В 1874 году один молодой приказчик из г. Б. собрался ехать в Москву искать себе там места, но предварительно заехал к батюшке о. Амвросию попросить совета и благословения. Батюшка, принял его, говорит: «Не всем жить в Москве, а поезжай в Воронеж». ― «Но у меня там нет никого знакомых!» ― отозвался молодой человек. ― «Ничего, познакомишься!» ― сказал батюшка. По благословению старца, поехал он в Воронеж, прожил там с неделю и, не найдя места, с горечью направился обратно. Доехав до Тулы, он остановился в гостинице и здесь познакомился с одним воронежским мучным торговцем, который и нанял его к себе на службу. Через три года он женился и теперь продолжает жить в Воронежской губернии и ведет большую торговлю хлебом.
Вдова протоиерея обратилась за советом: женить ли сына, кончившего курс семинарии, или продолжать ему учиться дальше? Старец благословил продолжать учение. Но совета не послушали. Прельстившись хорошим местом, богатою и красивою невестой, семинарист занял место священника. Однако он был счастлив недолго. Семейная жизнь его сложилась очень печально, и через 7 лет он умер от чахотки в доме своих родителей.
Священник С. рассказывал об одном известном ему священнике, что он, будучи еще молодым человеком, задумал жениться на своей троюродной сестре. Его отец, благочестивый старик-священник, не одобрял брака с родственницей и не давал своего благословения. Матери жениха и невесты, наоборот, очень хотели этого брака. Ввиду разногласия решено было обратиться за советом к тогда еще живому старцу Амвросию. Написали ему письмо, в котором изложили все обстоятельства дела и просили его благословения на предполагаемый брак. Старец ответил: «Жениться по церковным правилам можно, но брак будет несчастным».
Матери, которым очень хотелось устроить этот брак, не обратили внимания на последние слова ответа и говорили даже: «Старец ― не пророк, да ведь и сам он пишет ― жениться можно, так чего же еще раздумывать!»
Брак состоялся. Молодой муж вскоре получил место народного учителя и уехал с женою на место службы. Прошло несколько времени, и жене предстояло уже стать матерью. В это время приехал в школу для ревизии инспектор народных училищ и потребовал удаления из школьного помещения жены учителя. Не зная, что делать, учитель решился, наконец, отправить свою жену в город, в земскую больницу, где ее, по ошибке, положили в отделение для заразных больных. Здесь, на ее глазах, умерла от родов больная тифом женщина. Все это так потрясло ее, что с нею сделалось острое помешательство, во время которого она и родила здорового младенца. С этих пор она уже никогда не приходила в полное сознание. Временами ей становилось лучше, но раз в месяц всегда повторялся припадок буйства, во время которого за нею надо было строго следить, чтобы она не причинила вреда себе или другим. И вот однажды (в это время у них на квартире жил какой-то пиротехник), когда больную по неосторожности оставили одну в доме, она взяла бывшую в комнате у пиротехника бутылку с порохом и бросила ее в горящую печь.
Раздался страшный взрыв. Дом разрушился. Обломками дома тяжело была ранена больная. Впоследствии муж этой несчастной принял священство и, вспоминая предсказание старца и свое ослушание, с терпением нес свой тяжкий крест, видя в нем особое действие Промысла Божия, скорбями ведущего его ко спасению.
Одна монахиня задумала ради батюшки о. Амвросия перейти из богатого монастыря Западного края в бедную Шамординскую Казанскую общину.
Но потом на нее напал страх: что же будет с нею по смерти батюшки? С такими мыслями пришла она в хибарку на благословение и стояла там позади всех. Вдруг батюшка, как бы отвечая на ее сомнение, сказал: «Помните, что старцы и по смерти своей не оставляют своих обителей». Эти слова батюшки ее совершенно успокоили.
С другою шамординскою сестрою был следующий случай. Ей нужно было обратиться к старцу за разъяснением некоторых важных вопросов своей внутренней жизни. Это было Успенским постом, в последний год его жизни. Народу было много. Старец сильно уставал, и она, не надеясь попасть к нему на беседу, написала ему письмо. Дня через два она была у старца, и он на все пункты ее письма дал полные ответы, вспоминая сам, что еще там было написано. Сестра ушла от старца утешенная и успокоенная, не подозревая, однако, какое чудо прозорливости старца совершилось над ней. В октябре старец скончался, и через шесть недель, при разборке его келейных бумаг, нашли нераспечатанное письмо на его имя; так как на конверте было также надписано и от кого оно, то его и возвратили по принадлежности. Каково же было удивление той сестры, когда она увидела то самое свое письмо, которое писала Успенским постом и на которое тогда же получила такие подробные ответы, нераспечатанным.
Бывшая Каширская игумения Тихона рассказывает.
«После кончины старца о. Макария осиротевшая Белевская женская обитель стала относиться в лице настоятельницы игумении Павлины и сестер к двум ближайшим ученикам почившего старца ― иеросхимонахам Амвросию и Илариону. Пишущая нижеследующий рассказ о старце о. Амвросии сперва относилась со своими духовными нуждами к о. Илариону, а по кончине его предалась в полное послушание старцу о. Амвросию. Настоящий рассказ записан ею еще в 1870 году, когда она еще не была духовною дочерью старца о. Амвросия, а потому тем достовернее ее беспристрастное отношение к дивной прозорливости старца, поразившей тогда всю Белевскую обитель. В число сестер поступили в 70-х годах две пожилые сестры ― Параскева и Мария, ― родом из орловских мещан, их так и величали „Орловскими“, потому и фамилия их не была известна сестрам монастыря. В то время белевская игумения Павлина начала постройку храма; по этому делу она ездила не один раз в С.-Петербург к преосвященному епископу Никандру, который был вызван на очередь в Св. Синод. В одну из ее отлучек заболела воспалением старшая сестра, Параскева Орловская, в третий день она скончалась, и за отсутствием м. игумении ее не постригли в мантию, как это раньше всегда делалось в Белевском монастыре. Для оставшейся в живых младшей сестры, Марии, этот случай был весьма печален; она обливалась горькими слезами и со своею скорбью поехала в Оптину к батюшке о. Амвросию. Старец утешал ее, успокаивал насчет участи почившей сестры, приводил в утешение пример из Киевского патерика, где написано об иноке, принявшем пострижение от невидимой руки Ангела Божия. Мария спокойнее стала относиться к смерти сестры. Мысль ее и заботы перешли на починку и поправку келлии, которая требовала ремонта, и она на общем благословении у старца говорила ему и просила благословения на это дело, но батюшка при всех (а тут много было белевских), ответил ей: „Не заботься о келлии: твоя келлия ― гроб в три доски! Приложи все старание о переходе в загробную жизнь“. А обращаясь к белевским сестрам, тут же бывшим, певчим, сказал им: „Оставайтесь исповедоваться; надо вас домой скорее отпускать, Машу хоронить!“ Те очень скоро вернулись домой и, на вопрос сестер белевских: „Почему так скоро приехали?“ ― говорили, что батюшка поспешил их отправить для похорон Марии Орловской, которая, полная сил и здоровья, осталась по благословению старца еще на неделю в Оптине. Ей было приказано поговеть и готовиться к пострижению в мантию, вместе и особороваться и приобщиться Св. Таин. Мария повиновалась беспрекословно воле старца. Он сам ее постриг с переименованием имени Мариониллы и, при отправлении ее в Белев, написал собственноручно м. игумении Павлине, что нашел необходимым постричь Марию и просил прощенья, что поступил так, заранее не снесясь о сем с игуменией. Мария вернулась вполне здоровою; понятно, как сестры встречали ее, изумленные извещением заранее о наступающей ее кончине. И что же?.. После приезда, представившись м. игумении, передавши ей письмо старца и испросив прощение за все с ней случившееся, она вернулась в келлию. В ту же ночь заболела воспалением мозга, три дня была без памяти и на четвертый скончалась мирно, спокойно, точно заснула. Кончина Марии произвела на всех тогда поражающее впечатление».
