– Это что значит?

– А то и значит, балда. Переспишь со мной – а утром тебя за это убьют.

– Убь-ю-ут? – озадаченно почесал в затылке младой мудрец.

Потом посмотрел на Таню… На ее полунагое изображение на экране ноутбука… Снова на Таню… Махнул рукой:

– А, была не была! Согласен.

– Ты что, дурачок? – искренне изумилась она. – Тебе что, жизнь не дорога?

– Не дорога, – сияя влюбленными голубыми глазами, промолвил мальчик. – Ради тебя на все готов.

– Ну что ты, малыш… – польщенно и даже растроганно сказала Татьяна. – Зачем я тебе? Да еще за такую-то плату? Смотри, вон сколько девиц кругом.

Тебе любая забесплатно даст.

– Я не хочу любую, – убежденно заявил юнец. – Хочу тебя.

– Не дури.

– Ну, давай просто в кино с тобой сходим, – жалобно попросил молоденький красавчик. – Просто сходим, понимаешь? Я до тебя не дотронусь ни разу.

В глазах мальца сияло такое искреннее восхищение, что Таня дрогнула. Сказала:

– Ладно. Когда-нибудь сходим. На той неделе. Ты мне свой телефон оставь.

– Обдуришь ведь… Не позвонишь…

– Истинный крест, позвоню.

– Я буду ждать, – не сводя с нее глаз, словно с богини или с царицы, промолвил мальчик.

А потом, когда шел к выходу из ресторана, еще три раза на нее оглянулся.

…Из ресторана Таня вышла помолодевшая, освеженная – будто в горячем молоке искупалась.

Все-таки чертовски приятно, когда тебя готовы купить.

Тем более – когда готовы платить такую цену.

Девятое июля, среда.

День и вечер

Павел взбежал на второй этаж в подъезде дома номер двадцать три по Спиридоньевскому переулку и забарабанил в дверь, где проживал генералов сын Николай Калачев.

– Пожар! Пожар! – заорал он. – Спасайся кто может! Задохнешься!

Синичкин рассчитывал: столь нелюдимый товарищ, каковым казался, по отзывам участкового, Калачев, скорее всего, является человеком с тревожно-мнительной психикой. А такой тип должен среагировать на резкие вопли за дверью. Да еще о пожаре.

– Пожар!! – орал Павел, колотил в дверь ладонями и молился про себя, чтобы в соседней квартире никого не оказалось дома.

«Ну! Ну! – мысленно приказывал он Калачеву. – Открывай же!»

И дверь квартиры наконец распахнулась. Внутри, в полумраке жилища, возник молодой Калачев, одетый в халат.

Бац! Не успел тот понять, что происходит, как чугунный кулак Синичкина ударил его в нос, и он кубарем полетел на пол. Павел поспешно вошел внутрь и закрыл за собой входную дверь.

Он даже не хотел задумываться, сколько годков ему могут впаять за столь вопиющее самоуправство и беспредел. Знал одно: много. На его век с лихвой хватит.

Но ради любимого учителя Валерия Петровича и его падчерицы он был готов рискнуть даже свободой.

Ему было не страшно – но как-то стремно и противно. И поэтому Синичкин хотел покончить с делом как можно скорее.

В полутемной квартире плавал отвратительный запах ханки. У ног Синичкина ворочался Калачев – он был оглушен, похоже, не столько ударом, сколько наркотическими парами.

«Не сказал мне Подрезков, что Калачев наркоман, – мелькнуло у Паши. – А ведь неслучайно он так много знает про этого парня. Наверняка в связи с наркотой его разрабатывал. Побоялся, гнида участковая».

Синичкин вытащил из поясной кобуры свой газовый пистолет. Выглядел он вполне как настоящий.

Синичкин наклонился и одной рукой сдавил горло молодого Калачева.

– Тихо! – зловещим шепотом проговорил он, вперясь в самые зрачки генералова сына. Они были расширены чуть не во всю радужку. В глазах плавал ужас. – Будешь орать – убью!

– Доллары… Картины… Золото… – пробормотал окостеневшими от страха губами Калачев. – Я все отдам… Покажу, где тайник… Только не убивайте.

– На хрена мне твое золото, – усмехнулся Паша. – Ты мне о другом сейчас споешь. – И он ткнул дулом пистолета прямо в ноздри сыночка.

– Только не убивайте! – провизжал Калачев.

– Тихо! Не буду убивать. Если ты правду скажешь.

– Скажу. Скажу. Все скажу.

– Ты в мае в Питере был?

– Как? – не понял Калачев.

– Ты в Петербург когда ездил?

– Я? Никогда. А что?

Павел смотрел прямо в глаза Калачева. Они были затуманены наркотиками, переполнены страхом, но при этом – Павел был уверен – не лгали.

– А в Твери ты когда был? – продолжал допрос Синичкин.

– Ни… Никогда.

– А в Самаре?

– Тоже ни… Я здесь, я в Москве…

– Ты девок убивал?

– Ка… Каких девок?! – взвизгнул Калачев.

– Девок. Проституток. И других женщин. Ты их резал. И убивал, – утвердительно-грозно проговорил Синичкин.

– Нет!!

– А я говорю, убивал.

– Нет!!!

– Давай колись. Я тебе ничего не сделаю. Расскажешь – уйду. Не расколешься – убью.

– Нет!

– Считаю до трех, потом стреляю. Раз…

– Нет!

– Два…

– О нет, нет, нет! – заскулил, заныл Калачев. – Я прошу… Я не убивал…

– Два с половиной…

– Нет… Прошу вас… Нет… Вы меня с кем-то путаете…

– Ладно, Калачев. – Павел рывком выпрямился. – Живи пока. Но если ты, гнида, хоть кому-то обо мне скажешь – отцу или в милиции, – тебе не жить.

Понял?

Сыночек генерала лежал у его ног и трясся мелкой дрожью.

– Ты меня понял? – снова наклонился к нему Синичкин и ткнул пистолетом в лоб.

– Д-д-д-а-а… – задрожал Калачев.

Синичкин снова выпрямился и подошел к входной двери.

Он почувствовал, как к отвратительному запаху наркотиков, расплывающемуся по квартире, добавляется резкий, острый запах мочи.

Между ног рыдающего Калачева растекалась темная лужа.

Почему она решила встретиться именно с этим фигурантом из списка, Таня и сама не знала. Может, потому, что очень ей имя его понравилось…

«Интересно, кто автор идеи? Вряд ли сам замминистра. Наверно, жена у него чокнутая. Или у тещи не все дома», – гадала Таня.

В том, что в семье Пилипчука, одного из заместителей министра внутренних дел, есть человек со странностями, Таня не сомневалась. Иначе бы Пилипчуки не назвали единственного сына Михаэлем. Михаэль Пилипчук. Убийственное сочетание.

«Вот над ним, наверно, в школе потешались, – пожалела неведомого Михаэля Таня. – Как, интересно, его обзывали? Шумахером недоделанным! Хотя нет, Шумахер тогда еще не прославился. Но все равно: в школе его наверняка дразнили… А детские обиды, как пишут специалисты, в зрелом возрасте вполне могут трансформироваться в эту, как ее.., перверсию. Что ж, вот и проверим Михаэля на предмет всяких перверсий и девиантностей».

Михаэль Иннокентьевич Пилипчук, тридцати пяти лет от роду, работал в должности, вполне соответствующей его имени. Он был владельцем и директором автосалона «Автостиль»: «полный ассортимент автомобилей отечественного производства». Странно, что он торговал не «Феррари».

Таня никогда не бывала в салонах, где продаются «Жигули» и «Москвичи». Она ехала и гадала: "Интересно, а тест-драйвы в этом «Автостиле» есть? Наверно, есть. И хорошо бы, чтобы этот Михаэль проводил их самолично… Надо, надо его развести на тест-драйв…

Как же, скажу, вы отпустите меня без ма-аленькой гонки – имя-то вас обязывает".

…Свой подъезд к «Автостилю» Таня обставила с шиком. Подогнала «пежика» к самому входу, лихо втиснулась между недешевыми «бэхой» и «мерином». Из машины выходила «последовательно» – сначала выставила на асфальт ноги (высокие каблуки и чулки в сеточку). Потом на свет явились юбка, еле скрывавшая бедра (купленная специально для секс-фотосессии), и кофточка-стрейч (для пущего эффекта Таня подложила в бюстгальтер прокладки, увеличивающие грудь как минимум на размер). Кукольное личико с копной волос и васильковыми глазами довершило картину.

«Вот это телка!» – расслышала Таня восхищенный вздох. Он доносился от группы менеджеров, куривших на пороге автосалона.