Ему снился сон. Он знал это, потому что никогда не бывал в этом месте, по крайней мере не бывал с Дамарис. Они находились не в ухоженном тихом саду за домом ее отца, а в каком-то незнакомом осеннем лесу, среди деревьев с яркой золотистой листвой.
С ним была Дамарис. Она что-то говорила ему, глаза ее блестели, нежные губки двигались, произнося какие-то слова. Он не понимал, что она говорит. Знал лишь, что она рядом. И потянулся к ней, чтобы поцеловать.
Губы были полные, теплые, а тело горячее, живое. Он откинул голову, чтобы взглянуть на нее.
И встретился взглядом не с карими, а с васильковыми глазами. И губы были не гранатового цвета, как он помнил, а упругие, розовые. И белокурые волосы...
Саксонка. Он держал в объятиях не Дамарис, а саксонку!
Даже во сне он вздрогнул от неожиданности.
Он медленно просыпался. Глаза привыкли к темноте. Так это был сон? Да, Дамарис он мог теперь увидеть разве только во сне.
Но саксонка была рядом – свернулась калачиком у него под боком, будто хотела согреть его своим теплом. Он вспомнил вкус ее губ во сне и потянулся к ней. Но сразу же остановил себя. Ведь между ними существует соглашение, и он ни за что не нарушит свое слово, пусть даже данное саксонке.
Что за мучение! Все, наверное, думают, что он давно сделал ее своей. А он вот сгорает от желания. От такого желания, какого не испытывал ни к одной женщине, кроме Дамарис.
Нет, неправда! Он не сгорал от желания обладать Дамарис. Он ее любил, обожал, боготворил. За несколько лет она превратилась в мечту. В его фантазию.
А саксонка была реальностью. Он чувствовал ее запах – теплый и свежий, как только что скошенное сено. Естественный запах – не то что ароматические масла, которыми благоухала Дамарис.
Он подавил стон и сел в постели. Еще не рассвело, но он чувствовал, что едва ли снова заснет.
Жобер отыскал свою одежду и сапоги. Надевая шерстяную рубашку, он вспомнил кем она сшита.
Нелегко спать в одной постели с женщиной, которой не можешь обладать. Возможно, придется ему снова запирать саксонку, а самому спать в другом месте.
Но тогда его люди могут подумать, что она ему надоела. А некоторые, возможно, начнут к ней приставать, считая, что она больше не находится под его защитой.
Представив себе, что какой-то мужчина прикасается к саксонке, он пришел в ярость. Нет, он этого не вынес бы! Если уж кому и суждено овладеть ею, так это будет он!
Она была его трофеем, символом его победы над ее народом. И он, как победитель, имеет право взять ее. Если пожелает, каждую ночь! Даже несколько раз за ночь!
А из-за этого дурацкого соглашения он вынужден жить как монах.
Жобер выругался и начал спускаться по лестнице, но замедлил шаги, почувствовав сквозняк. Где-то оставили открытыми двери и окна.
Он спустился б общий зал. Там крепко спали, растянувшись на скамьях, его люди. Казалось, все было в порядке. Но что-то его насторожило. Во сне он видел не только Дамарис. Ему снова снился кошмар, будто он находится в подземелье. На этот раз он слышал, что снаружи его темницы кто-то шептался. Один сон постепенно перешел в другой, но воспоминание о голосах осталось. Ему казалось, что с кем-то шепталась его саксонка.
Во дворе было пусто и темно. Возле конюшни тявкнула собака, потом все стихло. Он снова направился в зал.
Приближаясь к дому, Жобер вдруг заметил приоткрытое боковое окно. Это его удивило. Он свернул к сторожевой башне, чтобы узнать у стражников, не заметили ли они чего-нибудь подозрительного. Жобер взобрался по лестнице и вышел на крепостную стену. Никто его не окликнул. У него тревожно забилось сердце.
Стражники перебиты! Это набег! Он поспешил вниз, чтобы поднять тревогу, и едва не споткнулся о лежавшего на полу человека. Человек застонал и сел.
– Черт возьми, что случилось? – спросил Жобер.
– Милорд? – удивленно прохрипел Озберт.
– Да, это я, Бреврйен. Говори, что произошло?! Озберт не ответил. Густой сладковатый запах ударил в ноздри Жобера. Это было не вино, а какой-то другой, очень крепкий напиток.
Жобер пришел в ярость. Ему хотелось схватить стражника за горло и размозжить ему голову о стену.
– Где другой часовой? Или он тоже пьян?
– Милорд, – попытался объяснить Озберт, – мы не собирались напиваться. Но вино так быстро ударило в голову...
– Думаешь, оно было отравлено?
– Отравлено? Нет. Зачем Голде травить нас? Просто... – он застонал, – я никогда не пробовал такого крепкого напитка. Саксы делают его из меда. Я слышал, что напиток этот крепкий, но никогда не думал, что со мной такое случится.
– Кто такая Голда?
– Ткачиха, – простонал стражник. – Такая смазливенькая.
Озберт закрыл глаза.
Жобер с отвращением смотрел на него. Уже забрезжил рассвет.
– Нужно вычистить конюшни, – сказал он, оглядывая двор. – Я хотел направить на эту работу саксов, но ты и твой товарищ сделаете эту работу вместо них.
– Чистить конюшни? Сегодня? – взмолился Озберт.
Жобер отлично понимал, почему он так приуныл. Выгребать месяцами накопившийся навоз и гнилую солому – работа неприятная в любое время. Но если у человека тяжелое похмелье, она оборачивается сущим адом.
– Принимайся за работу. А я разбужу другого стражника и сообщу ему приятную новость.
Озберт с трудом поднялся и торопливо удалился. Второго часового Жобер обнаружил неподалеку: тот храпел, прислонившись спиной к крепостной стене. Пинок под ребра быстро поставил его на ноги.
После ухода второго стражника Жобер нашел на земле пустую флягу, поднял ее и понюхал.
Медовый напиток. Жобер слышал о нем, хотя сам никогда не пробовал. Говорили, что он в несколько раз крепче вина. Зачем, интересно, потребовалось этой Голде угощать их медом именно этой ночью? Интересно! А в состоянии ли работать сама ткачиха или у нее тоже болит голова?
Жобер заглянул в помещение, где обычно ткали шерсть. Там никого не было. Он вернулся в дом и приблизился к отгороженному занавеской углу, где спали незамужние женщины. Некоторые уже проснулись и заплетали друг другу косы. Увидев его, все замерли.
– Мне нужна Голда, – сказал он.
Все покачали головами, дав ему понять, что ее здесь нет.
