Так закончилось земное странствование приснопамятного оптинского старца, о. иеросхимонаха Амвросия! Закончилось земное странствование, но не закончилась, а только началась его истинная, вечная и, веруем, блаженная жизнь на Небе.

Веруем в это потому, что уже здесь, на земле, в нем очевидно для всех светился отблеск небесной блаженной славы, светился в чертах его нравственного облика, светился в той невыразимой отраде и душевном мире, которые он проливал в душу каждого человека, приходившего с ним в близкое или отдаленное духовное соприкосновение, светился в том глубоком нравственном обновлении и возрождении, которое совершалось в людях иногда под влиянием одного только слова или взгляда о. Амвросия, светился, наконец, в тех особенных, благодатных дарованиях прозорливости и чудотворения, которые, по общему единодушному свидетельству очевидцев, были присущи старцу Амвросию. Вот об этих-то его дарованиях мы и хотим сказать теперь, когда мы уже закончили наше повествование о земном странствовании старца, ибо они вводят нас в область уже не временной, земной, а вечной и небесной жизни старца и с особенною ясностью удостоверяют нас в том, что батюшка о. Амвросий, согревавший столь многих своею любовию здесь на земле, не перестает и не перестанет заботиться о нас и по своем переселении в небесные обители, потому с тем большим упованием и дерзновением мы и можем просить его святых молитв о нас пред Престолом Божиим, особенно же в тех или других скорбных и трудных обстоятельствах нашей жизни!

Все знавшие батюшку о. Амвросия единогласно говорят о свойственном ему даровании прозорливости. Для него не существовало тайн. Незнакомый человек мог придти к нему и молчать, а он знал его жизнь и ее обстоятельства, его душевное состояние и зачем он сюда пришел. Отец Амвросий расспрашивал своих посетителей, но внимательному человеку, по тому, как и какие вопросы он ставил, было ясно, что батюшке известно дело. Так, однажды к нему подошел молодой человек из мещан с рукой на перевязи и стал жаловаться, что никак не может ее вылечить. У старца был еще один монах и несколько мирян. Не успел тот договорить: «Все болит, шибко болит», ― как старец его перебил: «И будет болеть, зачем мать обидел?»

Калужский преосвященный Макарий передавал о себе следующее. Когда он был еще мирским священником, законоучителем в Орловском институте благородных девиц, пришлось ему вместе с ректором Орловской духовной семинарии быть в Оптиной пустыни у старца Амвросия. Побеседовав с гостями, старец на прощание подарил им обоим по книжке одинакового содержания, именно о монашестве. «Я, как священник, ― говорил владыка, ― подумал тогда: к чему мне такая книга?» И старец, как бы опомнившись, сказал: «Да, вам бы не то», ― но затем присовокупил: «Ну да, так и быть». По времени, овдовев, бывший священник и законоучитель, как известно, принял монашество. Иеромонах Оптиной пустыни Дорофей рассказывал, что однажды пришел он к старцу и долго дожидался его приема. Было уже десять часов вечера. Сидит он и думает: «Вот все называют старца святым. А какая это святость, когда заставляет так долго дожидаться своего выхода. Придется из-за этого и правило вечернее опустить, и утреню проспать. За всех ему грех будет». Вдруг слышит он в эту минуту голос старца из его келлии: «Сейчас, сейчас!» Смотрит, выходит батюшка. Благословивши его, берет его за бороду и, слегка ударяя по щеке, говорит: «Вот монахини иногда по месяцу живут в гостинице, дожидаясь, пока мне придется их принять. Другая, может быть, приехала за тысячу верст и тоже терпит и дожидается. Их нужно вперед отпустить. Из-за них я отказываю иногда и братиям в приеме. Всех сразу я не могу принять. А ты и немного не хочешь подождать! Мне одному за всех грех будет!» Вразумленный словами старца, о. Дорофей спокойный и радостный пошел от него в свою келлию и уже никогда не дерзал роптать на него, если иногда и подолгу приходилось дожидаться его выхода.

Отец иеромонах В. рассказывал о себе следующее: «По окончании курса в Смоленской духовной семинарии, я занял место священника в с. Чеботове Дорогобужского уезда. Имя мое было Виктор Дьяконов. Вскоре заболела моя жена, по-видимому, впрочем, не опасно. Заходит в это время к нам в дом странник, который держал путь в Оптину пустынь. Я послал с ним рубль денег для передачи батюшке о. Амвросию, прося его помолиться о болящей. По приходе странника в монастырь старец, при свидании с ним, спрашивает его: „Ты тем же путем назад пойдешь?“ Тот отвечает: „Тем же“. ― „Зайди же опять к о. Виктору, ― говорит ему батюшка, ― и благодари его, что он меня помнит. Скажи, что и я его не забыл“. Замечу при этом, что, будучи еще воспитанником среднего отделения семинарии, я был у о. Амвросия лично на благословении. Поступив же во священника, всегда поминал его на проскомидии. Старец это и припомнил. „Подвиг его ждет, ― продолжал старец. ― Пусть возращает сад и чаще поливает, ― плодов много будет. Июль месяц будет для него скорбный; мы увидимся с ним“. 29 июля того же года скончалась моя жена, и я отправился в Оптину пустынь. Прихожу к старцу, а он подает мне четки и книгу „Царский путь Креста Господня“ и велит готовиться к монашескому чину ― продать все пожитки, какие у меня были, и подать прошение владыке об увольнении в заштат по болезни, что я и исполнил. Прибыв затем к батюшке в скит, я в непродолжительном времени был пострижен в мантию».

Тот же иеромонах В. рассказывал о другом окончившем курс Смоленской духовной семинарии, Павле Семеновиче Соколове. По окончании семинарии он занял место сельского учителя и несколько раз лично просил у старца Амвросия благословения поступить в священники. Но батюшка всегда отклонял его просьбу, советуя подождать. Прошло так два года. Павел Семенович вновь обратился к батюшке письменно, выражая желание занять место священника в городе Вязьме. Старец на этот раз отвечал ему: «Над тобою терновый венец висит, и скоро он на тебя низойдет, ― подожди». Так и случилось. Спустя месяца два Павел Семенович заболел и скончался.

Монах И. рассказывал о себе: «Находясь в миру, я был женат, но через четыре года овдовел. В это время брат мой отправился в Оптину к старцу Амвросию, и я пожелал через брата узнать, как старец благословит мне жить. Возвратившись, брат передал мне ответ старца: „Пусть годок подождет жениться и приедет к нам“. Подумал я: „Не хотят ли меня сделать монахом?“ Я тогда не имел намерения поступать в монастырь. Год прошел, и я вступил во второй брак, не побывав предварительно в Оптине и не получив от старца на это благословения. Но прошло три с половиною месяца, и вторая жена моя умерла. Через два месяца после сего я поехал в Оптину. Прихожу к старцу. Он мне и говорит: „Поди сюда. Где твоя жена? Почему ты не послушался меня?“ Я отвечаю: „Простите, батюшка! Вот я приехал спросить вас о том, должен ли я жениться или поступить в монастырь?“ Батюшка на это сказал: „Третьего брака нет. Прямой твой долг оставаться в монастыре и быть монахом“. После этого я вернулся домой, а через два месяца уже совсем прибыл в Оптину и поступил в число братства в скит».

По словам скитского монаха Г., был в скиту уставщик иеромонах о. Палладий. Отслужил он однажды в скитской церкви в воскресный день литургию, чувствуя себя здоровым. Но вот батюшка в тот же день присылает к нему келейника и велит ему немедленно особороваться и постричься в схиму. Отец Палладий был очень этим удивлен и сказал келейнику, что он здоров. Батюшка еще в другой и третий раз присылает к нему келейника с тем же предложением, но тот продолжает отказываться. Наступил понедельник. Утром в этот день батюшка в четвертый и последний раз присылает к о. Палладию келейника опять с тем же предложением. Но пока он делал приготовления к соборованию, с ним сделался удар. Впрочем, хотя отнялся у него язык, однако он был в памяти. Его успели особоровать и причастить Св. Христовых Таин. Вечером в тот же день он и скончался.