в полупустой комнате, где остатки мебели были прикрыты полупрозрачными белыми покрывалами, как иногда поступают при ремонте, чтобы защитить от пыли. Огонь не зажигали, чтобы разглядеть конструкцию портала, хватало его собственного света.

— Идем.

Девушка толкнула меня в спину, заставляя сделать шаг вперед. И я снова пошла, механически, без собственного контроля, в ту сторону, куда меня толкнули. Перед глазами стало темно, боль ушла — я потеряла сознание.

Насколько приятно просыпаться самой под ласковые поглаживания солнышка, настолько же отвратительно неприятно приходить в сознание по воле случая, действовавшего чужими руками. Меня не стали обливать водой, как часто случается в подобных ситуациях, не стали бить по щекам, просто в один миг чувствительность вернулась, усиленная в сотни раз. Я закричала: мне было больно от простого прикосновения, даже холодный пол под спиной ощущался пыточным ложем.

— Достаточно, она очнулась, — констатировал тусклый голос, как будто у его обладателя совсем не было сил.

— Хорошо, — легко согласился другой. Этот голос я знала, не сказать, что хорошо, но не запомнить голос кузена… Арье, это он стоял надо мной и просто смотрел. Мое состояние пришло в норму, и теперь ничто не мешало с укором взглянуть ему в глаза. Он отвел взгляд. — Поднимайся. У нас еще много дел.

И хоть времени у них, судя по недовольству Сведриги — в ее сторону я старалась не смотреть, да и держалась она за моей спиной, — было всего ничего, принц меня не подгонял, терпеливо дожидаясь, пока поднимусь на ноги.

Я не торопилась, понимая, что их поведение не предвещает для меня ничего хорошего. Уж слишком возбужденной была Сведрига, как бывало только в самые ответственные моменты ее жизни, слишком виноватым выглядел принц, которому, видимо, претил его поступок, и только тот, кто остановил Арье, был молчалив, спокоен и холоден. В прямом смысле этого слова. Его уже ничего не интересовало в этом мире, разве что забота о собственном посмертии. И у меня складывалось нехорошее впечатление, что его посмертие связано со мной.

В резиденции кронпринца не было слуг. Вероятно, их всех отпустили заранее или услали в отпуск за несколько дней, чтобы никто не задумался о причинах. Тем не менее, дворец был пуст. Даже свет не горел, но никому кроме меня и Риги, ориентировавшейся по светлому силуэту призрака, темнота не мешала.

Мне хотелось сделать шаг в сторону, скрыться в коридоре, выбежать на балкон — сделать хоть что-нибудь, лишь не идти покорно за старшим принцем, не подниматься по лестнице, все выше и выше, преодолевая ступеньку за ступенькой, навстречу неотвратимому. Хотелось — но не получалось. Только болела сильнее голова, и разум подсказывал, что упасть с лестницы будет куда печальнее, чем прожить пару лишних минут. А в том, что дело кончится моей кровью, даже сомневаться не приходилось — иначе не было бы всего этого, иначе они бы просто попросили. Рига бы попросила. Ведь если бы у них был другой выход?..

А если его и нет, разве они в праве? Я сглотнула комок, но слез не было. Сейчас, когда загробный холод я чувствовала спиной, стоило призраку остановиться, слез не было. Ни горьких, ни соленных — никаких. Было пусто внутри, как будто этой части во мне больше не существовало, как будто она исчезла с предательством последнего близкого мне с детства человека.

Мы поднимались все выше, а мне казалось, что опускаемся в подвал, в огромный темный лабиринт, который всегда найдется под дворцом. С камерами, прикованными узниками, стонами и криками. Но мы шли наверх, к луне и звездам, к их холодному бесчувственному свету, который по преданиям греет мертвых. Неужели и я скоро почувствую его тепло? Мне не хотелось знать ответ.

Дверь на входе в башню не скрипела, как не скрипел и паркет. Старое, полурассыпавшееся дерево вновь обретало прежний лоск, как будто готовилось к предстоящему. Мы поднимались вверх, и я видела, скольких ступенек не хватало в лестнице, чувствовала, как прогибаются доски. Прогибаются — но выдерживают.

И как насмешка над тлеющими перекрытиями, сияла, обитая железными пластинами, покрытая лаком дверь. Именно ее и открыл Арье. Мы пришли.

Здесь горели свечи. Слишком много, как мне показалось. Их запах был настолько тяжелым, что становилось трудно дышать. А света напротив, почти не было, как будто их главное предназначение иное — отравлять всех, кто посетит чужую обитель, удушать их, заставлять раскаяться в минутном любопытстве.

Щелкнул замок, отрезая нас от всего остального мира, и если раньше я слышала шаги двоих, Сведриги и Арье, то сейчас к ней прибавились третьи. Как будто призрак вдруг обрел плоть.

Я хотела обернуться, чтобы убедиться, удостовериться, что мне показалось, но он сам предстал передо мной. Высокий мужчина, с оценивающим, пронзительным взглядом черных глаз, странной прической, какие были приняты довольно давно, судя по видимым мной портретам предков, острым носом, который не красил его и при жизни, а ныне и вовсе нелепо смотрелся на красивом лице. И я знала его, видела, в галерее, но глаза были светлыми. Ныне же…

Эйнак Таргелей учтиво поклонился и, не спрашивая разрешения, взял меня за руку. Его ладонь была теплой. Такой теплой, что на миг я решила, что и не его вовсе видела минуту назад, что не от его присутствия холод бежал по коже, что это не он заставлял сердце срываться с ритма. Но память была беспощадна.