Когда подъезжаю к дому, первое, что замечаю — это машину Кентона, припаркованную перед домом. Вот честно, не хочу видеть его снова, но нельзя же сидеть снаружи до скончания века. Я выхожу из машины, оставляя сумки с новой рабочей одеждой в багажнике. Ему не нужно знать, чем я буду заниматься на самом деле. Он решил делать предположения обо мне, так пусть и дальше думает, что хочет.

Я не собираюсь пытаться переубедить его. Да, он хорош собой, но я начинаю видеть в этом определенную закономерность. Он мудак и любит осуждать. Стало быть — осуждающий мудак.

Я вздыхаю, поднимаясь на крыльцо, и как только отпираю дверь и толкаю ее, запах готовящейся еды ударяет мне в нос. Несмотря на то, что ранее я поела, желудок урчит. Я игнорирую его и направляюсь к лестнице. У меня в сумке завалялся шоколадный батончик, он поможет мне продержаться до завтра.

— Ты вернулась, — слышу голос позади, когда нога уже касается первой ступеньки.

— Да, — Я смотрю на него через плечо. И зачем ему быть таким красивым?

— Я приготовил ужин.

— Молодец, — саркастически говорю я, поднимаясь еще на две ступеньки.

— Послушай, мне не следовало говорить то, что я сказал утром, — он вздыхает, и я задаюсь вопросом, извинялся ли он хоть когда-нибудь в своей жизни.

— Не стоило, — соглашаюсь я, делая еще несколько шагов.

— Ты можешь остановиться на секунду? — фыркает он, и я поворачиваюсь, приподнимая бровь. — Пойдем поедим и поговорим. Ты же здесь живешь. Я думаю, будет правильно, если мы хотя бы немного узнаем друг друга.

У меня на языке вертится слово «отвали», но, к сожалению, мои манеры давно укоренились. Я поворачиваюсь, спускаюсь по лестнице и следую за ним на кухню.

— Можешь достать пару тарелок? — просит он, подходя к духовке. Как только он открывает духовку, до меня доносится запах печеного цыпленка, и желудок снова начинает урчать. — Тебе действительно надо больше есть, — бормочет он.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и чувствую, как вспыхиваю гневом.

— Я ела, — говорю я, вытаскивая две тарелки и два набора столового серебра из ящика, ставлю их на стол с чуть большей силой, чем следовало.

— Я имею в виду, что-то помимо кроличьей еды. Тебе нужно набрать вес.

Я делаю вдох и медленно выдыхаю, считая в уме от одного до десяти.

— Так, — я поворачиваюсь к нему лицом — Я не знаю, что не так с фильтром, который должен очищать слова на пути от твоего мозга до рта, и, честно говоря, мне все равно, — я поворачиваюсь к нему лицом. — Но мне не нравится, что ты упрекаешь меня по поводу моей работы, свободного времени или привычек в еде. Я ценю твою помощь, но это не дает тебе права говорить мне гадости по собственной прихоти.

Я делаю глубокий вдох и выдох, замечаю, что его взгляд, кажется, стал мягче. Что-то в этом взгляде заставляет меня чувствовать себя лучше, но я заканчиваю словами:

— Если ты думаешь, что это будет проблемой, я могу найти другое жилье, пока не смогу вернуться домой.

— Ты совершенно права. Мне не следовало говорить тебе гадости, — он качает головой, проводя рукой по волосам, и наши взгляды снова встречаются. — Давай начнем сначала.

— Ладно, — я киваю, мои внутренности скручиваются под его пристальным взглядом. Каждый раз, когда он смотрит на меня, мне кажется, что он видит слишком много.

Он подходит ко мне, протягивает ладонь.

— Кентон Мейсон.

Я пожимаю ему руку.

— Отэм Фримен, — говорю я, и наши взгляды сталкиваются, когда его пальцы обхватывают мои. От его прикосновения у меня по спине пробегают мурашки. Я облизываю внезапно пересохшие губы.

Его взгляд опускается к моим губам, снова возвращается к глазам.

— Точно, — его голос звучит глубже, чем раньше, а глаза, кажется, потемнели. — Принеси салат, детка, — он кивает в сторону холодильника, отпуская мою руку.

Мой желудок переворачивается при слове «детка». Я игнорирую это и иду к холодильнику, достаю салат, а Кентон вытаскивает несколько картофелин из духовки, кладет по одной на каждую тарелку и добавляет золотистый кусок курицы.

— Сегодня чудесная ночь. Как насчет того, чтобы посидеть на террасе?

— Конечно, — соглашаюсь я.

Он заканчивает с нашими тарелками, добавляя масло и сметану к картофелю, а затем кладет салат.

— Открой дверь.

Я открываю раздвижную стеклянную дверь в кухне, которая ведет на террасу. Он ставит тарелки на стол, возвращается, открывает холодильник и берет пиво.

— Хочешь? — спрашивает он, поднимая пиво.

Я качаю головой; никогда не пила пива… или вообще какой-либо алкоголь.

— Не любишь? У меня есть бутылка вина, если оно тебе больше нравится.

— Я никогда его раньше не пробовала.

— Ты никогда не пила пиво? — говорит он потрясенно, и я снова отрицательно качаю головой.

Я работаю с алкоголем с тех пор, как мне исполнился двадцать один год, и я видела, как он заставляет людей себя вести, и никогда не доверяла никому настолько, чтобы позволить себе быть настолько беззащитной. Я смотрю, как Кентон подходит к стойке, ставит пиво на край и открывает крышку.

— Сделай глоток, — говорит он.

Я неохотно беру бутылку. Почему? Не знаю. Обычно я бы стояла на своем чуть тверже. Я подношу бутылку к губам и делаю глоток пива. Пузырьки и холод ударяют мне в язык раньше, чем чувствуется вкус. Я морщусь, когда слышу запах напитка, и возвращаю бутылку мужчине.

— Не любительница пива, — усмехается он.

— Оно неплохое, но и не очень вкусное.

— Не каждому по вкусу. Ты любишь вино?

— Никогда не пробовала, — я пожимаю плечами, скрещиваю руки на груди, чувствуя, что должна держать себя в руках.

Его глаза опускаются на секунду, прежде чем снова встретиться с моими.

— Большинство женщин любят вино.

Я игнорирую это замечание и наблюдаю, как он идет к холодильнику за вином. Он подходит к ящику, достает штопор и начинает ввинчивать его в крышку бутылки. Мышцы его рук напрягаются с каждым поворотом, и вскоре раздается хлопок и шипение.

— У меня нет бокалов для вина, — говорит он, доставая кофейную чашку. Наливает немного в чашку и протягивает мне.

Я беру и подношу чашку к лицу, понюхав перед тем, как поднести к губам и попробовать. На этот раз, почувствовав вкус во рту, я улыбаюсь.

— Ну вот и все. Ты любишь вино, — заявляет он с гордостью.

Я киваю и вытираю рот рукавом свитера. Он тянется ко мне, пальцы обхватывают мою челюсть, а большой палец скользит по моей нижней губе, глаза пристально наблюдают за мной. Он наклоняется вперед, и в животе что-то переворачивается.

— Давай поедим, пока все не остыло, — говорит он.

Я киваю, делая шаг назад, пытаясь взять себя в руки. Он наполняет чашку вином и ждет, пока я выйду на улицу, потом следует за мной на террасу. Я сажусь на металлический стул, а он — на пластмассовый напротив меня. На секунду я задерживаюсь, чтобы осмотреться. Весь дом окружен деревьями, он был построен в своего рода долине. В целом задний дворик не очень большой. За участком травы, кажется, простирается сплошной лес.

— И как долго ты здесь живешь? — Я делаю еще один глоток вина.

— Около пяти лет. У меня были планы на ремонт, но учитывая мое расписание, успел переделать только мою ванную и спальню.

— Это и правда прекрасный дом, — Я откусываю кусочек цыпленка и стону, когда чувствую вкус во рту. Его глаза останавливаются на мне, заставляя съежиться и опустить голову.

— Мне он нравится. Вообще-то, я из-за вида его и купил.

Он тоже откусывает кусочек от своей порции.

Я киваю. Я купила свою квартиру по той же причине.

— Красивый вид.

— Нет ничего лучше, чем приходить сюда ночью с холодным пивом и смотреть, как солнце садится за гору.

— Когда-нибудь я попробую это сделать. За вычетом пива, — я поднимаю свою кофейную чашку.

Он улыбается, и я впервые замечаю ямочку на его правой щеке. Вид этой ямочки заставляет мой желудок трепетать.

— Ты должен больше улыбаться, — выпаливаю я, как идиотка, в которую он меня превратил.