Эти слова грубо вырвали молодую женщину из состояния блаженного оцепенения. С трудом подавив испуганный крик, она застыла, собираясь с мыслями. Надо немедленно отговорить Арно от этого безрассудного плана. Но он уже ровно и глубоко дышал, слегка подхрапывая, и она поняла, что он заснул.

Не смея пошевелиться, чтобы не разбудить мужа, который и во сне обнимал ее, Катрин долго лежала с широко раскрытыми глазами, вслушиваясь в темноту, пахнущую душистым сеном. Постепенно она начинала улавливать еле заметные шелестящие звуки… Этот дом, этот незнакомый край жили своей, неизвестной ей жизнью, заполнявшей тишину ночи. Она испытывала ребяческое желание, чтобы ночь, когда они принадлежали только друг другу, продолжалась вечно. Впервые за долгое время они с такой безоглядностью и страстью слились в одно целое, и она задыхалась от волнения, думая о том, как глубока и непостижима соединившая их любовь. Но завтра их ожидал неизбежный бой, и ее сердце трепетало от страха. Она прижалась щекой к гладкой горячей коже Арно, ощущая сильное спокойное биение его сердца… Никогда еще он не был ей так близок, как теперь. Внезапно Катрин почувствовала себя сильной. Прочь безумные страхи! Прочь вопросы, на которые нет ответа! Только одно имеет значение – ее любовь к Арно. Никому и ничему она его не уступит! С необыкновенной ясностью она сознавала, что Арно – это плоть ее и кровь. Она не позволит ни Мари де Конборн, ни Валету, ни всем солдатам на свете, ни жизни, ни смерти отсечь от себя то, что составляло единственный смысл ее существования…

Когда на следующее утро Катрин спустилась с сеновала, Сатурнен выводил овец из хлева, прилепившегося к скале. Неподалеку стоял в ожидании худой пастух в черном шерстяном плаще, у ног его лежали две большие рыжие собаки. Старик поклонился Катрин до земли, и его коричневое от загара лицо осветилось улыбкой.

– Жилище это недостойно вас, благородная госпожа, однако же хорошо ли вы спали в эту ночь?

– Чудесно! Я даже не слышала, как ушел мой супруг. Вы его видели?

– Да. Он в горнице с нашей госпожой. Она помогает ему надеть латы.

Сердце Катрин сжалось. Значит, Арно не отказался от безумного плана напасть почти в одиночку на наемника, засевшего в стенах монастыря. Невидящими глазами смотрела она на желтых шелковистых овец, бредущих к пастуху. Машинально произнесла:

– У вас хорошее стадо, Сатурнен. Вы не боитесь пробудить алчность Валета, выпуская овец на пастбище?

– Они не все мои. Большая часть принадлежит почтенному аббату. Бандиты не побоялись сжечь Монсальви, но тронуть имущество священнослужителя никогда не осмелятся. Это могло бы им дорого обойтись. А я только подпускаю к овечкам аббата своих. Так безопаснее. Однако извините меня, я тороплюсь в деревню, да и овцы ждать не будут.

Катрин медленно направилась к дому, вдыхая полной грудью свежий утренний воздух. Ночью, должно быть, потеплело, и отовсюду журчали струйки воды. Со скал устремлялось вниз множество ручейков, пробивающих путь сквозь почерневший мох и высохшую траву. Небо озарилось робкой голубизной, и по нему плыли пушистые белоснежные облака. Земля, сбросившая с себя снежную шубу, казалось, вздохнула с облегчением. Катрин подумала, что край этот очень красив и влечет к себе; она могла бы полюбить его, если только…

Она так и не успела закончить свою мысль, ибо услышала гневный голос, произносивший ее имя. Дверь в дом была открыта, и молодая женщина инстинктивно отступила назад, спрятавшись за старой согнувшейся сосной, которая росла возле самой стены. Перед ее глазами оказалось узкое окно, и она увидела Арно, который стоял возле очага. Огонь полыхал под огромным черным котлом. Монсальви уже надел стальные наколенники и набедренники, а сейчас с кряхтением натягивал на себя узкую кольчугу, так что головы его не было видно. Просунув наконец в нее руки и плечи, Арно продолжал все тем же гневным голосом:

– Я и не рассчитывал, что вас обрадует простонародное происхождение моей жены, однако должен признаться, матушка, не ожидал и такого презрения!

Изабелла де Монсальви, невидимая для Катрин, сухо возразила:

– А что же ты мог ожидать? Ты женился на дочери ремесленника, без единой капли благородной крови, тогда как за тебя с радостью вышла бы любая принцесса!

– Герцог Филипп, если бы это было в его силах, сделал бы Катрин принцессой и даже королевой!

– Страсть герцога Бургундского к женщинам слишком хорошо известна. Все знают, на какие безумства он способен из-за хорошенькой мордашки, и я не собираюсь ставить под сомнение красоту этой девки…

Катрин отшатнулась, как если бы ей влепили пощечину. Она уже хотела ринуться в горницу, но остановилась. Она должна была знать, как встретит это оскорбление Арно. Его ответ был мгновенным.

– Я попрошу вас подыскивать другие слова, когда вы говорите о моей жене, – резко произнес Монсальви. – И еще прошу вас запомнить: хоть вы моя мать и я почитаю вас, как подобает нежному, любящему сыну, но она моя супруга, плоть от плоти моей, дыхание и сердце мое! Ничто и никто не заставит меня отказаться от нее!

Катрин, чувствуя, что у нее подгибаются ноги, ухватилась за дерево. Горячая признательность затопила волной душу. «О, любовь моя!» – еле слышно повторяла она, изнемогая от страсти.

В горнице наступило молчание. Изабелла помогала сыну застегнуть панцирь, а Арно размышлял, стараясь дышать ровнее и глубже, что было испытанным средством подавить гнев. Он продолжал уже более спокойным тоном:

– Постарайтесь выслушать меня без раздражения, матушка, и, возможно, вам удастся понять. Все началось в Париже, в дни, когда разразился мятеж кабошьенов, стоивший жизни Мишелю…

Спрятавшись за деревом, невидимая из дома и со двора, Катрин, затаив дыхание, слушала рассказ об их любви. Арно говорил очень просто, ничего не преувеличивая и ни о чем не умалчивая, и внешне бесстрастные слова приобретали особое значение, особую выразительность. Он рассказал о безоглядной преданности маленькой Катрин, которая попыталась спасти незнакомого человека, рискуя жизнью и ставя под удар собственную семью. Отец ее заплатил виселицей за эту безумную смелость, и она в тринадцать лет осталась сиротой. Потом Арно описал их встречу на Фландрской дороге и все то, что так долго мешало им соединить свои судьбы: неудачное замужество Катрин, любовь герцога Филиппа. Однако красивейшая женщина королевства отправилась на верную смерть в осажденный Орлеан, лишь бы не расставаться с ним, Арно. Она отказалась от богатства, титулов, славы, любви принца королевской крови и устремилась к нему одна, без денег и без защиты, по дорогам, где кишели разбойники и свирепствовали не уступавшие им в алчности солдаты. Наконец, рассказал, как вместе с ним она предприняла безумную попытку вырвать Жанну д'Арк из рук палачей, что и послужило причиной всех дальнейших бедствий. За это их объявили вне закона, за это король повелел стереть с лица земли Монсальви.

– В этом вы тоже можете винить Катрин, как, впрочем, и меня самого, но знайте, что мы пожертвовали бы и большим без всяких колебаний, лишь бы вернуть Жанну к жизни!

– Пусть у нее благородное и гордое сердце, – возразила упрямая Изабелла, – однако по крови она принадлежит к плебеям. Разве я смогу забыть, что она родилась в лавке ювелира?

По-видимому, терпение Арно лопнуло, ибо он заговорил с такой яростью, что Катрин задрожала.

– Черт возьми, мадам! Я всегда считал вас великодушнейшей и умнейшей из женщин, и мне не хотелось бы переменить мнение. Напомнить вам, кем был первый из моих благородных предков? Монах-расстрига, швырнувший рясу в кусты во времена первого крестового похода, не дожидаясь, пока ее сорвут с него силой. Он отправился в Святую землю вместе с графом Тулузским, Раймоном де Сен-Жилем и вернулся оттуда, покрытый славой и богатый, как султан. А дворянство он получил благодаря милости короля Иерусалимского. Предком Конборнов был Аршамбо-мясник: если бы он не выиграл в кости сестру у герцога Нормандского, эта семейка сейчас прозябала бы в жалкой хижине, кичась своим сомнительным дворянством в обществе пьяниц, которые слушали бы их только в благодарность за выпивку. Они недалеко ушли бы от крестьян, с которыми когда-то на равных делили кабанью требуху. Что до Вентадуров, к которым вы принадлежите, матушка…