Однако когда Чезаре протянул ей бокал с шампанским и сел рядом, она немножко расслабилась — но только до того момента, как ее колени прикоснулись к его ногам, и по всему телу побежала сладкая волна.

Нет, она сейчас просто с ума сойдет! Дрожащей рукой Милли поставила бокал на стол. Чезаре достал из кармана бархатную коробочку и сунул ей в руку:

— Это тебе, mi amore. Открой.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Чезаре ни разу не сказал ей, что любит ее, но его глаза говорили все сами. Милли подняла крышечку и ахнула, глядя на квадратный изумруд в простой золотой оправе.

— Мне? — Ее глаза сияли, как два изумруда.

— Я еще никому и никогда не предлагал выйти за меня. А это… — Чезаре достал из коробочки тоненькую золотую цепочку, которую Милли как-то не заметила. — Ты будешь носить кольцо на этой цепочке, пока мы не скажем обо всем бабушке. Надень ее прямо сейчас, хорошо?

— Но мы уже завтра вернемся!

— Пока нет. Завтра после обеда ты летишь в Пизу, где тебя встретит Стефано, а у меня несколько важных совещаний в Лондоне.

У Милли упало сердце. Она так надеялась, что они с Чезаре вместе вернутся на виллу и скажут обо всем Филомене.

Но она не станет капризничать: в конце концов, у Чезаре огромный бизнес и он из тех, кто увлечен своей работой, а Филомена должна окрепнуть как следует, прежде чем займется приготовлениями к свадьбе.

— Хорошо, — сказала Милли, чокаясь бокалом с Чезаре, — за наше тайное обручение!

— Но это ненадолго, обещаю. — Чезаре подцепил на вилку немного салата и поднес к ее рту. Милли сделала то же самое — и все успокоилось, пока Милли, потянувшись, чтобы достать аппетитный кусочек лобстера, не перехватила взгляд Чезаре, устремленный на ее полуобнаженную грудь.

Положив вилку на стол, он что-то пробормотал по-итальянски, встал и потянул Милли за собой.

— Ну все, всякому терпению есть предел.

И они оказались в спальне.

Даже сквозь затемненное окошко было видно, что извилистая улица, по которой они ехали, неопрятна и замусорена, и Милли впервые стало тревожно на душе.

Проснулась она счастливой, чувствуя во всем теле истому после чудесной ночи. Чезаре принес на подносе завтрак и, присев на краешек кровати, стал завтракать вместе с ней. Потом погладил ее по обнаженному плечу.

— Меня ужасно тянет к тебе, просто не хочется уходить.

— А ты и не уходи, — ответила Милли. Отодвинув поднос в сторону, она потянулась к Чезаре всем телом и, нисколько не смущаясь, дернула вниз его спортивные трусы.

Ну а остальное, как говорится, ясно и без слов.

А потом они полежали, приходя в себя.

Чезаре ушел в гостиную, Милли, одеваясь, слышала, как он говорит что-то по телефону, и ни о чем не могла больше думать, кроме предстоящей встречи с сестрой.

И вот теперь они ехали по грязной улочке, и Милли все больше тревожилась. Словно почувствовав ее настроение, Чезаре накрыл ладонью ее руку.

— Не беспокойся, cara. И не давай ей запугивать или дурачить тебя. Просто скажи про маму, про то, что у меня есть неопровержимые доказательства ее мошенничества, а остальное предоставь мне. Обещаю тебе, я не стану обращаться в полицию.

— Спасибо, — прошептала Милли. — Я знаю, она это заслужила, но…

— Она твоя сестра, вы близнецы, и между вами тесная связь, — договорил он за Милли. — Я понимаю, только очень сомневаюсь, что она чувствует то же. — И, прежде чем Милли смогла напомнить о том, как Джилли в детстве защищала ее, Чезаре сказал: — По-моему, мы приехали.

Машина остановилась перед плотно закрытой дверью, рядом с которой за мутным стеклом виднелись цветные фотографии фривольно одетых девушек в соблазнительных позах. Под каждой стояло имя. Среди них была и Джасинта Ле Бухард.

Чезаре помог Милли выйти из машины и, наклонившись к переднему окну, что-то сказал водителю. Тот кивнул и достал газету.

— Пойдем. — Чезаре взял Милли под локоть, и они пошли по неопрятной дорожке. — Я оставлю тебя наедине с ней на двадцать минут, максимум на полчаса, потом войду. Провожу тебя до аэропорта, а сам полечу в Лондон, — деловым тоном проговорил Чезаре. У него было такое чужое лицо, что Милли смогла лишь пробормотать:

— Спасибо.

Ей вдруг показалось, будто между ними разверзлась пропасть, что он специально отдаляется от нее. Наверное, увидев, до чего докатилась Джилли, он заколебался, стоит ли вообще связываться с ее сестрой, не говоря уж о женитьбе.

Мысль эта была такой страшной, что Милли решительно тряхнула головой, отбрасывая ее, и последовала за Чезаре по выщербленным каменным ступеням и дальше по длинному коридору.

Он остановился перед покрытой облупившейся краской дверью, на которой была пришпилена карточка «Джасинта Ле Бухард», и, не глядя на Милли, нажал на кнопку звонка. Его губы презрительно сжались, когда дверь распахнулась и на пороге появилась Джилли — в ярком кимоно с драконами, растрепанная, с открытым от удивления ртом.

Чезаре, поворачиваясь, скользнул по Милли непонятным взглядом, и она, бледнея, смотрела, как он торопливо идет по коридору, словно ему не терпелось поскорее убраться из этого места.

Может, ему вспомнилось, как она его обманывала, и он ставит ее вровень с сестрой, дескать, обе одинаковы?

Милли повернулась к сестре. На ее неприветливом лице еще оставались следы вчерашнего макияжа, что было совсем не свойственно прежней блестящей Джилли.

— Можно войти? — спросила Милли, вспомнив, зачем сюда пришла.

Вместо ответа Джилли развернулась, пересекла маленькую прихожую и раздвинула занавеску из бус. Милли пошла следом, оставив входную дверь открытой — на всякий случай.

Она вошла в комнату, которая, судя по всему, служила одновременно и гостиной, и спальней, и кухней. Повсюду были разбросаны вещи, и Милли вспомнилось, что и раньше ей постоянно приходилось убирать за сестрой.

— Боюсь, у меня плохие новости, — сказала она, когда Джилли села на кровать.

— Говори, чего уж там. — Джилли передернула плечами и, достав пачку сигарет, закурила, пуская дым в потолок.

Милли подошла к ней поближе, собираясь утешать сестру.

— Мама умерла. Неожиданно, несколько месяцев назад. — Она взяла Джилли за руку. В глазах сестры, точно таких же, как у Милли, промелькнула тень, и ей показалось, будто та заплачет, как плакала она сама. — Я хотела сообщить тебе, но не знала, как с тобой связаться. Ты как уехала из Флоренции, так и пропала.

Лицо Джилли было бледно, губы сжаты, словно она с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Она потрясена, сочувственно подумала Милли, сжимая руку сестры.

Джилли вырвала руку.

— Тогда как ты нашла меня? И как ты оказалась с этим подонком? — Скривившись, она сунула окурок в переполненную пепельницу.

— Это все, что ты хочешь сказать?! — ошеломленно закричала Милли. — Ты ничего не чувствуешь? Тебе все равно? — Она попятилась. Сестра, которую она так любила всю свою жизнь, показалась ей совсем чужой.

Джилли пожала плечами.

— Разумеется, мне не все равно, черт тебя подери! И не корчи из себя святую, это не пройдет! В конце концов, у нее же все равно не было ради чего жить, разве не так?

— И кто в этом виноват?! — Милли хотелось задушить сестру. — Во всяком случае, она умерла с твердой верой, что однажды ты вернешь деньги, которые потеряла. Она верила в это.

— Я пыталась, — проговорила Джилли как будто смущенно, и Милли, убрав тряпки со стула, села, потому что ноги держали ее с трудом. Она за всю жизнь не сказала сестре ни единого резкого слова, а теперь не могла остановиться.

— Как? — спросила она. — Кражей?

— Что ты сказала? — удивилась Джилли. Милли решила, что, если они будут кричать друг на друга, толку не будет. Стараясь говорить как можно спокойнее, она рассказала обо всем, начиная с того, как Чезаре принял ее за Джилли, и она поехала с ним и невольно стала заговорщицей. Но с этим покончено.

— Он поступил как порядочный человек. Я имею в виду поддельные чеки. У него есть улики, но он обещал мне, что не пустит их в ход. — На глазах Милли заблестели слезы. — Ах, Джилли, ну как ты могла до такого дойти! Я, правда, беспокоюсь за тебя!