— Хотела бы я этого не делать. — Я поворачиваю голову в сторону, подставляя шею под его губы.

— Оставайся со мной дома.

Я слышу мольбу в голосе и поворачиваюсь в его объятиях, глядя ему в глаза. Знаю, что после того, что случилось с Софи и Нико несколько недель назад, он был на взводе и не хотел, чтобы я находилась слишком далеко от него, и это неудивительно. Проблемы у кого-то, кого ты знаешь и о ком заботишься, а затем помощь в его спасении, на любого бы так повлияли.

Я пыталась заверить его, что ничего подобного со мной не случится. Копы все еще ищут киллера, но люди, которые его наняли, дали слово, что меня нет в его списке, и как бы глупо это ни звучало, я им верю. В конце концов, это они ему заплатили. Но мы с Кентоном поговорили, и он знает, что, если этого парня поймают, я буду свидетельствовать против него. Я никогда не заключала никаких сделок, и никак не могла отказаться стать единственным человеком, который поможет семьям тех пяти человек, которых хладнокровно убили.

— Я люблю тебя.

Я обхватываю руками его шею и прижимаюсь губами к губам, прежде чем он успевает ответить. Если бы я только знала, что произойдет через несколько часов, я бы поцеловала его чуть сильнее и прижала к себе чуть крепче, но такова уж жизнь — никогда не знаешь, что случится дальше, поэтому каждое мгновение, которое у тебя есть, нужно проживать так, словно это твой последний миг.

***

— Ты почему здесь? — я останавливаюсь у дверей отделения неотложной помощи, завидев поджидающего там Сида. Сердце начинает бешено колотиться, когда я осматриваю парковку, пытаясь разглядеть, есть ли поблизости кто-нибудь еще.

— Я хочу извиниться.

— В этом нет необходимости, — качаю я головой, достаю ключи и иду к машине. Никогда не боялась Сида, но что-то здесь не так. Внутренности скручиваются в узлы. В конце концов, сегодня мне пришлось работать в два раза больше, так что темнота не помогает справиться со страхом, крутящимся в животе.

— Я бы никогда не причинил тебе вреда.

Боль в его голосе очевидна, и я замедляю шаг, поворачиваюсь к нему лицом.

Как только встречаюсь с ним взглядом, из-за угла здания с визгом выезжает машина и останавливается позади Сида, который секунду выглядит ошеломленным, а потом в ужасе смотрит, как мужчина выпрыгивает из тачки со стороны водителя и вытаскивает пистолет. Я застываю на месте, наблюдая за разворачивающейся сценой.

— Беги! — кричит Сид, выдергивая меня из ступора.

Я оглядываюсь вокруг, прикидывая, стоит ли мне попытаться добежать до моей машины, но понимаю, что не успею, и бегу ко входу в отделение неотложной помощи. Слышу выстрел, потом стон, и понимаю, что попали в Сида. Я даже не останавливаюсь, а продолжаю бежать, но не успеваю уйти далеко, как меня хватают за талию. Я пинаюсь и царапаю удерживающую меня руку, но из-за ткани, из которой сделана одежда мужчины, не могу причинить никакого вреда.

— Нет! — кричу я, когда меня толкают лицом на твердую землю.

Чувствую, как мне в щеку с такой силой тычут пистолетом, что точно будет синяк. Я слышала истории о людях, испытавших животный страх, но сама никогда не переживала ничего подобного — до этого момента, но клянусь, это похоже на смерть. Раздается два выстрела, и боль взрывается в теле, но после этого я чувствую лишь как уплывает сознание.

***

Кентон

— Кентон! Блядь… — раздается из динамика расстроенный голос Джастина, как только я подношу телефон к уху.

— Что?

Я весь день был на взводе; что-то не так с тех пор, как я проснулся.

Мне потребовались все силы, чтобы отпустить Отэм на работу. Я знал, что, если бы попытался остановить ее, она бы съехала с катушек, но что-то было не так. Я на связи с ней весь день. Во время последнего звонка она даже пошутила, что я, должно быть, очень скучаю по ней, потому что не перестаю звонить.

— Езжай в Вандербильт, — говорит Джастин обманчиво спокойно.

У меня внутри все сжимается, и еще до того, как он заканчивает фразу, я понимаю, что дело в Отэм.

— Скажи, что с ней все в порядке.

— Не знаю, приятель. Встретимся там, — говорит Джастин, и я чувствую боль в его голосе.

— Еду, — бросаю я, вешаю трубку, выбегаю из офиса, прыгаю в машину и направляюсь в центр города.

Когда въезжаю на парковку больницы, то вижу, что журналисты и полицейские машины расположились вокруг входа в отделение неотложной помощи. Я замечаю Финна возле парадных дверей в толпе. Загоняю машину на стоянку скорой помощи и выхожу, не обращая внимания на крики окружающих. Бросаю Финну ключи и бегу в здание.

Как только сворачиваю за угол, в поле зрения появляется пост медсестры, и, в отличие от большинства случаев, когда я бываю здесь, он совершенно пуст. Я бегу по коридору туда, куда забрали Финна в ту ночь, когда его подстрелили, и останавливаюсь как вкопанный, когда подхожу к двери. Мои глаза фиксируются на Отэм через маленькое стеклянное окно.

Она без рубашки.

Вся в крови.

Ее окружают врачи и медсестры.

У меня подкашиваются колени, а желудок переворачивается. Клянусь, глядя, как ее оперируют, я чувствую, как меня покидает жизнь. Я слышу: «Код красный» с другой стороны двери, когда кто-то снимает со стены дефибриллятор.

— Тебе нельзя здесь находиться, — говорит кто-то, и я чувствую руку на своем плече. — Это зона только для персонала.

— Это его девушка.

Я смотрю через плечо медсестры и вижу Джастина, идущего к нам по коридору. Девушка? Да, она моя девушка, но она также и мое будущее… И она лежит по другую сторону этой двери, вся в крови, и они говорят, что «код красный». Твою мать.

— Но ему все равно сюда нельзя. Подождите в приемной.

Я пытаюсь заглянуть в операционную, но на этот раз медсестра блокирует дверь.

— Я должен быть с ней. — Мой голос звучит хрипло даже для моих собственных ушей. Как человек, который не плакал с детства, я с удивлением чувствую влагу на щеках.

— Мне очень жаль, милый, но тебе все равно нельзя здесь находиться, — повторяет она, на этот раз с состраданием. — Пойдем со мной, я покажу тебе, где ждать, и как только мы что-нибудь узнаем, к тебе и ее семье приедет врач.

Семье?

Я ее семья.

Она — моя семья.

Я ее чертова семья!

Я смотрю в пол, качаю головой, потираю затылок. Я все еще слышу громкие голоса с другой стороны двери, но не могу разобрать, о чем они говорят.

— Я должен быть с ней, — повторяю я, но на этот раз не знаю, говорю ли для себя или для медсестры.

— Врачи сделают все, что в их силах, чтобы помочь ей, дорогой. А сейчас ты должен быть сильным ради нее.

Не знаю, буду ли я когда-нибудь снова сильным, если она не выживет.

Я качаю головой от собственных мыслей.

Если она не выживет, я не знаю, что буду делать.

Вся моя жизнь с ней проносится перед глазами — то, как она улыбается, ее взгляд, когда она смотрит на меня, ее доброта и щедрость ко всем, кого она встречает. Все то, что мы упустим, например, как она будет носить обручальное кольцо, и нашу свадьбу, и ребенка от меня, и те маленькие моменты, которые ты принимаешь как должное каждый гребаный день, потому что думаешь, что «завтра» обязательно наступит.

Я знал, что мой собственный кусочек рая — это слишком много, чтобы просить о нем. Я, блядь, знал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Пойдем со мной, милый.

Я даже не осознаю, что иду за ней, пока не слышу, как Джастин говорит ей, что Отэм — его сестра, когда она спрашивает, есть ли кто-нибудь, с кем она должна связаться. Он говорит ей, что обзвонит всех. Я даже не знаю, дышу ли, когда появляются мои родители. Только когда мама обнимает меня, я что-то чувствую.

— Она сильная, дорогой, — шепчет мне мама.

— Я не справлюсь без нее.

— Тебе и не придется, — тихо отвечает она, и я чувствую, как ее слезы просачиваются сквозь меня.