— Хай, ты далёка?

Хайдер подскочил, застанный врасплох: — Мать Дирака! Ди, ты меня угробить решил? — отдышка срезала фразу, выступили капли пота, — Не теряй меня. Отойду на пару минут. Живот что-то крутит. Волнение наверно.

— Уж не знаю, на что рассчитывал Марш, выбирая тебя — подранка.

Хайдер виновато улыбаясь, вышел из холла, пропустил поворот к уборной, ускорил шаг. Виляя по коридорам, он прокручивал фразы, сталкивал соображения, взвешивая доводы. Мысли путались, скручивались в спираль сомнений. Решения так и не пришло, когда перед ним возник белый халат старого физика.

Спустя час доктор Зим подготовил два сообщения локальной передачи.

Они задержались на базе до вечера. Марш вернулся к себе и неустанно проверял сводки, ожидая прекращения бури. За день уверенность деформировалась, утратив былую твёрдость. Но решение принято. Внутри сверлила рефлексия, хором звучала в голове. Марш отмахивался от неё, ходил из конца каюты в другой конец. Унимая себя, он в очередной раз усаживался за чертежи китайской базы, сверяя расстояния и на память проверяя маршрут.

Внезапно и бесцеремонно в комнату ворвался взъерошенный физик.

— Марш, твою мать! Ты обезумел! Какого чёрта ты устроил? Что за войнушку ты затеял?

Марш прикрыл схемы, закрыл за физиком дверь: «Что Вы себе позволяете? Врываетесь ко мне, обвиняете!», — удивлённо произносил он, а сам же вычислял источник утечки. Тут и гадать нечего. Хай.

— Не прикидывайся дураком! Я обо всём знаю. Отменяй операцию! С оружием идти на коллег? Не позволю!

— Зим, это уже не твоя компетенция. Занимайся пробами. Этот вопрос тебя не касается.

— Как это не касается? Я, чёрт возьми, полетел, представлять лицо страны. Все годы служил ей, и сейчас нахожусь здесь, тоже ради этого. Ещё как меня касается!

В комнату забежал Смит: "Члены экспедиции собрались у шлюза, блокировали выход".

Доктор Зим оказался проворным для своих лет. Успел рассказать всё команде, принял ответные меры и объединил экспедицию против группы Марша.

— Что ты предлагаешь? — холодно спросил Марш.

— Полно альтернатив! Идти воевать — последнее дело.

— Конкретизируй.

— Предлагаю продолжить переговоры с Шугуан. Я уже выслал обращение к главе экспедиции.

— Пустая трата времени. Китай дал прямой приказ не выдавать деталь без обмена на исследования.

— Тогда, — Зим замялся, — допустимо рассмотреть вариант уступки Китаю. Или же прекращение экспедиции и возвращение домой.

— Лицо страны, говоришь?

— Никакие открытия не стоят человеческой жизни! Рисковать жизнью…

— Спесь одна, да духа нет, — перебил Марш.

— А что ты предлагаешь? Пойти убивать учёных? А мне стать главой шайки террористов? Или может самим с голоду помереть, если убить не выйдет? — уже кричал Зим, не контролируя вылетавшую слюну, — И да, чёрт подери, я хочу прославлять свою страну, и уж извини за мой эгоизм, но я хочу дожить и увидеть результаты трудов, а не брать вину за них!

К старику со спины зашёл Смит, жестом спрашивая разрешение на усмирение. Командир отрицательно покачал головой. Двери вновь раскрылись, в них стоял ДиТёрк.

— Старый Фрэнк, он это… Вам надо видеть!

Все направились за техником. В холле собралась толпа у мониторов периметра базы. Марш с помощниками отогнали всех от панели экранов. Те показывали кучку скиданных винтовок и ровер, удаляющийся в горизонт. Единственное средство передвижения ускользнуло. Произошёл первый угон на луне. И он же предотвратил первое насилие.

— Это ни к чему не приведёт. Вы только лишаете нас шансов, — сказал Марш.

Накатила огромная усталость. Маршу пытались возразить, но он не слушал — лишь отмахнулся рукой. Он пробежал взглядом поверх голов, ища техника.

— Хайдёр! — крикнул Марш, — Собери и убери оружие на место. Понял меня?

Хайдер трусливо скрючился, прячась за чужие спины.

«Хороши вы все», — процедил Марш. Всё. Хватит с него. Свои же люди мешают их спасти. Кончились силы, что бы ещё и с командой бороться. Фигура Марша растворилась в коридоре. Оставшиеся в холле нерешительно переминалась с ноги на ногу. Только Джон Смит стоял прямо и смотрел на всю эту компанию как на свору выродков.

У себя в комнате Харрис закрыл дверь и выключил свет — отгородился от внешнего мира, собираясь исчезнуть. Он не убегал, но принимал всё как есть. Побеждённым упал в постель, отдавшись забвению.

Люди на Кере старались не гасить свет. Без природного источника они пытались заменить солнечные лучи электрическими. Тьма Керы когтями вытаскивала забытый детский страх. Хоть это и смешно, но экипаж боялся темноты. Тьма — воронка, всё поглощающая и растворяющая в себе. Зрение становилось бесполезным, звуки угасали, мысли вязли, память тускнела. Личность крошилась, как ветхий мост над пропастью, осколки пропадали в непроглядной бездне. Необъяснимый страх уснуть в темноте и проснуться только телом, был известен каждому. Кроме Марша — его небытие не пугало. Он искал в нём покой.

Ночь не принесла избавления от ужасов прошедшего дня. Вместо желанного отдыха настигли кошмары. Часами Марш боролся с болезненными образами. Подсознание выворачивалось наизнанку, корёжило тонкую перегородку, липкой сетью расползалось по спине Марша, утаскивая его в вязкое прошлое. Тело агонизировало, выгибалось от мук. И только, казалось, ноги касались чего-то твердого и надёжного, это надёжное обращалось скользким илом. Звучал зов пучины, раскинувшей объятья. Истошный крик разорвал плёнку морока и Марш, наконец, очнулся.

В комнате кто-то был. Вспыхнувший свет разрезал мрак и обнажил пронзительный взгляд. Смит сидел в метре напротив. «Чёрт, сколько он уже здесь так сидит?».

— Кошмары, сэр?

В уязвлённом Марше вспыхнуло желание выдворить нахала-самозванца. Насыпать тумаков на эту картонную шею. Но проснувшаяся рассудительность потушила пыл.

— Земная жизнь. Забытые времена.

— Насколько могу судить, не столь благополучно забытые, сэр.

Откровенно говоря, Марш был далёк от человеческого сопереживания. Это его профессиональная деформация. Видеть страсти, но не выпускать их. Совершать поступки и не говорить о них. Казалась нелепой мысль искать опору в другом человеке. Все эти пустые сотрясания воздуха, хлопки по плечу, разговоры по душам под пару бутылок пива. Ему бы в голову не пришло делиться с кем-то чем-то личным, тем более переживаниями. И дважды «тем более» — делиться с сомнительным типом под фальшивым именем.

И тут внутри что-то треснуло. Дало течь. Апатия заполнила несостоятельного командира. Привычки, здравая оценка, нежелательные последствия утопли, скрылись под толщей безразличия. Хандредвейт на шее хоть и короток, но тяжёл для одного — он тянет на дно. Уже три года [не считая гибернации] длилась изоляция: Марш выполнял работу, играл роли, следовал предписаниям, ни разу не обнажая себя настоящего. В замкнутом пространстве у всех на виду. И тут эта авария. Потом срыв задания. Всё обрушилось. Оползень причин. Завал следствий. По-гре-бло.

Пройдена река отчаянья и всё, что поставлено на кон. Марш махнул рукой.

— Знаешь, давно, задолго до экспедиции я уже работал под правительственным началом. Начинал в армии, выслужился, отличился. Меня заметили, я попал под патронаж. Умасливали. Цельнометаллического бойца кадрового боезапаса. Потом перевёлся. Стали отправлять в дальние страны. Повидал их больше чем упряжка гидов. Работа с риском, с огоньком. Там — взвод, товарищи, на которых можешь положится. А они рассчитывают на тебя. Тут не гражданка, где каждый тянет в свою сторону, тут вместе следуете одной поставленной цели. Это даже обретало какой-то смысл. Побывки казались отрывом от той настающей жизни, которую делили с товарищами одну на всех.

Меня всё устраивало. Разве что тоска брала, когда кончалась командировка. Дома ведь никто не ждёт. Стоишь в пустой квартире, с голыми белыми стенами в тишине и задумываешься: а где именно твой дом? Но потом. Я встретил Лин. Поначалу думал, что ничего серьезного, не забава, так отдушина. И как-то незаметно, постепенно всё изменилось. Стены окрасились, появились снимки. Больше не искал смысла на поля боя — он ждал меня в дома. Потом. Пришлось пересмотреть призвание. Семейный человек не может утром на ближнем востоке школить сепаратистов, а в обед забирать ребёнка со школы. Решение зрело медленно, как абсцесс, но когда родилась дочь, прорвалось. Я сделал выбор. Пообещал жене быть рядом. Ушёл в отставку. С семьёй мы перебрались в тихий провинциальный городок. Я пустил корни. Остепенился. Представь, целый год я читал лекции по истории зарубежья в местном колледже. Подрабатывая при этом в автосервисе.